"Крокодил сказал доброе слово" – весьма чаемое событие. Но для того, чтобы услышать это доброе слово, нужно подойти к крокодилу на некоторое опасное расстояние. Ну, а дальше как получится...

@темы: Любимые цитаты, "Летели два крокодила..."

---

Алиса форевер!
wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl?board=litved;a...

И "кажется, я начинаю приноравливаться к этим лётным делам" (с) , то есть оставлению буковок на странице этого дневника, который был мне подарен дорогим человеком.

@темы: На полях

---

Понравилось:

"Когда пишешь роман, всегда рассказываешь об одном человеке, одной семье, одном случае из жизни. Для того, чтобы через эту судьбу, через эту драму или это счастье показать, как жизнь устроена. В этом смысле документалист от романиста ничем не отличается: ты так же строишь фабулу, только из реального жизненного материала. И через призму героя смотришь на мир вокруг него, на историю, на то главное, что остается навсегда: зачем человек родился на свет? почему он умрет? за что его не любят? почему он любит кого-то? Это вопросы, которые в нашем хорошо посчитанном мире обсуждают только идиоты. Я ощущаю себя таким идиотом – в древнем, классическом смысле слова, от которого образовано название романа Достоевского. Если хочешь хоть что-то понять за пределом прагматики, добровольно иди в идиоты и не бойся, что над тобой посмеются".

Александр Архангельский

@темы: Любимые цитаты, Star Wars, Фанфики

---

Написав на "Куличках", что песня "Everybody hurts" R.E.M. считается самой душещипательной, я подумал: странно, что в этот рейтинг не вошёл "Ticket to the Moon" E.L.O.
Книга, над которой я плакал (если не ошибаюсь, в 19 лет) – "Превращение" Кафки. Фильм – нет, зрительно я мир воспринимаю плохо, только текстово. Музыка – "Echoes" Pink Floyd.
"Одна кормилица прослезилась, один пожарный плакал навзрыд" (с) пластинка "Буратино"

@темы: На полях, Музыка

---

Думал-думал, чем меня так раздражает слэш (или скорее шокирует), и понял. Трещины в мироздании, которые позволяют догадаться о том, "что, как мы знаем, и очаг, и огонь, и дым, и котелок были нарисованы бедным Карло бедному Адаму на куске старого холста" на его некогда дивном прекрасном теле и на некогда дивном прекрасном мире, где не было терниев... Некоторые особенно заметные знаки "холстовости", в том числе всякое несовпадение, всякое ограничение формы, этой формы твердокаменность, заданность и уродство при подвижной субстанции внутри – девочками-слешерами не воспринимаются как метафизический ужас.
А мной воспринимаются и переживаются.

@темы: На полях

---

В "Записках у изголовья" есть фраза, взятая как будто из поэтических сборников Набу: "В третий день третьей луны".
Давненько не писались стихи. Они обычно пишутся как комментарии на полях чего-то, находящегося в работе. Ксанни был – сплошная аритмия, и ждать от него поэзии не приходилось. Но почему от мастера Сайфо-Диаса пока получена только одна небольшая песенка?
Ну, может из этой луны что-то выйдет. И не от имени Сайфо-Диаса, а от имени Ронара Кима, скорее всего.

И надо как-то всё-таки усадить себя за перевод "Царя духа". Вот уже в эфир отправляю этот приказ: "Надо, Федя, надо".

@темы: На полях, Star Wars, Фанфики

---

"Беседы по душам" пропали с "Куличек", поэтому я повесил их сюда – вдруг кому-то будет интересно. Хотя когда читаешь (и пишешь ) на "вордовской" бумажке оно смотрится лучше...
А ещё появился у меня фанфик "Криоген" про Ксанатоса, он лежит всё на тех же "Куличках": bb.kulichki.net/viewtopic.php?t=58578

Мы с R2D2 пока его писали, получили массу редких зверей удовольствия, ну, и редких зверей, конечно, тоже: в виде картинок от Old-D и всяческого позитива от других наших друзей

А, вот же ещё новость! Девочка из Интернета по имени Палпатинка Бредиссимо прочитала ФФ про Косю Палыча с карандашом в руках:
judgelinch.mindmix.ru/3110-253-palpatinka-bredi...

Прелесть, прелесть! Моя была такая довольная! Особенно про "задышливо" Да там обо всём, куда ни ткни.
Обожаю критиков. Посвящу им (перепощу, так, кажется, это называется) следующие слова Кэнко-хоси:
"Когда весь день праздно сидишь против тушечницы и для чего-то записываешь всякую всячину, что приходит на ум, бывает, такое напишешь - с ума можно сойти!
Итак, раз уж вы родились в этом мире страстей, вы много чего можете ещё пожелать.
О положении императора и помыслить страшно".


Да, вдруг Палпатинка не поймёт цитату (не Мольер чай! и не "Пока цветёт иван-чай" – "Аквариум") назову источник:
Ёсида Канзёси, "Записки от скуки".

@темы: "Летели два крокодила...", Star Wars, Фанфики

---

Беседы по душам
Фанфик



Зимою будет веселей,
Нас пустят в рай
Зимою будет холодней –
И пускай
И ничего, что я дурак,
Все равно
В природе все не просто так
Суждено

Я поцелую провода – и не ударит меня ток.
Заводит молния меня, как жаль, что я ее не смог.
По небу дьяволы летят, в канаве ангелы поют,
И те и эти говорят: «Ни там, ни тут!»

«Агата Кристи»


– Наконец-то ты дома, Эни, – приветливо улыбнулся Оби-Ван, желая скрыть смущение и похлопывая Скайуокера по спине, по большим выпуклым лопаткам, которые даже под плотной тканью плаща давали представление о могучей силе рук его ученика.
Природа смущения была двоякой. Во-первых, Кеноби сразу постарался стереть со своего лица скорбное сочувствие, когда его взгляд зацепился (и потом постоянно цеплялся) за чёрную перчатку на протезе Скайуокера. Это не то выражение, которое приятно видеть человеку, претерпевшему лишения.
Во-вторых, некоторое замешательство у Оби-Вана вызвало то, что Энакин обнял его, как родного. Такого проявления родственных чувств раньше за вредным мальчишкой не замечалось. Он действительно переменился, и к лучшему. Вспомнился знак «ото-унь»: «Невозможно приобретение без потери».
Ещё никогда они не расставались так надолго, ученик был всё время у него на глазах. И теперь, когда через порог их комнаты переступил не мальчик, а рослый молодой человек, Оби-Ван даже удивился, как не соответствует этот новый образ тому, который хранился в его душе.
– Меня заверили, что ты лечился в лучшем госпитале Тида, – сказал молодой учитель. – Ты вообще как – сытый, голодный?
Парень уже снял плащ, сбросил сапоги и расположился в любимом кресле у окна, рядом со своим шкафом-стеллажом, в котором в многочисленных ящичках хранились всевозможные детали и инструменты.
Из этого стеллажа, который Энакин сделал своими руками, можно было вытянуть верстак. Когда ученик что-то мастерил за ним, Оби-Ван обычно пользовался временем затишья для медитации, лишь иногда приоткрывая глаза, когда позвякивание и постукивание вдруг сменялось каким-нибудь выразительным татуинским восклицанием. Однажды Эни сильно порезал палец, и на деревянной поверхности верстака остались темные пятнышки от крови. Теперь этого пальца больше нет.
Но Скайуокер, весёлый и довольный, как всякий человек, вернувшийся домой после долгого отсутствия, совсем не производил впечатления несчастного калеки.
– Я ел, учитель, не беспокойтесь. Разве что с вами за компанию могу выпить чайку. И руку мне действительно поставили хорошо. Я уже почти чувствую её, как... ну, как продолжение руки. Правда.
– И фантомных болей не было?
– Ну... они и сейчас есть... иногда. Но мне выписали курс лечения, и если вы возобновите со мной занятия медитацией... Это ведь должно помочь, да?
– Конечно, – кивнул учитель, продолжая удивляться благотворным переменам в поведении ученика. – И может, даже не я, а мастера-целители... Богатейшая же практика наработана... Я так рад, Эни, что ты вернулся!
Скайуокер – Татуинское Несчастье вернулся другим. Дело было даже не в руке, и не в вежливости, и не в какой-то непонятно новой окраске голоса (голос стал мягче и глубже, и как будто понизился ещё на тон). Что-то сильно изменилось в его духе. И этот Энакин нравился Оби-Вану.
«Наверное, мастеру Джинну он бы тоже очень понравился такой».
– Видно, что ты вернулся с войны, Эни, – озвучил Кеноби свои мысли, чтобы сделать ментальные касания более незаметными и тактичными.
– А ваши-то раны как?
Раньше подобный вопрос звучал бы более грубо. Например, так: «Ну, как ваши руки-ноги, позаживали? Прикольно было смотреть, как Дуку рубанул вас по руке, а вы сразу за ногу схватились» (молодой учитель ждал именно такого комментария их последнего боя на Джеонозисе). Но сейчас Оби-Ван не хотел думать о том, как было раньше. Он начал робко надеяться, что знак «ото-унь» проявляет силу прямо на его глазах. Чудеса бывают, если в них верить, а Кеноби вдруг страстно захотел поверить, что в этом дурном мальчишке действительно есть что-то хорошее. То хорошее, что видел в нём мастер Джинн.
– Да всё давно зажило, спасибо. Ты прости, что я не навестил тебя в госпитале на Набу. Сейчас ситуация та еще… Другая ситуация. Я сам только вчера вернулся на Корускант, чтобы всё-таки быть дома, встретить тебя.
Похоже, что невысказанная мысль Кеноби о бывшем джедае Дуку передалась и Скайуокеру. Они переглянулись с тяжёлым чувством, но ни один из них не захотел произнести имя, ставшее для них олицетворением самого гнусного предательства, которое только можно представить. Для которого просто не было названия.
Хотя нет, название было, на оссу, Оби-Ван подумал об этом, и слово всплыло в памяти: «аванак-от-амай». Вспомнилось, как учитель говорил, что джедаи пишут этот знак без одной черты, символизирующей душу, в то время как в ситхских источниках иероглиф сохраняет все линии. Потому что для ситхов «аванак-от-амай» – это «восставший из мёртвых», а для джедаев – «оставшийся в мёртвых».
Какая могла быть жизнь и душа у человека, отрубившего правую руку самому младшему из своей семьи?
– Я знаю, Республика объявила войну Конфедерации, – заговорил Энакин первым. – Я знаю. Теперь, когда я снова с вами, мы будем работать уже по-настоящему.
Оби-Ван отметил это «с вами» с тихой учительской гордостью, оно словно омыло его душу от тяжких предчувствий; кажется – Великая Сила! – настало его время узнать, что такое любовь и забота ученика. Но он гнал эту мысль, боясь, что Энакин вдруг снова сорвётся в грубость, и чудо закончится.
– Ты очень вырос за то время, что мы не виделись. И вот я смотрю на тебя, и… мне, наверное, пора заявить о твоей готовности к Испытаниям... через некоторое время? Как ты думаешь?
Скайуокер что-то промычал в ответ – согласительно и очень дружелюбно, но Оби-Ван никак не мог сосредоточиться на смысле их беседы, потому что его не отпускало ощущение перемены. Что-то в Энакине изменилось совсем. Молодой учитель не мог понять что. Хотя Татуинское Несчастье никогда не было скрытным, вот и сейчас оно было открыто со всех сторон...
Теперь об Энакине нельзя было думать в среднем роде, вот оно что.
– Ты очень вырос и возмужал, – повторил Оби-Ван, не зная, что с этим открытием делать.
И – ещё одно чудо! – ученик пришёл к нему на помощь.
– Да, учитель, я... знаете, я женился. Вот. Не хочу от вас скрывать и... хотел бы как-то... это обдумать... вместе с вами.
Сначала сделал, а потом предлагает «обдумать» – нет, Энакин остался верен себе.
Хотя многое изменилось и здесь, в его открытости, в движениях тела. Парень не двигал губами, не чесал нос, не ёрзал на месте, как с ним бывало, если он выкладывал учителю результаты своих проказ и искал то ли защиты, то ли возможности переложить вину. Он не отвёл глаз, не опустил голову.
– Это... сенатор Амидала Наберрие, да? – проговорил Оби-Ван негромко.
– Да.
Молодой учитель кивнул каким-то своим мыслям.
– Понимаете, как получилось... Мы с ней ещё в Озёрном краю, там, у неё на родине, почувствовали... Вернее, так. Когда я её увидел, ещё в самом начале нашего задания, то понял... понял...
Подробные описания чувств никогда не были сильной стороной Скайуокера. Теперь на помощь ученику пришёл Оби-Ван:
– Ты понял, что полюбил её.
– Да. Но не только я, она тоже. То есть сначала она сказала, что нам это ни к чему, что появляются очень большие сложности, и я, в общем, согласился. Старался держать все свои чувства и мысли в узде... Ну, вы понимаете... В общем...
– Я понимаю, – снова помог ему Оби-Ван. Теперь, когда всё прояснилось, он уже не чувствовал смущения или неловкости. От него ждали поддержки, он мог её оказать, у него для этого были и силы, и знания. Он был старшим. – Я понимаю, Эни. Я ведь тоже... любил. Я тоже держал свои мысли. И это было непросто.
Он улыбнулся, и улыбнулся ещё мягче, когда увидел удивление и замешательство в глазах ученика.
– Это... эта... ваша одногруппница?
– Нет-нет, что ты! Знаешь, я тоже это слышал, краем уха, слухи... и от неё слышал, мы шутили даже по этому поводу. Сири Тачи, ты её имеешь в виду? Нет, это было просто детское соперничество, и несовместимость характеров. Она чем-то на тебя была похожа в детстве, – Оби-Ван теперь чувствовал, что может сказать это безопасно, даже посмеяться вместе с Энакином. – Очень способная и... ну, и заносчивая в своих... талантах, понимаешь? Почему-то выбрала меня в качестве «мешка с песком» – ну, и... и «понеслась душа в рай», как говорил мастер Джинн.
Они оба легко рассмеялись.
– Нет, я любил не её, – уже без улыбки сказал Оби-Ван. – Когда я увидел эту девочку, мне было всего четырнадцать лет. Мы стали такими друзьями... я и не знал до этого, что можно так чувствовать другого человека, не одарённого Силой. Мы держались за руки, а потом... потом ничего. Она погибла. И я тоже сдерживался изо всех сил, потому что невозможно же жить, когда такая несправедливость... Как-то сразу всё стало ясно, и всё закончилось.
Энакин кивнул, тоже очень серьёзно.
– Однажды я видел сад с большими белыми цветами, вернее, с большими белыми почками, которые должны были стать цветами, но там были заморозки, и все почки облетели. У меня было тогда так. Я больше никогда не чувствовал интереса к другим женщинам. Да и тогда, я был совсем ещё ребёнок, какой там интерес... Она стала моей сестрой. Когда были проблемы... ну, и с тобой, – Оби-Ван усмехнулся, – она была женской половиной моей души. Вот. Учила меня терпению.
– Простите меня, учитель, – пробормотал Скайуокер.
– Прощаю, Эни. Я так рад, что ты стал мне братом, а не капризным учеником.
Они немного помолчали.
– А как наш учитель... как мастер Джинн реагировал на это всё, что с вами происходило? Он вас как-то поддерживал?
– Наш учитель, – впервые Кеноби произнёс «наш» по отношению к мастеру Джинну без ревности, – в то время сам переживал большие душевные трудности, и тоже из-за женщины. А я, знаешь, не сразу сообразил, вернее, совсем не сообразил. Только потом кое-что понял.
– Сильно «потом», да?
– Да, – согласился Оби-Ван. – Я человек небыстрый, это правда. Так что мы друг другу в этом вопросе никак не могли помочь, нас с ним так по кочкам несло в тот год... Зато теперь есть что вспомнить, да. Но сейчас не это наша тема, давай про себя... и про Падме.
Энакин, чувствуя себя уже гораздо более раскованно, улыбнулся и начал рассказывать в подробностях:
– На Набу я дал ей слово, что никогда не буду заговаривать о любви, и вообще, как-то выдавать свои чувства. Но когда нас выставили на ту арену, на Джеонозисе, то она призналась мне, сама призналась, что тоже любит меня. Мы же думали, что там и умрём оба, ну, и к чему темнить, и всё такое… А когда оказалось, что мы остались в живых, но я теперь без руки... Но она меня не оставляла ни на секунду, даже когда не была рядом со мной, понимаете. И в медотсеке на корабле, и в госпитале... Я чувствовал, как много значу для неё, даже такой. И я подумал, что будет нечестно, если я сделаю вид, будто ничего не было. Одно дело, если бы это касалось только меня, уж я бы как-нибудь себя превозмог.
Оби-Ван про себя заметил: это говорит его Эничка – «себя превозмог»!
– ...но она ведь сама призналась, понимаете, и так заботилась обо мне, что я решил: это будет совсем неправильно, если я отвернусь... ну, или проведу с ней... какое-то время и уеду. Не знаю, как объяснить. Я почувствовал её как будто изнутри, что она очень хочет, ну… моего внимания. И никто никогда не предлагал ей настоящих, полных отношений, ну, там, создать семью, и что для неё это очень важно, в глубине души, что бы она ни говорила на публику. Понимаете?
– Да, конечно.
– …но был один миг, когда я почувствовал, что она хоть и старше и намного умнее меня, и занимает такой пост, и командовать привыкла, а всё-таки женщина, и если я уеду... просто так... То так не должно быть в мироздании. И я ей могу дать то, что она никакими деньгами и никакими выступлениями с трибуны не получит, когда просто обниму её. А тем более, если попрошу её стать моей женой. Что я сильнее настолько, что целый мир для неё могу создать, а она мне мира не создаст – я это вдруг так ясно понял, что всякое, там... ну, желание обладать ею – это отпустило. То есть, не отпустило, а как бы перешло, осталась только любовь и какая-то такая тревога за неё и... ну, как жалость, что ли, но очень светлая, понимаете? Вам, наверное, даже смешно слушать, что я в такие материи пускаюсь…
– Ну, что ты, Эни, такие чувства не могут быть смешными.
Выражение «такие материи» было не Эниным, а Палпатиновым, Оби-Ван всегда отмечал, какие слова его ученик приносит после бесед с канцлером, и набралось за последние шесть лет их достаточно. Некоторые были настолько диковинными в устах далеко не книжного мальчика (например, «целеполагание» или «конкордат»), что молодой учитель даже переспрашивал, правильно ли Скайуокер их понимает. Некоторые же благопристойно заменили прежние невыносимые татуинские выражения, но и этим эвфемизмам Кеноби относился настороженно. Когда Энакин восклицал «пиздохен-мудохен», это было всего лишь противно; когда он стал говорить «умэ-муэ», это было почему-то страшно. Молодой учитель навёл справки: оказалось, всего лишь «шарада» на муунском.
– ... но если бы я уехал, я бы просто потерял самого себя и уже никогда бы не смог, ну, нормально жить на белом свете. Поэтому я сделал ей предложение и даже не сомневался, что она его примет, – Скайуокер усмехнулся совсем новой улыбкой, которой прежде Оби-Ван у него не знал. – Я ошибся. То есть она, конечно, предложение приняла, и мы с ней обвенчались по их традиции, и всё было прекрасно, но только она потребовала, чтобы это было втайне. Я тогда понял, что слишком уж возносился перед ней в своих мыслях, и что её образ жизни ей дороже, чем вся моя любовь, и что правду говорят, что женщины двойственны. Это было, конечно, горько признать. Но, знаете, я так её люблю, что простил. Она моя жена, ну, значит, такую женщину я заслужил. Ведь так говорится в ваших «Знаках»?
– В моих «Знаках»! – добродушно фыркнул Оби-Ван. – Ты сильно преувеличиваешь, если думаешь, что я способен написать «Знаки». И там не так говорится... Ну, не важно. Это в другой книге, которую я тебе теперь очень посоветую прочитать, «Восемь историй о любви». Это оттуда цитата: «Всякий мужчина получает ту женщину, которую заслуживает».
– Знаете, учитель, я прямо не верю, что вы меня не ругаете, и я могу так спокойно с вами говорить об этом... а я так боялся, что вы потащите меня за косичку на Совет и потребуете, чтобы меня выгнали из Ордена за то, что я женился.
– И ещё там говорится «ибо никто не может быть осуждён за любовь», – продолжил Оби-Ван, не слушая ученика, и даже моргнул несколько раз, так загорчило у него на сердце. – Я всё понял. Ты молодец, Эни. Думаю, у тебя вопросы, прежде всего, к себе: как теперь устраивать свою жизнь в изменившихся обстоятельствах. Знаешь, если Падме хочет держать ваш брак в тайне, ты не должен ставить по удар её репутацию. Особенно сейчас, когда идёт война, и политики могут использовать это время для обделывания своих делишек… с удвоенной пользой для себя.
– Я тоже подумал, что она права. Сначала, честно скажу, меня обидело, что она стесняется нашего брака. Но потом я понял, что так будет лучше, во всяком случае, как временный вариант. Мне, знаете, совсем не хочется быть дезертиром, особенно в глазах мастера Винду. Но если у нас будут дети, я молчать не стану. Знали бы вы, как мне хотелось, чтобы у меня был отец! Ведь не может же быть, чтобы мой сын меня стеснялся! Это было бы просто… просто антиматерия какая-то бы была.
Пока Энакин говорил о своих чувствах, Оби-Ван продолжал думать о месте сенатора Амидалы в республиканской политике. И улыбнулся про себя мыслям ученика о детях. Особенно забавной они казалась при виде его ученической косички.
– Если мастер Винду узнает, что ты женился, это будет совсем не так проблематично для Падме, как если об этом узнает канцлер Палпатин, – негромко выговорил Кеноби и встретил взгляд Энакина почти без эмоций.
Но сам обратился внутрь, стал одним ментальным целым со своими мидихлорианами. Он делал так всегда, когда разговор заходил о мастере Джинне, чтобы защититься от ревности и оскорблений со стороны ученика (и от своей ревности тоже – теперь он мог в этом себе признаться).
Энакин тоже пропустил слова Оби-Вана мимо ушей, он думал о другом.
– И ещё я на Набу побывал в том церемониальном дворе, где мы, ну, прощались с учителем. Там я понял, как много вы сделали для меня. Что вы меня не бросили. Я вам очень, очень благодарен за это.
Кеноби вздохнул.
– Да ладно, Эни... Как я мог тебя бросить, сам подумай!
– Я дал себе слово, что тоже никогда не брошу вас. Смогу отблагодарить.
– «Долг перед матерью никогда не отдашь», – мягко рассмеялся Оби-Ван, ответив известной поговоркой. Похоже, покойного учителя они с этим новым повзрослевшим Энакином благополучно разделили. Вернее, наконец-то объединились в памяти о нём. Стали братьями.
Но канцлер Палпатин может разделить нас.
От этой холодной мысли, выскочившей будто из самой Силы, у Кеноби даже в коленях похолодело.
Холодно стало ещё и потому, что на лице ученика промелькнула чёрная тень, брови дрогнули. Оби-Ван ожидал продолжения, но Скайуокер молчал. Что-то с ним вдруг сделалось неладно. Ну, конечно! Кеноби употребил выражение «долг перед матерью», совсем забыв, что у его ученика это вызовет совсем другие ассоциации. Молодой учитель мысленно отругал себя за неуместно выскочившее слово.
В молчании прошло несколько минут.
– Не говори Палпатину о Падме, – после этой паузы повторил Оби-Ван. – Вообще не заговаривай при нём о ней. Да и с другими тоже, и даже со мной.
Парень ответил не сразу, задумался.
– О своей любви говори ей, а не в атмосферу, – настойчиво продолжал Кеноби, испытывая на прочность их новые братские чувства. – Тогда будет всё в порядке. Никогда не хвастайся тем, что тебя любят. Воспринимай важность хранить тайну так же строго, как ваши брачные клятвы в верности. Ты понял? Ответственность мужа за жену – это очень серьёзно. Как в той сказке: проболтался – и улетело счастье в белопёрых одеждах.
– Да, вы правы, учитель, – наконец кивнул Энакин. – Конечно, я её не подведу.
Оби-Ван облегчённо вздохнул.
– Грустно только, что мы с ней так редко сможем видеться, – вздохнул и Скайуокер, но тяжело. – Знали бы вы, как я тоскую по ней…
– Ну, Эни, тут уж ничего не попишешь. В такой ситуации трудно надеяться на счастье в личной жизни. Но, может быть, когда война закончится, будут определённые перемены и… И Падме будет гордиться тобой. Только не забывай о своей обязанности быть ей защитником, а не обузой, за которую стыдно. А теперь давай пить чай. По-моему, лучшего повода для настоящей чайной церемонии просто не бывает.
– Она меня тоже постоянно учила всяким церемониям, – усмехнулся Энакин. – У них там на Набу прям чихнуть нельзя, чтобы не попасть в какую-нибудь церемонию.
– Падме и своим родителям тебя представила? – осторожно осведомился Кеноби, раздвигая ширмы, вытягивая из стены маленький раскладной чайный столик и вынимая из его недр специальную ёмкость с кипятильником.
– Как выросшего национального героя битвы за Набу она представила меня всем своим родственникам. А как мужа – только отцу.
– Ну, и?
– Трудно сказать.
– Эни! Тебе было трудно почувствовать, как к тебе относится отец твоей жены?!
«Ты же постоянно кричал на каждом углу, что ты сын самой Силы, что мои мидихлорианы твоим и в подмётки не годятся», – раньше бы обязательно ввернул Кеноби. Но, похоже, и он тоже вырос за то время, что ученика не было рядом.
– Да, трудно, – проворчал ученик, снимая с полки красивый расписной кувшин – любимую вещь Кеноби, и отправляясь с ним к крану с водой в закуток санузла. – Он очень скрытный мужик. И такой… суровый. Мне совсем не улыбалось вламываться в его сознание, мало ли что он там обо мне думает, пусть лучше держит при себе.
Оби-Ван сервировал столик, слушая глубокий рокот голоса его ученика. «Великая Сила, ведь когда я обрежу ему косичку, мы с ним уже не будем жить в одной комнате… и вообще, я буду один… впервые один…»
– Знаете, у них там на Набу из мужиков слова лишнего не вытянешь, – заявил младший, появляясь в комнате и переливая воду из своего кувшина в ёмкость для кипячения, – Что этот Наберрие, что Тайфо, что Панака – да все, с кем Падме меня знакомила, может, десятком слов перебросились – и всё. И молчок. Вообще, там очень заметно разделение во всём, не только по полам. И факт, что нет в миру теплоты и цельности. Это я заметил сразу. Мужчины очень жёсткие, а женщины очень расплывчатые. Нет середины. А вот Падме – она такая… собранная. Знает, чего хочет, не тараторит, а всё так, как вы говорите, с чувством, с толком, с расстановкой. Нет в ней никакой расхлябанности. Кстати, она очень много о вас говорила. Хвалила вас, что вы такой ответственный, спокойный, положительный со всех сторон...
– Приятно слышать, Эни! Подумать только, тебе надо было жениться, чтобы узнать обо мне так много нового и хорошего!
– Точно. Мы с ней постоянно вас вспоминали. С кем бы я ещё столько о вас говорил! – рассмеялся Скайуокер, но потом как-то задумчиво посмотрел в окно, и Оби-Ван, отмеряя заварку, хорошо почувствовал, на чём парень споткнулся.
– А канцлер Палпатин – он совсем не молчаливый, правда? – негромко, с опаской, спросил он. – Хотя и набуянин.
– Ну, у него должность такая – языком молоть, вы сами всегда говорили. И знаете, что, учитель? Я чувствую, – парень фыркнул весело, но с характерным нажимом, – что вы неисправимы! Вы по-прежнему ревнуете, только уже не мастера Джинна ко мне, а меня к его превосходительству!
Кеноби рассмеялся, но не так добродушно, как хотел бы. Тревога обжимала его сердце со всех сторон. Причем это была очень характерная рябь в Силе, так он чувствовал голос своих мидихлориан, когда они хотели предупредить его об опасности.
В это время затренькал передатчик на поясе Скайуокера.
– Ваше превосходительство? Здравствуйте. Да, спасибо. Да, уже всё хорошо. Да жив, жив, что мне сделается! – и весёлый смех. – Спасибо, с удовольствием. До встречи!
– Это он? – спросил Оби-Ван, разливая чай по чашкам.
– Ага. Лёгок на помине. Спрашивал о здоровье, приглашал в гости.
«Скорее уж – это нелёгкая его приносит», – с неудовольствием подумал молодой учитель.
– Эни, а тебя не удивляет такое настойчивое его внимание к твоей особе?
– Нет. Особенно после того, как я ближе познакомился с культурой его планеты. Понимаете, у них там семья – прямо сверхценность. Всё вертится вокруг семьи. Одиноких людей просто нет, даже неженатые примыкают к какой-нибудь фамилии. Даже Падме, при всём её независимом характере и цельности... Знали бы вы, как все эти родственники задолбали её по поводу того, что она ещё не замужем! Я бы повесился, если бы на меня так наседали со всех сторон! Вот. А господин Палпатин один, да ещё постоянно вдали от родины. Вас же не удивляет, что он мастера Кима называет своим племянником, хотя родства по крови между ними нет никакого. Это для них очень-очень важно: не быть одному.
– Мастер Ким хотя бы его земляк, это ещё как-то можно понять. А к тебе-то он почему прицепился? Тебе не кажется, что в его внимании заложена какая-то... неприятная корысть? Ты не подумай, что я хочу тебя как-то обидеть этими вопросами. Но посуди сам: почему такое внимание? Ты никогда над этим не задумывался?
– Учитель, а вы никогда не задумывались над тем, почему к вам внимание проявлял мастер Джинн? По крови он нам тоже был никто, но мы же любили его, как родного отца.
– Ну, ты сравнил! Это было духовное родство! И если уж говорить о крови, то мы как раз именно по крови не были мастеру Джинну «никем». Мы были его братьями-в-Силе. Да и сам его характер выгодно отличался от характера канцлера, разве тебе так не кажется? Знаешь, мне очень неприятно, что ты их постоянно сравниваешь. Очень неприятно! Этим сравнением ты унижаешь память нашего учителя, неужели ты не чувствуешь этого?
– Почему унижаю?! Вы же совсем не знаете, какой у его превосходительства характер, а я знаю! И господин Палпатин любит меня не меньше, чем любил мастер Джинн. Давайте не будем больше об этом. Если вам он не нравится, это не значит, что он плохой человек.
Видя, как хмурится Энакин, Оби-Ван счёл за лучшее пожать плечами и заговорить о подготовке к Испытаниям, из которых юный Скайуокер выйдет полноправным рыцарем. Потом обсудили, собственно, чаепитие и прекрасный повод для него, хотя вкус чая для молодого учителя был безнадёжно испорчен тревожными мыслями. А вот Скайуокер очень оживленно говорил о набуянской кухне, о праздниках, принятых на далёкой планете, об обычаях... Но потом загрустил, задумался.
– Так скучаю по ней, – сказал он доверчиво. – Правду говорят, «оставил своё сердце». Она совсем особенная, не похожа ни на одну из этих... набуянских тёток. Просто, ух, кремень! И очень красивая, да?
Об-Ван покашлял от неловкости, но всё же счёл своим учительским долгом заметить:
– Друг мой, позволь мне сказать... м-м... высказать своё мнение об одном недостатке в твоём характере. Надеюсь, это тебе поможет. И не обидит. Это исключительно для твоего блага.
– Ну?
– Я очень рад, что ты стал совсем взрослым, Эни. И... вот подумай сам: ты такой сильный, не боишься никакой опасности, признаёшь свою ответственность... м-м... за мироздание, как ты сам сказал. И за свою жену. Так?
– Ну, так.
– И в то же время, при всём твоём мужестве и силе, очень важного не хватает. Одного, но настолько важного, без чего мужчина – не личность, а просто инструмент... м-м... в чужих руках. Эту черту ты нашёл в Падме, поэтому тебе стало так легко жить. Но надо и в себе её вырастить, иначе Падме перестанет тебя уважать... через некоторое время...
– Говорите прямо, учитель! Вы же знаете, как я не люблю этих ваших экивоков!
– Ты не умеешь мыслить... м-м... критически. У твоей души, Эни, как будто нет формы, ты ведешь себя, как та вода, что принимает форму сосуда. Нельзя всё принимать на веру. У тебя как будто нет… душевного скелета, что ли, и в мыслях выходит каша. Падме не похожа на набуянских тёток, как ты выразился, потому что...
– Потому что на набуянскую тётку похож я сам, вы это хотите сказать? На бесформенную тётку?
– Нет. Не потому. А потому что Падме сама устанавливает правила, а у тебя с этим большие проблемы Эни. Вот ты стал мужем, но мужественность – это, понимаешь, не особенности физиологии, а правила. Ты должен сам стать правилом своей жизни, а не метаться... между авторитетами.
– Это я-то «мечусь между авторитетами»?! А вы, вы сами-то! Вы на себя посмотрите!
«Безнадёжно», – вздохнул про себя Оби-Ван.
– Я не идеал, – согласился молодой учитель. – Но я, зная свои недостатки, признаю их. «Смотрю на себя», как ты выразился. И не просто смотрю, а постоянно работаю над собой, над совершенствованием своего характера. Я умею слушать критику. Я постоянно стремлюсь к гармонии, к тому жёлтому, которое не желтеет...
– Ну, да, да, куда там мне до вас!
– Действительно, далеко. Главным образом, в том, что ты даже не пытаешься как-то проанализировать свои поступки, узнать себя! Как говорится, «одна черта даёт силу всему иероглифу», у тебя в характере все черты мужские, кроме одной. Ты как... как перегруженный на одну сторону корабль. Это же будет горе для твоей жены, Эни! Ты должен как-то... отвечать за свои действия, иначе навредишь ей! Вот к чему этот вопрос, красивая ли она, по моему мнению? Да какое тебе должно быть дело до моего мнения о её красоте? Ну, ты сам-то послушай, что, как и кому ты говоришь!
– Поговорили, называется, по душам со старшим братом, – горько скривились губы парня. Он резким жестом отодвинул чашку. – Спасибо за ваши умные речи, учитель.
– Подожди, Эни. Если я обидел тебя, извини. Давай больше никогда не будем ссориться. Пожалуйста. Я так рад, что ты у меня есть, ты жив, счастлив...
– Да, я тоже очень рад, что у меня такой утончённый понимающий учитель, – буркнул Скайуокер, в секунду обуваясь и вылетая в коридор так стремительно, как умел только он.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

"Ты выполняешь своё предназначение" (с)

В процессе работы над сегодняшним стихотворением "Будущее" (можно посмотреть вот здесь bb.kulichki.net/viewtopic.php?t=52702&start=165) пришла вот такая мысль. Мой давний сон о посещении картинной галереи, где были всего две работы – "Битва Огня с Огнём" и "Ответный удар Урии", потихоньку просачивается в ткань этого мира. "Битва..." – это моё ЗВ-творчество (так сказать, в круге Силы
А "Ответный удар..." – сами перипетии моей личной жизни. И тот Урия никаких ответных ударов не наносил, и этот наносить не будет "Всё, что Бог даёт, то всё к лучшему", – думал он в райских кущах в кругу своих верных друзей, чувствуя невыразимую свободу, которую он, ей-богу, заслужил.
Всё к лучшему в этом лучшем из миров.

@темы: "Знаки", Star Wars, Сны, Фанфики

---

Это моя первая самостоятельная запись в этом дневнике. Больше всего в нём будет, конечно же, "Звёздных войн". Но немножко и вне их. Например, разные стихи и цитаты. Стихи по большей части мои, а цитаты чужие, но которые я тоже хочу освоить. Одомашнить

Молитва о жене

Моя жена – не Ева, а Лилит.
Мы с ней равны, равны от сотворения.
Она ушла. И у меня не бок болит,
А вся земля – сплошной продукт горения.

Сухой терновник вместо купины.
В конце пути – бесплодная смоковница.
Но день и ночь молю: Господь, прости!
Она жена моя! Жена, а не любовница.

Как был прекрасен свет её зари!
Нас было только двое, Ты – свидетель.
Молю тебя, Всевышний: претвори
Мой грех в её святую добродетель!

Се человек, такой же, как и я
Ты знаешь Сам, как трудно быть из праха
Я сердце рву, стеная и любя,
Как ту последнюю библейскую рубаху

Чтоб защитить её от бед и лет,
Чтоб нагота её была прикрыта...
Верни, Господь, счастливый ей билет
На вход в любовь и жизнь не у корыта!

@темы: Стихи

---

Свет и тени
Фанфик

Леди Lando – на память о том счастливом времени, когда мы понимали друг друга с полуслова.

И нет ни печали, ни зла,
Ни гордости, ни обиды.
Есть только северный ветер –
И он разбудит меня
Там, где взойдет звезда
Аделаида.

Б. Г.

Нельзя сказать, что предательство ученика – то знание, приход которого – «лучше поздно, чем никогда». Ну, вот, первый опыт. Можно отправить в копилку.
И память тут же отозвалась на вбрасывание этой тяжёлой, полновесной монеты, как музыкальный автомат. Правда, музыки не было, только стихи.

Тени бродят, гаснет свет,
Мне сегодня сорок лет.

Сразу стало понятно, почему. Ещё его улыбка. Тогда… и потом…
«Мне тридцать восемь, и не сегодня… Неважно… Не сегодня, а позавчера. Позавчера от меня сбежала ученица, о которой я перед отъездом заявила, что она готова к Испытаниям. Нужно будет как-то объяснить Совету, что, собственно, произошло. Это будет завтра. Не завтра, конечно… Работы-то непочатый край… Хотя… надо сообщить о том, что Сири уже не джедай…»
Не стала и уже никогда не станет.
«…но потом, потом… а если спросят, почему не сразу, отвечу: чтобы не запеленговали. Прекрасная отговорка, и главное – ни тени вранья».

У Ади Галлии-Кореллианы
Всё по-честному, без обмана.

Опять привязчивые стихи. На самом деле – из-за надежды. Она ведь может вернуться. «Учитель простит всегда» – это правда, это всем известно, и Сири тоже известно, и она может вернуться.
«Проведет с ним ночь. Ну, две».
А если она её предала… по-настоящему… По-честному, без обмана.
«Тогда бы я уже десять раз была мертва. «Тени бродят, гаснет свет…» Да, вот так бы и было. А она вернётся, не может не вернуться. Глупая взбалмошная девчонка!»
В мыслях снова проступили «тени». Она сидела перед зеркалом в убогой гримёрке ночного клуба, где четвертый месяц работала танцовщицей, и наводила тени. Связной должен её узнать именно по раскраске на лице. Теперь накладные ресницы с цветными кончиками. Омерзительный розовый гель для волос. Блестящие серьги. Побрякушки на шее, много-много браслетов на руках и на ногах. Серьга в пупке. Хозяин заведения в восторге от её работы, в последний раз заплатил с премией. Но вряд ли ему это зачтётся.
«Тени бродят…»
Последнее ухищрение – наклеить несколько блестящих золотом звёздочек на левую щеку. И одну серебряную, рядом с концом правой брови.
Одевшись в перья и верёвки сценического костюма, она снова посмотрела в зеркало.
Гаснет свет.

***

Ади Галлия – начальник разведки Ордена джедаев. Нет такой задачи, которую она не могла бы выполнить. Она всегда в отличной форме. Ей не страшны огонь, вода и прочие каверзы на Пути. В конце концов, вода – её стихия, и горе тому огню, который разинет рот на её каравай. Сейчас она выглядит так, как ведёт к поставленной цели кратчайшая дорога. Завтра она может присутствовать на дипломатическом приёме, в строгой орденской форме, с мечом на поясе и с манерами элиты общества. Она похожа на женщину, но она не женщина. Она – рыцарь-джедай на службе Галактической Республики. Только вот уроды, жрущие и пьющие в этой затхлой коробке, к их счастью-несчастью, не осведомлены.

***

А ещё она была звезда Аделаида. Этот загадочный мерцающий шлейф, продолжающий её простое короткое имя, придумал для неё он. Вернее, не придумал, а рассказал: ему так приснилось. Синяя звезда, но совсем не ослепительная, не обжигающая, не смертоносный поток излучения… хотя и такой она могла быть, но не с ним. С ним она была – живая вода. «В звёздах всегда водород, - говорил он. Глупости говорил, какие так легко сходят с языка, когда любимые губы ближе своих. – И получается живая вода, синяя-синяя…»
Её имя было для него святым словом, но он был вовсе не ханжа и любил играть с ним так же, как с её прекрасными чёрными волосами. Как вообще любил играть.
А она любила его.
Не было такой звезды на самом деле, даже в полном астрономическом каталоге, даже слова такого не было. Как-то Ади из любопытства запросила поиск по языкам галактики, и выпало несколько подобных, рядом стоящих буквосочетаний, но Аделаиды не было. Точнее, она была единственной, и никто об этом не знал, кроме них двоих.

***

Официально она познакомилась с Верховным канцлером, когда рыцаря Галлию назначили представителем Ордена в Сенате. Представление, поклоны, его элегантная вежливость, с которой он подвёл её к высокому креслу – её рабочему месту.
Но очень скоро – и неожиданно! – выяснилось, что знакомы-то они давным-давно.
- Я рад, что представителем Ордена в Сенате стали именно вы, - с улыбкой сказал канцлер после одного из первых для Ади заседаний Комитета безопасности пространства. – Всегда приятно работать с профессионалами.
- Взаимно, ваше превосходительство, - вежливо ответила она, собирая инфочипы в блокнот. – Самое дорогое, что у нас есть – это мир.
- Рядом с вами я счастлив, что тоже могу называться хранителем мира, - усмехнулся глава государства. Он хотел сказать ещё одну фразу, Ади уже знала, какую именно. Что ж, в её задачу как раз и входит установление как можно более неформальных отношений с этим человеком.
- Вы хотите пригласить меня в буфет?
То, что она угадала ход его мыслей, Финис Валорум воспринял без настороженности. Вернее так: эмоции отсутствовали.
(Превосходно. Сам же сказал: с профессионалами работать легко. Приятно или нет, это уже смотря по обстановке. Профессионалы ведь разные бывают. Разных профессий.)
- Да, - улыбнулся он. – Я же говорю: общаться с Вами одно удовольствие! Но «буфет» предлагаю заменить на «ресторан». «Выше звёзд». Это на той стороне площади.
- Визит в ресторан в вашей компании для меня, конечно, большая честь. А вот ваша репутация может пострадать. Может быть, обойдёмся буфетом? Или там слишком много «жучков»?
- И впридачу маркунские клопы в банкетках… Впрочем, ни клопов, ни тараканов вы, скорее всего, не боитесь?
- Не боюсь. К тому же эти-то клопы – существа безобидные, им бы только погреться, а кровушки нашей им не нужно.
- Это выгодно отличает их от сенаторов, - кивнул Валорум. – Однако аппетит портят и те, и другие… а моя репутация настолько безупречна, что я бы мог пригласить Вас в ресторан и на ночной половине Корусканта. К примеру, в «Ауродиевый мешок».
- Слишком долгий перелёт. Мы будем дороговато стоить налогоплательщикам
- Всё лучшее всегда дорого. Ну, так каков же ваш выбор, миледи?
- Буфет. Там есть закрытые кабинки, и сенаторы не испортят нам обеда. А «жучков» я беру на себя.

Он излучал достоинство. Он был над схваткой интересов. Кроме того, он был коренной корускантец – один только факт рождения в столице Галактики, в семье потомственных магнатов и политиков, говорил сам за себя. Глядя на его благородную осанку и спокойное умное лицо, и впрямь можно было сказать: гарант мира и стабильности, глава величайшего государства в окрестностях досягаемой Вселенной.
К сожалению, мира и стабильности в Республике как раз не хватало. Власть канцлера вовсе не была номинальной, но под давлением политических партий (а лучше сказать, торговых и промышленных кланов) Валорум начал сдавать позиции и терять сторонников, поддерживавших его на выборах.
Мас Амедда, далеко не последнее лицо в партии «Реформы и свобода», по совету своего однопартийца, председателя одного из ключевых органов Сената – Комитета безопасности пространства – проявил смелую инициативу. На одной из полуофициальных встреч он позволил себе беседу с представителем Ордена Мэйсом Винду. Амедда изложил свои опасения: канцлер Республики практически не в состоянии исполнять конституционные обязанности, оказавшись под прессом консерваторов.
На заседании Совета Ордена было решено оказывать действующему правительству поддержку, чтобы общими силами сделать Сенат управляемым и работоспособным. По крайней мере, хотя бы для того, чтобы обуздать оффшоры во Внешних территориях – настоящие «чёрные дыры» для всей государственной системы Галактической Конфедерации.
Слишком многие были заинтересованы в сохранении статус-кво «свободных торговых зон», чтобы канцлер мог позволить себе хотя бы озвучить намерения необходимости реформ. Слишком много проблем доставляли Ордену джедаев преступные синдикаты, использующие чистые фасады подставных фирм во Внешних территориях. Слишком сильно страдал бюджет государства и торговля в регионах. Надо было что-то делать. И не просто «что-то» - а начать реальную борьбу с коррупцией. Главную угрозу государственной безопасности представляли именно частные интересы коррумпированных чиновников Сената.
Канцлер провёл с руководством Ордена несколько консультаций. Это стоило ему скандала в перевозбуждённом от негодования парламенте, пополнения седины в волосах и вопроса об отставке, поднятом представителем Маластара. Однако голосование об импичменте провалилось. Валорум вышел победителем: большинство парламентариев Центральных миров (а с ними и большинство Сената) полагали, что новая игра канцлера – это доказательство его силы.
После укрепления позиций Верховного канцлера Валорума был отозван представитель Ордена Мэйс Винду и произведено новое назначение. Стройная кореллианка произвела на сенаторов впечатление большей гибкости, чем громоздкий и неуступчивый «человек-гора» Винду. Её кандидатуру одобрили квалифицированным большинством, и Ади приступила к своим обязанностям.

- Впервые я так близко общаюсь с леди-джедай, - с усиленной и по-прежнему протокольной ноткой дружелюбия заговорил канцлер, предлагая Ади карту напитков и меню. – И чувствую себя… м-м… удивлённым и восхищённым…
- Я тоже чувствовала бы себя немного скованно в присутствии символа государства, которого вносят и выносят на торжественных собраниях, словно знамя, - как можно более непосредственно улыбнулась она, щёлкая пальцем по кнопкам выбора. – И как же я счастлива, что его превосходительство Финис Валорум, - честный, достойный человек, а никакой не символ и не статуя.
Канцлер улыбнулся, но промолчал. Ади вовремя переключила меню на его пульт, чтобы её визави мог обдумать свои речи.
- Вам, наверное, постоянно приходится чувствовать настороженность и недоверие окружающих, - наконец, сказал Валорум, но взгляд продолжал держать на экране. – Чрезвычайно досадно и утомительно, не так ли? Госбезопасность плюс колдовство – от этого какой угодно обыватель захочет держаться подальше.
Ади ответила только тогда, когда он поднял глаза.
- Ну, я могу вместо орденского платья надеть штатское и стать в толпе просто девушкой с улицы. А вот вам так точно нелегко нести бремя полного одиночества, известности повсюду и неизбежного круга охраны.
- Я исполняю свой долг. Как и вы – свой, миледи. Знаете, с мастером Винду мы были друзьями… впрочем, и остаёмся, я надеюсь. Общение с ним, да и просто его присутствие для меня очень много значило… На моём посту невозможно иметь друзей – а вот мне удалось…
- Вы правы, мастер Винду – настоящий друг. Во многом именно благодаря ему у нас есть возможность продолжать начатый вами курс. Конечно, я не могу заменить его, ваше превосходительство. Общение с таким великим мастером не имеет цены… но, поверьте, в моем присутствии вам тоже не нужно притворяться и просчитывать ходы. Мой Орден – ваш союзник, и я – ваш товарищ и помощник, а не просто ещё один телохранитель.
- Бесполезно просчитывать ходы в присутствии джедая! – вполне искренне отозвался канцлер.
Загорелась лампочка подачи заказа. Валорум нажал на кнопку, позволяющую столику раскрыться, а механическим лапам – расставить блюда, приборы и напитки.
- Прошу вас. Отведаем вместе хлеб закона и нектар справедливости!
Рыцарь Галлия развернула салфетку.
- Да уж, ваше превосходительство, не думаю, что нам к лицу есть хлеб беззакония и пить вино хищения.
- А может, всё-таки чуть-чуть вина? Не хотите? Тогда, может быть, кореллианский эль – чистый, как солнце, и ароматный, как цветущие луга?
- Благодарю вас, но до-до кажется мне вкуснее.
- Тогда и я выпью это горькое лекарство. Выпью за наше близкое знакомство!
- За вас, ваше превосходительство, - приподняла бокал и рыцарь Галлия.
- О, прошу вас, без титулов. Просто Финис.
- В таком случае я – просто Ади.
- У вас удивительные руки, Ади… Простите за любопытство, ауродиевый промышленник Тарон Галлия приходится вам родственником?
- Это мой дядя.
- Я слышал, что вы дочь четы известных кореллианских дипломатов…
- Да, я наследница очень славной фамилии. Благодарю вас за интерес к моему роду. Но моя родина, как и ваша, – вечный город Корускант.
Валорум хотел спросить о чём-то ещё, но остановился. Темно-синие глаза молодой женщины встретилась с его темно-синими глазами.
- Вы недоумеваете, что могло заставить таких уважаемых и могущественных людей отдать своего ребенка, да ещё девочку, в Орден джедаев? – Она озвучила его несостоявшийся вопрос с прежней мягкой улыбкой. – Родители желали мне добра. Там, где люди ценятся по положению в обществе… они ценят положение в обществе… и, видите, я сижу и разговариваю с вами…
Канцлер чуть снисходительно закивал, позволил себе лишку сладости в мимике, но тут же – тут же – узнал своё настоящее место.
- … сижу и разговариваю с вами как с равным. Мои родители гордились бы и мной, и своим решением. Даже без «бы»: они гордятся.
- Да, не сомневаюсь, что они гордятся вами, мастер Ади. Я тоже им очень благодарен, - поспешил ответить Валорум.
«С Винду было проще, - подумал он. – То ли ещё будет».
Легкий стук приборов, деликатные движения рук и губ.
- В начале своей карьеры, - заговорил мужчина, - я тоже был знаком… с одной вашей сестрой...
Чуть заметное движение прекрасных чёрных бровей. «Не лучший поворот разговора». Но канцлер, привыкший быть хозяином положения, почувствовал себя в выигрышной позиции и позволил искренний короткий смех.
- Это была совсем маленькая девочка. Лет, может, восьми или девяти, не больше. Я в то время работал на Хелске, в представительстве Галактической организации по энергетике. Здание это очень примечательное, настоящий дворец…
Ади улыбнулась, побуждая собеседника продолжать рассказ.
- Собственно, историческая часть этого комплекса была открыта для туристов… да и мне, молодому секретарю миссии, иногда случалось быть гидом, если какая-нибудь важная делегация проявляла любопытство к хелсским картинам, художественному литью или резьбе по дереву. ГОЭ была заинтересованной стороной в разрешении одного затяжного конфликта в регионе, и на подписание договорённостей прилетели именно к нам, в наш офис. Был и представители вашего Ордена... Поделюсь с вами своим секретом – в детстве я был просто в отчаянии, когда узнал, что джедаем невозможно стать, им надо уже родиться. Это мне казалось просто верхом несправедливости, чем-то ужасно оскорбительным, браком в самой основе мироздания…
Валорум остановился, подцепил кусочек мяса, обмакнул его в аппетитный соус и принялся дегустировать.
Чтобы разговор не угасал, Ади заметила:
- Но все рождаются с разными способностями, это естественно… и как раз в этой непохожести равенство и замечательно. Скажем, не каждый может быть оперным певцом – и эта возможность или невозможность определена уже от рождения.
- Да-да, теперь я понимаю. Да. Но не тогда, когда был маленьким и мечтал о приключениях на благо галактики. А у вас бывали приключения, Ади?
- Очень редко. В основном – рутина, - она улыбнулась мягкой улыбкой мудрости. – Как на всякой работе.
- Чтобы это понять, надо вырасти, но я как-то неправильно рос. Голова у меня всегда была взрослая, а душа очень долго оставалась… романтической… Именно до встречи с джедаями на Хелске. Честно говоря, я тогда грешным делом подумал, что могли бы прислать кого-то и посолиднее. Старший был уродлив, прямо-таки до ужаса: лопоухий одноглазый карлик… даже не хочется вспоминать за столом… И с ним вот эта девочка. Маленькая, худенькая, очень коротко стриженая… один подшёрсток на голове, а не волосы, ну точно что из приюта, и в этом грубом балахоне… У меня при взгляде на неё на сердце стало как-то... Я, знаете, тоже воспитывался в очень строгом закрытом лицее, сызмала без родителей… И я возблагодарил судьбу за то, что мои скромные способности не пустили меня по такому пути. Я понял, что это совсем-совсем другая жизнь…
Рыцарь-джедай приподняла брови, усмехнулась.
- И порадовались, что вас эта чаша миновала?
- Да-да, именно! – воскликнул канцлер, только сейчас вдруг сообразив, что разговор действительно идёт «не туда», как и предвидела джедайка, а речь его более чем невнятна и глупа, и мысли как будто даже вышли из-под его контроля. Тем более ему захотелось найти выход. – Простите меня, Ади… Я лишь хотел сказать, что ваша жизнь, даже ваша, как вы выразились, рабочая рутина, кажутся мне подвигом… который нечем измерить и не с чем сравнить.
- Не стоит извиняться, ваше превосходительство. Каждый должен быть на своём месте. А ваши чувства вас обманули. Во-первых, очень давно замечено, что чем короче волосы у детей, тем более смелыми и самостоятельными они вырастают. Это дань традиции.
Валорум перевел взгляд на густые черные волосы молодой женщины, заплетённые в несколько кос и уложенные в благородную причёску.
- Я ничего не смыслю в воспитании детей, - простодушно признался он. – Хотя у меня есть дочь.
- Я пока что тоже, - улыбнулась Ади. – Сижу вот тут с вами здесь, дегустирую кухню Сената…
Канцлер понял намёк и ответил кивком, поднося к губам бокал с напитком, который при других обстоятельствах не стал бы даже нюхать.
- … а в это время моя ученица чувствует себя нелюбимой и брошенной. Может, даже огорчается, что так неразумно согласилась стать моим падаваном.
- О, - поспешил вставить комплимент Валорум, - по крайней мере, у неё очень красивая наставница.
- Мастер Пиэлл тоже очень красивый, - ответила джедай, опуская глаза. Тени от густых ресниц на её щеках на секунду снова вывели Валорума из равновесия, он не понял смысла фразы. – Но чтобы увидеть это, нужно немножко больше практики. Вы тогда действительно были слишком молоды, господин секретарь, чтобы разбираться в людях. Но я вам искренне благодарна за ту экскурсию по дворцу на Хелске и за сказки… Особенно возле той тёмной картины, на которой практически ничего не было видно… А винтовая лестница, скрипучая и старая-старая, помните? «Старая лестница, что ж ты не спишь, что ж ты всё время скрипишь и скрипишь…» Видите, - взгляд синих глаз, осенённых темными ресницами, всё так же спокоен и глубок, - я тоже не забыла вас.
Валорум, впрочем, очень быстро собрался. Он понял, что сболтнул не просто глупость, а допустил бестактность, и надо её загладить.
- Так это были вы? Та маленькая девочка…
- И тот удивительный… сказочный принц. У всех маленьких девочек он есть, даже у тех, которые растут в Ордене джедаев.
Чудесная улыбка в подарок мужчине, который вдруг осознал, что он уже немолод. (Была у Ади такая, подарочная: сперва губы приоткрывались и только потом поднимались уголки.)
- Простите, что допустил непозволительную грубость, говоря о вашем учителе, миледи. Для вас он, конечно, идеал воина Света...
- Мой учитель мне и отец, и мать. Я обязана ему жизнью не меньше, чем им. А то, что он может кому-то казаться безобразным, как надир, - это мелочи. Он спас моих родителей с Ланника, где они работали… и сказал моей матери, что её ребенок, то есть я, уже чувствуется в Силе. Именно тогда мастер Пиэлл потерял глаз… и называет своим глазом меня. Ни у кого в нашем Ордене нет лучшего нюха на террористов. На Хелску, очевидно, потому и прислали тогда нас, а не кого-либо... посолиднее, как вы выразились.
- Я искренне сожалею о своих недостойных словах по отношению к уважаемому джедаю.
- Делай добро и бросай его в воду. Только так можно научиться ходить по воде.
- Ади, вы так же мудры, как и ваш учитель.
- Смею надеяться, ваше превосходительство. И пусть только кто-нибудь, - весёлая улыбка, ясный взгляд, - покусится на вашу жизнь или правление – обещаю, я тоже смогу постоять за вас.
- А я смею надеяться, что таких «точек экстремума» удастся избежать, - в свою очередь улыбнулся Валорум.
Ади на мгновение задумалась. Вернее, отошла от присутствия за столом. Потом, взглянув в лицо главы государства, сказала:
- Вам придется пережить покушение, и именно я буду защищать вас. Не случайно наша великосветская беседа свернула на эту тропинку памяти. Поэтому и вам, и мне нужно быть очень осторожными.

Когда он провожал её, спросил после минутной заминки:
- Ади, надеюсь, во время этого будущего, как вы сказали, покушения вам не придется рисковать своей красотой? Скажите мне сейчас же, иначе завтра я уйду в отставку.
- Ваше превосходительство, - ответила она, - дело не в вашей жизни и не в моей, а в благополучии галактики. Сейчас этого благополучия нет. Очевидно, мы плохо работаем. Вот что важно, правда? А не… комплименты и сантименты. У мастера Винду, к примеру, великолепный рельеф мускулатуры. Однако, я думаю, вы не утруждали себя раздумьями о красоте его тела и о том, что эта красота может пострадать. Прошу вас больше никогда, даже в шутку, не говорить, что вы уйдёте в отставку, пока не исполните ваших предвыборных обязательств.
- А могу я, по крайней мере, поцеловать вашу руку?
- Это тоже лишнее. Но моя рука всегда будет опорой для вашей. До свидания, Финис.

______

Вернувшись в Храм, она позволила себе расслабиться и задуматься о своём. И напрасно. За дверью комнаты её ждала неожиданность: на циновке рядом с сосредоточенной Сири сидел мастер Ивен Пиэлл, а между ними парили разноцветные шарики, из которых складывался узор – не слишком сложный, но требующий внимания.
У Сири ещё не видна была косичка падавана, не успела отрасти. Ади позволила себе взять ученицу только сейчас, когда новое назначение гарантировало как минимум года два, а то и все четыре, безвыездной жизни на Корусканте. Прежние спецзадания требовали от рыцаря Галлии «одиночного плавания».
Приход хозяйки как будто остался незамеченным. Ади была рада, что Сири не отвлеклась и не потеряла концентрацию – иначе мастер выговорил бы им обеим. Радовало и то, что девочка не боялась лица старого джедая, изуродованного шрамами. Правда, перед тем, как представить свою ученицу учителю, молодая женщина рассказала ей о нём в самых уважительных, тёплых и даже героических тонах. На маленьких это всегда действует.
Ади тоже опустилась на пол, немного в стороне от своих близких, чтобы им не мешать. Раз мастер Пиэлл работает вместо неё, она может отдохнуть. А потом принять ванну, чтобы смыть с себя всю эту грязь Сената.
Урок с шариками был окончен, начался другой. Перед глазами Сири от учителя остались только огромные кожистые уши. Они захлопали, как крылья и взмыли к самому потолку.
Ади подала знак девочке, чтобы та держалась настороже: «Он не там, это уход».
Но учебный процесс внезапно был прерван стуком в дверь. Мастер Пиэлл тут же материализовался – впрочем, он никуда не исчезал и не двигался с места, – и сурово зыркнул на дверь. Тут же и Ади почувствовала – это Квай.
Квай вернулся из миссии!
Теперь настал её черед сохранять равновесие, не проявляя эмоций.
Старый джедай порывисто поднялся на ноги, тут же встали и обе его наследницы, кланяясь учителю в благодарность за урок. Мастер Пиэлл провёл рукой по коротко стриженой голове Сири и сказал: «Больше собранности». Девочка поклонилась ему ещё раз. Сейчас они как раз были одного роста.
- Проводи меня, Ади. Надо поговорить.
Ади вышла с ним в коридор. Понятное дело, Джинн испарился – и очень правильно сделал. Не повезло ему, мастер Пиэлл был неощутим в этом трюке. И ей не повезло: сейчас начнётся лекция.
Но учитель заговорил совсем о другом.
- Мне не нравится, что тебя собираются использовать… с этим Валорумом, или как там его…
- Учитель, вы принимаете слишком близко к сердцу пустяковый вопрос! Никто меня не использует. Я сама согласилась на эту работу. Я понимаю, насколько важно иметь влияние на Сенат, и буду делать всё от меня зависящее, чтобы...
- Ади, если ты и дальше будешь прыгать по чужим постелям…
- Учитель!
- Не перебивай. Теперь, когда у тебя есть падаван, именно его обучение должно стать для тебя номером один и смыслом жизни. Зачем ты взяла её? И чему собираешься учить?
- Я буду учить тому же, чему вы учили меня: помогать слабым стать сильными, давать надежду отчаявшимся, оберегать всё живое, побеждая смерть. Спасибо, что сегодня не оставили мою девочку скучать.
Одинокий ярко-голубой глаз строго посмотрел на молодую женщину.
- Если это так, почему ты не берешь её с собой? Хорошо, даже этот Сенат, и даже у тебя разговор с канцлером. Пусть посидит в приёмной, увидит сущности, увидит работу, научится ждать, научится оставаться в стороне от суеты, и в то же время с людьми. Я ведь тебя не запирал одну в пустой комнате. Теперь она – часть твоей жизни, часть тебя. Всё равно, как ты бы носила ребёнка. Ученик освещает нашу жизнь и оберегает от поступков, которые стыдно совершать в его присутствии.
- Да, конечно. Оставив её, я поступила плохо.
- Тебе кто-то порекомендовал эту девочку? Зачем ты её взяла, если считаешь обузой?
- Нет-нет, что вы, Сири мне не обуза! Просто… я видела, как она танцевала и думала, что никто её не видит. Я сразу почувствовала, что это моя дочь.
- Так не забывай об этом.
Что тут сказать? Мастер Пиэлл прав.
На самом деле Ади решила взять Сири в ученицы не тогда, когда девочка танцевала, а когда посмотрела в зеркальце, но о таких подробностях не стоит рассказывать.
- Учитель, а как она вам показалась?
- Способности, конечно, есть. Но – себе на уме… Может многого добиться, если ты будешь над ней работать. И любить. А что у тебя с этим долговязым смутьяном?
- Мы встречаемся, - ответила молодая женщина после небольшой заминки. - Когда встречаемся, конечно.
- Ни к чему это, Ади. От него у тебя будут одни неприятности.
- Почему вы так думаете?
- Видать, весь в своего учителя. Один к одному, - буркнул тот. - Все по делам, а он – за стеллажи, к девчонкам из архива.
- Нет, Квай не такой.
Мастер Пиэлл только хмыкнул.
Ади вдруг решилась, будь что будет.
- Учитель, у Квай-Гона – ваши глаза. Правда. Такого же чистого небесного цвета. Он очень похож на вас, он тоже «синяя нитка». Когда он был маленьким, он был… таким, как вы… И это мне дорого в нём. Я очень люблю его.
Старый джедай остановился.
- Сражён. Наповал. Пойду сейчас, наверное, и его сражу за компанию. Чтоб уж точно был похож.
- Пожалуйста, не надо, мастер Пиэлл!
Его глаз вдруг засмеялся. Какой отец скажет, что ему нравится выбор дочери? И какому отцу не лестно, что идеал мужчины для дочери – он… а не вот это лохматое непонятно что, о котором доподлинно известно: выскочка и неудачник.
- Учитель, вы лучше всех, - сказала Ади, наклонилась, и поцеловала старого мастера в морщинистую щёку.
- Кто бы сомневался! Ладно, возвращайся к себе. И занимайся девочкой, серьёзно занимайся. Это не игрушки. По свободе загляну к вам. Всё, будь.

_____

- Сири, - спросила Ади, когда её ученица вышла из ванной, переодетая в ночную рубашку, - ты бы хотела иметь длинные волосы?
Каждый юный падаван убеждён, что учитель видит его насквозь. Сири не была исключением.
- А разве это можно?
- Можно. Я разрешаю. Когда у тебя будет день рождения, мы купим тебе красивую заколку. Или бантики. Как раз к тому времени твои волосы отрастут.
Девочка ещё стеснялась свою наставницу. Мастер Пиэлл был прав – она себе на уме… Наверное, Ади пока что не готова иметь ученика. Но назад дороги нет.
- Я не хочу бантики. Я хочу такой гребешок… с такими блестящими… переливающимися штучками, - Сири показала, как именно должен сидеть гребешок. - И ещё бисерную шапочку, как у мастера Винду, - и показала, как бисерные нитки свисают с шапочки.
- А где это ты видела мастера Винду в шапочке? – Ади перестала расплетать свои косы, в удивлении ожидая ответа.
- В вашем компьютере.
Ну да, правильно, это была последняя запись, которую ей показывал Квай. Когда Сири ещё не было. Очень весёлое зрелище молодёжных посиделок… но, пожалуй, не для глаз маленькой девочки.
- Ты разве не знаешь, что заходить в чужой компьютер без спросу нельзя?
Сири опустила глаза.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Маслом вниз
Фанфик

– Посвящаю Kingl’у…
– Звездолёту и забраку?
– Н-не совсем… Просто форумчанину «Куличек».
Из воображаемого диалога с Lando

Привези-привези
Мне коралловые бусы,
Мне коралловые бусы
Из-за моря привези.
Впереди-впереди
Разольется море грусти,
Мне коралловые бусы
Из-за моря привези.

Наша точка очень удобно расположена. Доходное место. Недалеко от порта Семнадцатый-Северный. Недалеко – но и не в самой гуще. Когда пассажир выходит из космопорта в город, он проходит несколько кварталов, не глядя по сторонам, думая только о том, чтобы выбраться из толпы. А затем уже, отдышавшись, начинает смотреть на витрины и указатели транспорта. И тут видит наше «Трали-вали».
Витрина у нас прозрачная, всегда вымытая до блеска, и всё заставлено блюдами на любой вкус. Салаты, морепродкуты, горячие и холодные мясные блюда, овощи свежие, тушеные и печеные, булочки, выпечка – ну всё, чего душа пожелает. Очень привлекательно. И видно, есть ли в зале места или всё занято. Потому что у закусочных с затемненными стеклами и разными рекламными фокусами есть большой минус: посетитель заходит, а там толпа. Или думает: «зайду, а там толпа». И не заходит.
Столиков всего тридцать: двенадцать в этом зале и восемнадцать наверху, но там своя бригада.
Хозяин еще марку держит вот в каком плане – поменьше роботов, железа, никеля, кнопок и рычагов. «Живое для живых» – это его любимая поговорка. Прижимистый, конечно, но оно и понятно – бизнес есть бизнес. У него кроме закусочных нашей линии еще есть сеть ресторанов «Родианское меню». Он сам родианец. А «Трали-вали» – это универсальные точки для гуманоидов. Наш стеклянный уголок всегда светится теплом и уютом.
Уж не знаю, что заставляет людей есть не дома, а в столовых. У меня на родине нет культуры общественного питания, и несмотря на то, что я давненько оставила родную планету, получила специальность именно работника общепита, имею большой стаж… Нет, чтобы кушать вне дома, надо не иметь дома.
У меня-то есть дом. Стандартная малогабаритная квартира в не менее стандартной блочной трехсотэтажке. Не на Меридиане, конечно, но на вполне приличном уровне. Вот ради этого дома я работала бортпроводницей в «Корускантском воздушном флоте». Четырнадцать лет жила в условиях искусственной гравитации и принудительного кондиционирования, постоянно пересекала гиперпространственный барьер и терпела так называемые ухаживания пилотов, не говоря уже о пассажирах. Иногда такие экземпляры попадались… Есть что вспомнить. Особенно о рейсе Мон Каламари – Агамар – Миркр – Корускант – Альдераан – Кашиик – Мон Каламари.
А сейчас… Сейчас я стала настоящей среднестатистической жительницей столицы.

~*~

Я, как обычно, приняла свою смену. Народу было изрядно, так что и мне, и моим напарницам у лотков приходилось наращивать скорость. Посетитель у нас идет наплывом, как бы волнами – то густо, то пусто. Это связано с рейсами кораблей.
Когда стало поспокойнее, я смогла присесть и даже успела посмотреть блок новостей и видеоклип. Эту песню – «Самый лучший» – я уже слышала несколько раз по радио, а теперь и клип увидела. Героиня последовательно влюбляется в трех «самых лучших» мужчин – в инженера (или ученого? в общем, в какого-то конструктора), в политика и в джедая, и все это заканчивается банально: у них своя жизнь, у нее своя. По-моему, в этом нет ничего удивительного. Так на самом деле и бывает, даже если встречаешься не с политиком, а с таксистом или с рекламным агентом. Это только в сериалах существует сумасшедшая любовь до гроба. На самом деле все банально и очень ненадолго.
Песня закончилась, началась другая, но у меня уже появились клиенты. Когда схлынул и этот поток, я обратила внимание на то, что за столиком у окна сидят джедай-человек и родианец. Оба едят салат «раггуни» и пьют до-до. И, разумеется, о чем-то беседуют.
На джедая я обратила внимание из-за клипа. Там был молодой мальчик, а этот уже в возрасте, но с такими длинными волосами, что даже смешно на него смотреть.
Снова подошли посетители, я принялась за работу. И тут следующим в очереди оказался этот длинноволосый джедай.
– Слушаю вас, мастер, – обратилась к нему я со всей необходимой приветливостью, когда предыдущий клиент, получив свой заказ, отошел от стойки.
– У вас можно обналичить? – спросил он с улыбкой, с такой улыбкой, которую я, как профессионал, оценила, – и показал свою карту.
– Да, конечно. Сколько вы хотите снять?
– Пять тысяч.
Увидев небольшое замешательство на моем лице, он добавил:
– В банкомате у входа что-то разладилось, а мне нужно рассчитаться с товарищем, который очень спешит.
– Извините, мастер, у меня нет столько налички. Или вам хотелось бы перекинуть деньги со счета на счет?
Его просительно-искренняя улыбка разморозила бы любой холодильник.
– А можно?
– Что за вопрос? Слово и дело Республики! – тут я позволила себе рассмеяться. – Давайте карту вашего приятеля – и все будет сделано в лучшем виде.
Он на это и рассчитывал. На свое обаяние и на мою сообразительность. Потому что карта родианца тут же появилась в его руке. Да-а, всё у них просчитано, у инженеров наших грешных душ… Когда я отвернулась к компьютеру, чтобы проделать эту нехитрую махинацию, стало даже досадно. Надо было сказать нет, просто так, назло его милой улыбке. Но всегда приходится делать не то, что хочешь, а то, что должен. Вежливость и предупредительность. Клиент всегда прав. А если оказать ему эксклюзивную услугу, он проникнется благодарностью к торговой марке.
Я получила благодарное спасибо и ответила стандартным «не за что, заглядывайте к нам почаще». Через полминуты столик, где сидел джедай и его синелицый визави был пуст. А еще через минуту у моей стойки выстроилась небольшая очередь, и я так же очистила свою память от его образа, как кассовый компьютер – от шифра его карты.
~*~

Хотя, наверное, недостаточно очистила, потому что узнала его, когда он появился снова. А ведь прошло уже почти полгода с тех пор, как мы посмотрели друг другу в глаза. Я узнала именно его глаза, а потом уже волосы… ну да, потому что на этот раз волосы у него были не распущены по плечам, а заколоты большой шпилькой. И это тоже было смешно.
На этот раз он был один и попросил сделать ему коктейль из какого-нибудь кисленького сока с горчинкой и с мороженым. И тут же, у стойки, начал тянуть напиток через соломинку.
Пил он медленно, скорее всего, кого-то ждал. У нас, разумеется, висят часы, но он на них взглянул только раз, да и то мельком. Но мне уже некогда было его разглядывать – появились другие посетители, появилась и работа.
А он на меня посматривал – я это чувствовала. И подумала: «Наверное, тоже узнал меня, как и я его». Потому что внешность у меня самая обыкновенная, и рассматривать во мне особенно-то и нечего. Разве что волосы. Волосы у меня хорошие от природы, светло-русые. Но они по большей части закрыты кружевной шапочкой, которую положено носить обслуживающему персоналу.
У «Трали-вали» есть одно «но» – у нас почти не бывает постоянных клиентов. А за постоянных клиентов хозяин платит премиальные…Вернее, скажем так: обещает. С другой стороны, не нужно поддерживать утомительные беседы и выносить не менее утомительные двусмысленности. Выторг идет за счет вала – ну и пусть идет.
Я улыбалась посетителям, наполняла бокалы, подавала закуски, смешивала коктейли и принимала плату, а в голове крутилась одна и та же неприятная мысль. Позавчера позвонил двоюродный брат (вечно эти родственники находятся тогда, когда им что-то от тебя нужно) и спросил, можно ли остановиться у меня его дочери, когда она приедет поступать к нам в институт. И я, вместо того, чтобы отрезать и послать его куда подальше – как он меня вежливо послал, когда мне нужна была его помощь – ответила «можно». Вот морока… Всегда на мне воду возят… Есть же гостиницы… Ну, разумеется, цены в приличных корускантских гостиницах… Где я ее положу? И санузел у меня совмещенный. Опять эта готовка, с утра у плиты… Интересно, а куда она хочет поступать? Я даже не спросила, как ее зовут, эту племянницу… Была бы у меня тетя на Корусканте! Если бы у меня была тетя, может, и жизнь моя не так бы сложилась, совсем не так…
– Спасибо, очень вкусный коктейль…
Ах, ну да, это он. Я о нем уже забыла.
– На здоровье. Заглядывайте к нам почаще!
У него голубые глаза. Интересно, каким он был в молодости? Да, наверное, таким же, как и все они. Но пусть она не рассчитывает на то, что у меня благотворительный приют. Стоп. А если они вдвоем приедут – брат со своей дочерью? Нет, надо сегодня же позвонить на Каллу и всё выяснить.

~*~

Моя Элин уехала на каникулы. Удивительно… Если бы мне раньше сказали, что я такая хорошая тетя, прямо вторая мама, я бы только плечами пожала. Будущий искусствовед. Серьезная девочка, не то что, там, одни мальчики в голове. Правильно, голова должна быть холодной – если хочешь зацепиться на Корусканте и стать счастливой. Не было бы у меня трезвого расчета и холодной головы, так и сидела бы на Калле, в этой глухой дыре… Хотя искусствовед – профессия сомнительная… Где по такой специальности работу можно найти? Разве что в музее…
Смена близится к концу, и я приду в пустую квартиру. И хорошо, не надо готовить – захвачу с собой парочку бутербродов, а наутро у меня крудели есть в морозилке.
Мысли текли своим ходом – об Элин, о взносе за квартиру и о счете за голонет, который был мне прислан повторно, надо позвонить и сказать им, чтобы проверили свою машину… Я подняла голову и увидела его. Моего знакомого джедая, если можно так выразиться. Он стоял перед витриной в нерешительности – зайти или не зайти. Перед нашей прозрачной сияющей витриной, которая так и манит голодных путешественников изобилием предлагаемых блюд.
Мне надо было отвернуться или скользнуть по его лицу равнодушным взглядом, но вместо этого я зачем-то улыбнулась и даже кивнула – заходите, мол. Профессиональная привычка.
Разумеется, он зашел и сел возле моей стойки. У него на плече был рюкзак. Ага, приехал откуда-то. Или наоборот – уезжает?
– Здравствуйте…
– Здравствуйте, мастер. Рада вас видеть.
– Правда?
– Конечно. Мы всегда рады нашим гостям. Вам опять коктейль с мороженым и соком с горчинкой?
– Да, если можно… Вы запомнили?
Я усмехнулась, а мои руки уже работали сами по себе, отдельно от головы, в автоматическом режиме.
– Ну, мастера ведь не только джедаи бывают.
Он тоже усмехнулся. У него было много седых волос, но они еще не подавили основной цвет – темно-русый. Если бы я не подкрашивалась, у меня тоже уже была бы видна седина, даже при моем светлом цвете. Я рано начала седеть.
Я подала ему коктейль, он закусил соломинку. Других посетителей пока не было, а то бы я уже переключилась на работу. Но как назло в зале было пусто.
– Очень вкусный ваш коктейль…
Если нужно вести разговор с клиентом, с ним и нужно вести разговор. «Посетитель платит за сервис», – любит повторять наш хозяин. Разумеется. Это истинная правда. Поэтому и мой джедай заслуживает набора тех фраз, которым одаривается клиент, напрашивающийся на разговор. За разговором ему еще можно что-нибудь предложить, и еще, и еще.
– Попробуйте еще с соком аркуфа. Ванильное мороженое с аркуфом – такая получается маленькая кислинка. Хотите попробовать?
– С удовольствием. Сделайте, пожалуйста.
– Вы, наверное, приехали откуда-то?
– Да. Я на Семнадцатый всегда стараюсь прилетать. Отсюда хороший маршрут есть к Храму. Без пересадки.
– Ага, у нас бывают джедаи. Тут вообще удобное место, хорошая развязка.
После этих моих слов он кивнул и опустил глаза. Как я его поставила на место, а? То-то же, знай наших. А то вообразил, что он – нечто большее, чем просто клиент со склонностью к трепотне с буфетчицами. Что это я ему в витрине улыбнулась – а не очередному посетителю.
Но когда его глаза прикрыли веки, мне вдруг стало грустно… даже не знаю почему. Просто грустно, и всё.
Он допил первый коктейль, взялся за второй. Может, это у меня глюки? Может, это я вообразила? Его лицо было – само спокойствие. Думал о чем-то, иногда ресницами хлопал.
– Очень вкусно. Вы действительно мастер.
– Если вы только что с дороги, может быть, пообедаете по-настоящему? С первым, вторым и третьим? У нас есть хорошие комплексные обеды.
– Спасибо, я на борту уже поел.
– На борту – это не то, это одна сухомятка, – заметила я. – Уж я-то знаю. Раньше я работала в «Корускантском флоте». Честно говоря, там… Там пассажиров не слишком балуют качеством еды… Или вы прилетели каким-нибудь люксовиком?
– Нет, обычным рейсовым.
Посетители. К моему буфету тоже. Я извинилась перед ним и с улыбкой выслушала новый заказ, потом еще один, и еще, и еще. В этой партии было много желающих выпить и поболтать. И я работала.
Когда волна схлынула, его уже не было. Ушёл.

~*~

Я как-то ненарочно запомнила день, когда он был в последний раз, и через месяц отметила это число. Отметила то, что видела его месяц назад. Значит, он появится снова где-то через полгода… если появится, и если будет моя смена… Интересный счет времени.
Он появился через три недели.
– На этот раз вы быстро обернулись, – сказала я, приветствуя его улыбкой и протирая бокал. – Я думала, вы надолго пропали. Но приятно, что в нашей закусочной вам понравилось, и вы стали нашим постоянным клиентом.
Он коротко усмехнулся и сказал:
– А можно, это… комплексный обед?
– Разумеется, можно! Садитесь за столик, вам сейчас все подадут.

Он ел и поглядывал на меня. Я улыбалась, когда встречала его взгляд. Потом, после обеда, он снова взгромоздился на табурет у стойки и попросил коктейль. С аркуфом.
Хотелось с ним заговорить… просто, по-человечески… Но я не знала, о чем спросить… Всё какие-то банальности… Да и неловко как-то…
И казалось бы, ну чего мне смущаться? Если кто-то работает на монетном дворе, он же не смущается от того, что ему нужно контролировать процесс изготовления денег? Он привыкает. Если он настоящий профессионал, он привыкает, и купюры, проходящие через его руки, не кажутся ему почти своими.
– Действительно, вкусный обед, – подал он голос. – Вы не зря мне его порекомендовали. И суп вкусный, и второе…
– У нас хорошее меню. Всё по-домашнему, всё свежее, без консервантов.
Он улыбнулся:
– Да, у вас всё замечательно.
Голодный народ пошел косяком. Родианцы, целое турбюро тви’лекков, забраки, люди, церианцы… Этой волной его и унесло.

~*~

Так он стал моим постоянным клиентом. Появлялся довольно регулярно – раз в два-три месяца наверняка, а бывало, что и через две-три недели я его видела. Я на нем даже кое-какие премиальные заработала. Всё у меня было хорошо. Племянница радовала успехами. Она меня постоянно по городу возила: «что ж это вы, столько лет на Корусканте, а не были в Музее Старых мастеров?» или «что ж это вы столько лет на Корусканте, а не были в филармонии?» В филармонию у нас с ней теперь был абонемент. Я ей даже говорила: зачем тебе с тёткой ходить, ты бы лучше с каким-нибудь приятелем туда сходила. Она так и зыркнула на меня: «Глупости».
В филармонии, правда, я ничегошеньки не понимала. В музеях еще бывало интересно, картины красивые или скульптура, и со смыслом, а вот эта музыка… У меня и слуха-то нет. Но не хотелось перед племянницей выглядеть совсем уж неотесаной дурой. Правда, я ей наш вид показала, с балкона. Она даже зарисовки сделала и работу по нашему району. Похвалила меня. У нас, в Синих квадратах, оказывается, какой-то там особый стиль высотной застройки, который с нашего балкона очень хорошо просматривается.
Да, всё было хорошо, только временами будто что-то не так… Не было у меня близкой подруги. Та, что со школы, осталась на Калле. Сначала мы переписывались, а потом как-то разошлись. На прежней работе тоже не сложилось, а здесь были хорошие девчонки-напарницы, но я им больше как для Элин – тётя, а не подруга. Не с кем было посоветоваться. И по поводу чего советоваться? Что он на меня смотрит? Ну, глаза есть, вот и смотрит. Законом не запрещено.
Что меня удивляло и… и покоряло, наверное, так это то, что я никогда не видела в его глазах этого отвратительного масла, этих похотливых слюней… как у всех, даже у Лума, уж до чего он был славный парень… И причем я же понимала, что он не в «Трали-вали» ходит, он ко мне ходит. На меня смотреть. Как на картину в музей.
Хм, я даже сама на себя стала чаще в зеркало смотреть, чтобы понять, что ему так нравится? Я, конечно, не уродина, и поклонники у меня были… и сейчас иной раз посетители комплименты говорят… Но про себя-то я сама точно знаю, что не красавица. И нос у меня кнопкой, и морщины есть, особенно если присмотреться, и рот маленький, не этот, не «чувственный»… Шея, правда, красивая, это мне еще в школе говорили… Но шея и стареет быстрее всего, так что, может, не такая уж она и красивая? Брови и ресницы у меня светло-коричневые, а если я их крашу черным, получается вульгарно, так я не крашу. Я вообще не люблю эту живопись на лице разводить. Во «Флоте» от нас требовали быть ярко накрашенными в фирменном стиле, а здесь наоборот – «живые лица, минимум косметики, чтобы не портить людям аппетита». Можно подумать, наш хозяин что-то понимает в человеческой красоте!
Или это я сама виновата? Не надо было ему тогда улыбаться. Он ведь выбирал – входить или не входить? А я улыбнулась. И теперь жду его прихода, как последняя дура. Бывает же так? Эх, со мной так и бывает. Мне от судьбы если и выпадет какой бутерброд – так обязательно маслом вниз. А я ведь даже не знаю, как его зовут. Это мы так третий год знакомы, называется.
Главное, я сама себя понять не могу. Мне-то что надо? У меня всё есть. Замуж я не хочу, спасибо, сходила уже. И не за него же замуж-то? Он и жениться-то не может… А что же мне надо? Куда мои мысли бегут, о чем я думаю?
Ну, наверное, это так и должно быть… Приятно нравиться, приятно, когда на тебя смотрят… Но хотелось бы чего-нибудь ещё… Не обязательно в постель, спасибо, одного уже еле вытолкала… но хоть бы в кино меня пригласил, что ли? Или в филармонию. Я бы и филармонию вытерпела, я уже привыкла. Я закаленная. Хоть бы раз меня обнял, вот так, как у людей, как в кино или как в книжках пишут… У Элин нашла одну такую книжку, и как мне сначала нравилось ее читать, так просто написано, и умно, и правда… Но потом прочитала там такое: «… а Ким ходит спать к буфетчице, если буфетчица не занята кем-то другим». Даже слёзы выступили, уж на что я никогда не плачу… Обидно.

~*~

И я решила действовать по собственной, так сказать, инициативе. Этак он у меня скорее табурет перед стойкой протрет, чем пригласит куда-нибудь.
Когда он появился, у меня уже был заготовлен вопрос. Я всё так же улыбалась, когда делала для него коктейль, а когда он принялся за соломинку, спросила:
– Мастер, а почему у вас нету ученика? Джедай обычно с учеником.
Он посмотрел на меня так… Улыбнулся.
– У меня есть ученик.
Помолчал, потом добавил:
– Уже третий.
– А у меня племянница, – подхватила я. – Сейчас у меня живет. Учится здесь. На искусствоведа. Очень толковая девочка, и воспитанная.
Это чтобы сразу знал – постель в программе не значится. Чтоб не боялся, что придется спать с буфетчицей, когда она не занята кем-то другим.
Он моргнул несколько раз, глядя в свой бокал. Потом снова глаза поднял.
– А вы откуда родом?
Неужели всё еще так заметно, что я не столичная птица?
– С Каллы. Не были в наших краях?
– Нет.
– Вот видите. Даже джедаи к нам не заезжают.
– Это и хорошо. Значит, у вас на родине всё спокойно.
– Да, спокойно… У нас всегда спокойно…
Мне плакать хотелось, а приходилось держаться, губы концами кверху, хвост пистолетом, в глазах фейерверк и радость жизни. К счастью, пошла толпа алчущих и жаждущих, она меня спасла, я смогла вздохнуть.
Но когда волна сошла, оказалось, что он всё еще сидит, смотрит на меня.
– Мы, кажется, знакомы уже целую вечность… но… Простите, как вас зовут?
Дошло, наконец. Нет, смешные эти мужики, их если не подтолкнешь – кина не будет.
– Аса. Аса Ола-Тари.
– Красиво. Аса, – повторил он. Попробовал мое имя на вкус. Проговорил его так, будто обнял меня… как я хотела…
– Это значит «старшая», – сказала я, чтобы вернуться к действительности, я же на работе. – Я старшая была в семье, вот меня так и назвали. А вас как звать?
– Квай. Квай-Гон Джинн. Не слишком благозвучное у меня имя.
– А вы знаете, что оно означает?
– «Кто идет». Вот как часовой спрашивает: «кто идет?». То есть много нереализованных возможностей. Можно быть кем угодно, – он сложил пальцы в щепотку, а потом раскрыл ладонь – короткий, но такой красивый жест… Как будто расцвел цветок. Я потом дома пыталась это движение повторить, но оно было неповторимое.
– А можно и по-другому понять, – заметила я. – «Тот, кто всегда в пути». Ваши родители правильно вас назвали. Они, наверное, очень гордятся вами.
– Спасибо.
Тут я поняла, что сморозила глупость. Он же джедай. Какие у него родители? Он же приютский.
– Мои родители были простые люди, с далекой провинциальной планеты… которой нет ни на одной карте. Им, конечно, было бы очень приятно услышать ваши слова. Спасибо, Аса.
– Вы еще нашей провинции не знаете, – улыбнулась я, чтобы загладить неловкость. Неловкость была. Я почувствовала, что ему как будто в тягость говорить о родине, поэтому не стала уточнять, откуда он сам. – Калла – вот уж дыра так дыра!
– А на Корусканте вам нравится?
– Да, конечно! Тут у меня дом, работа. Очень нравится. А вам?
Он неопределенно пожал плечами.
– Слишком людно. Мало простора. Хотя… всё зависит от того, с какой стороны посмотреть. В принципе, жить можно.
– Ну, если жить в Храме, так еще бы! А я, знаете, когда во «Флоте» работала, снимала комнату на Фиолетовом уровне. Вот уж где не повернуться! Но даже там у меня соседи были хорошие, тви’лекки, и балкончик. Я люблю, чтоб обязательно балкон был. Выходишь и – прямо как летишь! Самое лучшее на Корусканте – это, конечно, постоять на балконе. Такая красота вокруг! И, знаете, как вы сами сказали: всё зависит, с какой стороны посмотреть. Бывает, что люди живут наверху, на Желтом или даже на Оранжевом, а натура у них ниже ультрафиолета. А ведь живут еще и на Сером, и на Коричневом… и не все же совсем отбросы, мало ли у кого какая судьба… Не у всех же папа-мама в Сенате заседают. Вот у моей племянницы есть знакомые, студенты, которые снимают на Сером… Когда молодой, хочется ведь и в кино сходить, и одеться, и погулять, не все же денежки за квартиру выкладывать…
Он молчал. Если бы сейчас подошли клиенты, я бы даже обрадовалась – смогла бы достойно выйти из игры. Мое предприятие уже показалось мне самой сомнительным… и не совсем честным… Но нет, никто не шел к моему буфету, спасать меня от моей же глупости.
А он всё молчал и смотрел. Мне стало неловко – и за себя, и за него. Я, конечно, не шибко большого ума, но когда мужчина дает понять, что твой разговор – ахинея, а единственное интересное в тебе – это женский пол, тут мы по разные стороны, так сказать, баррикад.
Вечно выдумаю себе принца в голубом вертолете, а потом страдаю. Сама виновата – надо меньше выдумывать.
– А сейчас вы где живете?
Так я тебе и сказала! Зря ты тут у меня, герой не моего романа, штаны протираешь и хозяйский табурет. Шел бы ты лучше по известному адресу. А если денег у тебя только на коктейль, а не на бордель, так топал бы в свой Храм, пускай тебя какая-нибудь джедайка утешит.
– Сейчас я живу в хорошем районе, очень довольна.
Я повернулась, чтобы взять губку и протереть мою стойку, но с досады движения всегда бывают такие неловкие… Начала вытирать и нечаянно зацепила поднос с пирожными, тот, что на высокой ножке.
И вся эта гора пирожных неминуемо ухнула бы вниз, на пол, и вычли бы с меня за погубленный товар – хозяйский компьютер всё видит – но мой джедай оказался на высоте. Он не дал им упасть – ни им, ни самому подносу. Я даже ахнуть не успела, а оно как-то само собой снова собралось, прямо в воздухе, – пирожные улеглись горкой и выложились на круг подноса, который стоял и ждал их, стоял на весу, как в цирковом фокусе, а потом полный поднос пролетел мимо меня и медленно опустился на место. Даже крошки не рассыпались.
Я перевела дух.
– Спасибо, мастер Джинн.
– Можно просто Квай. Аса, ведь вас не обижает то, что я прихожу к вам? Вы разрешаете мне?
Подошли два посетителя, я их быстро обслужила. Он ждал.
– Приходите, здесь же для всех открыто, – проговорила я, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Приходите, конечно. Я всегда вам рада. Вы мой постоянный клиент, мне это выгодно. Жалко только, что вы так редко заходите.
Тут я заставила себя посмотреть на него и вывесить улыбку.
Его глаза были всё такими же прозрачными. Нет, не нужна я ему как женщина. Только как картина. Ходят же люди в музей, получают эстетическое, так сказать, удовольствие. Ведь там не только писаные красавицы висят, однако ж нарисовали их зачем-то, и даже в музей повесили. Чтоб народ смотрел.
И хорошо, что не нужна. Меньше мороки. Но тут же, независимо от себя, я представила, как было бы интересно вынуть из его прически шпильку, которая так смешно торчит у него над головой, и чтобы волосы рассыпались по плечам… и еще провести пальцами по его щеке, бородку потрогать. Непохоже, чтобы она была колючая. Наоборот, на вид такая… такая… приятная на ощупь, как меховой воротничок, что ли…
Он улыбнулся, и я почувствовала его пальцы на своей щеке. Нет, его руки по-прежнему лежали на стойке и держали давно пустой бокал из-под коктейля… но в то же время я знала, что это он…
– Не надо,– я нахмурилась и отклонила голову, когда он вот так странно прикоснулся к моим губам, – не надо этих фокусов.
Это, конечно, у меня грубо вышло, и я смутилась… и еще добавила тем же тоном:
– Покупайте что-нибудь – или не мешайте мне работать.
Он опустил глаза, вынул карту из внутреннего кармана. Снова на меня посмотрел.
– Действительно, возьму у вас парочку этих пирожных. Их можно навынос купить?
– Да, конечно. Две штуки?
– Угу. Нет, знаете, давайте четыре. Они такие миниатюрные. Обрадую моего ученика. Если он, конечно, в самом деле занимается на тренажерах, а не треплется со своими друзьями. Та-ак… Вроде бы занимается. Он у меня склонен к полноте… и любит сладкое… Но один раз можно.
Я упаковала пирожные в коробочку, покусывая губу, чтобы поскорее прогнать совершенно неуместные ощущения. Быстро вставила его карту в аппарат, щелкнула по клавишам, вытащила и положила на стойку рядом с покупкой.
– Спасибо, Аса.
– Не за что.
Клиенты, наплыв моих спасительных клиентов. Какое счастье! Очередь. И я работаю на самых высоких скоростях. Он наконец-то ушел, канул в неизвестность, растворился в Корусканте… или даже в галактике… «Один раз можно» – нет, ну видали такую наглость? Ну мужики, ну мужики… И поделом, дура, и поделом! Забыла про грузовой отсек? Мало было, да? Ишь, дура, в кино захотела, в филармонию! Так тебя ещё поимеют в разгар рабочего дня за твоей же родной стойкой. Причем никто ничего не заметит. Даже хозяйский компьютер.
Обзывая себя самыми скверными словами, я пережила еще одну волну посетителей, на полном автопилоте приветствовала свою напарницу, сдала ей смену и поехала домой. В довершение всех неприятностей в битком набитом метро у меня срезали сумку с ключами от квартиры. Это был явно не мой день.
Я, конечно, сперва психанула, а потом подумала – ну и что? Кроме ключей, ничего особо ценного там и не было… записная книжка, пудреница, неоплаченные счета… Элин была дома, дроид-консьерж сразу же перепрограммировал нашу входную дверь и сделал новые ключи. Если б не этот случай, я бы так и не собралась купить новую сумку… Счета пришлют повторно, за этим дело не станет…
А то, что он никуда меня не пригласил, а сразу полез со своей Силой… Досадно, конечно… А я чего добивалась? Сама не знаю. Ну, так и нечего расстраиваться. Тоже мне – трагедия! И не такое переживали, и это переживем.

~*~

Итак, я дала себе слово, что больше с ним – ни-ни. Здрасте-до свидания, и всё.
Прошла неделя, вторая, третья, месяц прошел. И каждый день я высматривала – не появится ли он? Ох, дура, ну и дура неисправимая…
Бывало, что тот или иной особо возбудимый гражданин воображал, что сможет привлечь мое внимание своей мерзкой рожей со слюнявыми губами. Одному, который начал приставать с какими-то невероятными угрозами, я так прямо и ответила, мило улыбаясь: вот вернется мой друг-джедай… Даже придумывать не пришлось, что же будет дальше. Сразу хотелку отбило.
Бывало, заходили джедаи, и я обманывалась их одеждой. Одного я запомнила, он был с маленьким учеником и зашел к нам именно для того, чтобы покормить ребенка. Заказал комплексный обед. Наверное, приехали откуда-то после своей миссии. Они бросили свои рюкзаки на стулья и пошли мыть руки, потом мальчик сел за стол, а учитель набирал на поднос тарелки. Они ели и о чем-то говорили. Интересно, какой учитель мой Квай – добрый или строгий? Я как-то, давно, еще когда работала бортпроводницей, видела джедая вот с таким же пацанчиком лет восьми и удивилась, что мужчина может так заботиться о ребенке. Моему отцу, например, вообще было всё равно – есть я на свете или нет… С другой стороны, подумала: ведь тащит такую кроху на войну, ну хорошо, не на войну, а на «вооруженный инцидент», как выражается правительство, – и не совестно ему лишать ребенка детства и обыкновенных ребячьих радостей? И что же это за родители, которые отдают своих детей в джедайский Орден? И ведь не только мальчиков, ведь и девочек отдают… Это же не родители, это же что-то уму непостижимое… Был бы у меня ребенок с мидихлорианами, я бы любую взятку заплатила, последнее с себя сняла, чтоб только ни в каких документах это не значилось.

~*~

Когда он появился… Я, конечно, виду не подала, что рада ему, как ясному солнышку… а так, как постоянному клиенту, за которого мне премия идет. Но когда он вошел…
Ведь мне ничего от него не надо, у меня всё есть. Только бы знать, что он помнит… и что наша забегаловка для него как музей, а я – бесценный экспонат. Чем-то же я ему нравлюсь… Как знать, может, это и есть любовь… вот такая любовь, как в той книжке…
Надо будет её дочитать, там ведь правда написана. Ничего, что Ким ходит спать к буфетчице, пускай ходит. У нее пусть будет Ким, с которым она спит, а у меня Квай, который на меня смотрит.
Он у меня и комплексный обед ел, и коктейль пил, новый уже. Пока его не было, я придумала много хороших коктейлей.
И не зря я его ждала, он меня порадовал. Так прямо сам и спросил, у стойки:
– Аса, у вас бывает выходной?
– Бывает. А у вас?
– Можно устроить. Я вот подумал: а что, если нам как-нибудь встретиться и прогуляться по городу? Как вам эта идея?
– Идея очень хорошая. А мы пешком будем гулять?
– Можем потом и пешком, но сначала лучше на спидере. Чтобы больше увидеть. Когда и куда мне за вами заехать?
– У меня выходной через четыре дня. Вам этот день подходит?
– Подходит.
– Лучше во второй половине. Вы будете свободны?
– Да. Часа в четыре? Или в пять?
– Лучше в четыре. Чтобы погулять, пока светло… Знаете парк в «Синих квадратах»? «Два дерева – три монстра»?
Он усмехнулся и кивнул. В этом парке памятник стоит, каким-то трем политикам, очень несуразный, а деревьев-то – раз-два и обчелся, поэтому в народе так и говорят.
– Вот у входа в этот парк я и буду вас ждать. В четыре. Двадцать первого.
– Договорились. Но если вдруг у меня что-то не сложится, вы не могли бы дать мне ваш номер? Чтобы вы меня зря не ждали.
Что мне оставалось делать? Записать номер, благо салфетки всегда под рукой.
«Чтобы вы меня зря не ждали», – это он хорошо сказал. Зря. Вот истинная правда. Зря я это затеяла, потом самой же будет горько, что всё не так, как мне бы хотелось…
Но не успела за ним закрыться дверь, а я уже начала думать, как мне одеться и вообще… Может, попросить Элин, чтобы она пару дней пожила у подруги? Нет, стоп. Это пусть Ким спит с буфетчицей, я же, кажется, решила… А у нас ничего не будет. Только кино.

~*~

Я провела ревизию моего гардероба и обнаружила, что мне не в чем пойти на свидание. Ну, вот буквально не в чем. В нашем секторе осень была какая-то странная: сначала холодно, и дождь чуть ли ни со снегом, и вдруг стало тепло, почти как летом… Разладилось что-то в этих погодных установках, я даже в новостях об этом слышала краем уха.
Появилась мысль купить что-нибудь новое, и после работы я пошла в магазин готового платья.
Мне всегда утомительно примерять одежду, но ради такого случая… Всё-таки хотелось бы выглядеть… Продавщицы заметили, что я перебираю достаточно дорогие вещи, и подошли, предложить свою помощь. А когда я сказала, что у меня важная встреча с человеком, который мне дорог, они заулыбались и выложили к моим услугам, кажется, весь их завоз.
Меня долго обряжали во всевозможные модели платьев и костюмов, и всякий раз из зеркала на меня смотрела дура, всё старше и старше, всё уродливей и уродливей. Я вдруг почувствовала такую усталость… Сегодня у меня был тяжелый день.
Наконец мне это надоело. С сумасбродной мыслью, которая иногда на меня нападает, я попросила раздеть кошмарный манекен, символизирующий счастливого подростка, отправляющегося на каникулы, и дать мне его тряпки. Или, по крайней мере, его тряпки моего размера, если продавщица не разделяет моего оптимизма.
Получилось очень мило. Давно хотела купить себе удобную рубашку в клеточку. И синие штаны на завязках чуть ниже колена тоже ничего. А на ноги надену парусиновые тапочки.
Какое счастье, что Элин сообразила поставить ужин на самоподогрев. Это было самым приятным завершением дня.
Всё-таки я не красавица… Такие платья были чудесные – а мне, как банте бантик. Ну почему так?

~*~

Но вот наступила назначенная дата, и утро я провела в бегах: сходила в парикмахерскую и в салон красоты, потратила кучу денег на омолаживающий массаж. Вернулась домой в полтретьего, чтобы быстренько перекусить…
Красная лампочка оставленного сообщения. Да, я знала, что и этот бутерброд обязательно упадет маслом вниз. Его голографическое изображение очень передо мной извинялось, но… Короче говоря, слово и дело Республики.
Не успела я стереть запись, как появилась Элин. И вопросы.
«Да ничего, – ответила я, – просто захотелось сделать себе приятное». Ну, и продолжила в том же духе: нацепила обновки и пошла в парк «Два дерева». Просто погулять. Моя новая сумка – маленький рюкзачок – пришлась очень кстати к наряду, украденному у манекена.
Просто погуляла. Погода была замечательная – теплынь, солнце, как по заказу. Бабье лето. Ну, погуляла-погуляла… Съела мороженое. Села на скамейку и представила, что он тоже сидит. Мысленно с ним поговорила. Мы решили пойти в кино.
На время я как бы отключила того бухгалтера, который должен был угрожать мне страшными казнями за растрату, и отправилась не куда-нибудь, а в большой развлекательный комплекс на Зеленом уровне. Его программу в последнее время особенно рекламировали.
В кассе я спросила, что мне могут посоветовать интересного про джедаев. Выбор был, и очень большой. «И чтобы поменьше стрелянины и постельных сцен». Выбор существенно сократился. «Рекомендую историческую тематику, мисс, – пробубнил робот. – Правда, там тоже сражаются… Но именно исторические сюжеты дают максимально правдивую информацию и о знаменитых джедаях прошлого, и о культе Силы как таковой».
«Ага, – подумала я, – это потому что проверить нельзя, как там было на самом деле». Но мнение робота одобрила, попросила его выбрать что-нибудь наиболее информативное, заплатила за сеанс и заняла выделенную мне нишу. Картина называлась «Экзар Кан».
Неужели эта белиберда – действительно смысл его жизни? Или фокус в том, что «в давние-давние времена» всё было по-другому? У меня сложилось впечатление, что для джедая самое опасное в жизни – это взять ученика… а Квай говорил, что его ученик у него уже третий… Как жаль, что его со мной не было, так бы выяснила, из-за чего, собственно, они весь фильм друг друга шинковали…
Когда я ехала домой, перед глазами у меня еще шли световые пятна от разноцветных лазерных мечей. Открыв свою дверь новодельным ключом (к которому я всё никак не могла привыкнуть, хотя уже месяц прошел) я сразу попала в зеркало и увидела свое помолодевшее смешное лицо и худые ноги в подростковых штàниках.
За пару дней я потратила свою месячную зарплату на то, чтобы понять очевидную вещь: мы друг другу не пара.

~*~

Я уже легла и слышала, как наверху ворочается во сне Элин. С её вселением мы устроили двухъярусную кровать, чтобы не занимать еще одним спальным местом и без того совсем небольшую нашу комнату.
Но всё не спалось, и я тихонько встала, отодвинула черную шторку и вышла на балкон.
Даже это яркое ночное освещение не затмевало звёзд на небе. Интересно, видна ли отсюда та звезда, на которую он полетел? Нет, вряд ли. Его звезда должна быть очень далёкой…
Грустно смотреть на эти золотые россыпи. Потратилась впустую, да… Говорят, что человеку для счастья надо очень мало, а женщине и того меньше. Кто какой мерой меряет, вот в чём вопрос… Я ведь о нём совсем ничего не знаю. Знаю только, что он любит коктейль с мороженым. Когда он прикоснулся к моим губам, я подумала: да, он не святой. А если бы он не сделал этого, я бы расстроилась, что он такой непонятливый… Что же дальше-то будет?

~*~

Пришел через две недели. И опять извинялся, как на голограмме, – так мило и так по-детски… У меня даже закралась мысль: может, я, это, его первая любовь? После «Экзара Кана» можно подумать всё, что угодно…
Тут и мои траты окупились… Плохо так думать, конечно, но это я задним числом, а вначале была искренне рада его подарку, хотя поупиралась для вида – «что вы, это совсем не нужно». Ведь часто поступаешь так, как принято, а не так, как подсказывает сердце, а это плохо. Это самое плохое между людьми, как мне кажется. Или одно из самых плохих. Главное, знаешь – а всё равно попадаешь в колею… И делаешь «как надо».
Мне, наверное, больше всего нравится в нем именно то, что он не такой, как надо.
Он привез мне ожерелье с той планеты, на которой «восстанавливал конституционный порядок» (он так ответил на мой вопрос). Красивое, из разных самоцветов. А когда я начала отказываться, у него стали такие грустные глаза, что пришлось уступить. Он просил надеть ожерелье, но я сказала, что такая вещь с рабочей одеждой не носится, это будет выглядеть вызывающе. Он вздохнул – очень тихо, но я услышала. Расстроился, что мне не понравился его подарок.
Вообще, он был какой-то сам не свой, но оказалось всё в порядке: «Просто я немного устал». Он сказал это так искренне, что захотелось погладить его по голове, как маленького, и уложить спать, чтобы человек отдыхал. Ну и работа… Уж на что моя работа тяжелая, целый день на ногах и обязана притворяться радушной невзирая ни на что… не говоря уже о ревизиях… Но не до такой же степени… И конечно, мне было приятно, что он зашел меня повидать сразу, как только оказался на Корусканте.
– А ваш ученик? Он не ездил с вами?
– Почему, ездил, конечно. Я его домой отправил. Он уже, наверное, дрыхнет без задних ног.
Конечно. Не будет же он его тащить на своё свидание… и ожерелье мне при нём дарить…
– Понравились ему пирожные?
– Пирожные? А-а, те… Ну ещё бы! Съел сразу. Все четыре штуки.
– Он у вас маленький?
– Мой ученик? – он усмехнулся так тепло, что мне прямо представилось, как мальчик, которого я никогда не видела, разворачивает коробку с моими пирожными и не верит своим глазам. – Нет, он уже большой. Очень большой. Ему уже пора вылетать из гнезда.
Появились посетители, и никак от них было не отделаться. Тому то, тому другое, тому радио погромче, тому потише, тот уже заказ сделал, а денег не хватает, у того, видите ли, грязный стакан…
Наконец, разобралась я с ними. Квай сказал, что теперь уж не знает, как и предложить-то погулять вместе, что он себе не принадлежит, и в любое время его могут выдернуть на какое-нибудь задание… и чтобы я его простила, что он маячит тут у меня на табурете, а толку с него всё равно никакого…
Я улыбнулась:
– Так ведь и вам никакого толку нет от нашего знакомства. И разве обязательно толк? Пусть всё будет, как есть. Приходите, я вас всегда очень жду. Мне это не в тягость, что вы приходите, а наоборот.
Он так глазами по моему лицу прошел, как будто больше никогда не увидит. У меня всякие мысли нехорошие появились: а что, если его где-нибудь убьют, а я и не узнаю, что с ним? Буду думать, что надоела, а на самом деле…
Когда закончился мой рабочий день, и я начала переодеваться в подсобке, то не смогла утерпеть и примерила ожерелье. Я ведь так толком его и не рассмотрела, работа же, народ кругом, очередь. И только сейчас увидела, какое оно… дорогое, наверное… и украшения надо носить с чем-то… а не как сарлаку сережки… Но оно мне очень понравилось, очень. Именно на мне и понравилось. Почему будет вызывающе выглядеть? Разве вызывающе? Это же не бриллианты, а просто разноцветные граненые камушки.
Девчонки увидели, тоже очень похвалили. Ну и, понятно, расспросы, что, да кто, да как, да почему. Я ответила, мол, брат подарил. Все знают, что у меня племянница, ну, и брат. По-прежнему хвалили подарок, но интерес пропал. Тем лучше. Ведь это же смешно – подцепила джедая. Это как-то даже неприлично. Да и подцепила ли? Нет. Ну и ладно.

~*~

Так что когда он пришел, я из-за стойки чуть на шею ему не прыгнула – до того вообразила себе всякие ужасы, что даже не надеялась снова его увидеть. А он был такой светлый, такой весь сияющий… Как полёт во сне.
Сперва я подумала, что это из-за ожерелья. Что я его ожерелье ношу. Оказывается, совсем нет.
– Знаете, Аса, у меня появился маленький ученик… Его зовут Эни. Я нашел его случайно… случайно и неслучайно… Такое чудо! Я так мечтал о нем – и он у меня появился…
Он усмехнулся, как-то внутрь, сам себе.
Я давно знала, еще по «Флоту», что джедаи – это очень странные существа. Мужчины они или женщины – они как будто ангелы с лун Йего. Они же и стремятся стать как ангелы, чистой силой. Вот этой самой своей Силой стать стремятся. Джедаи-мужчины совсем не похожи на самодовольных жвачных животных, за которыми только убирай, как все мужики… И то же самое джедайки – они женщины только снаружи, как бы обман зрения… которым они, как я слышала, пользуются напропалую… хм, для слова и дела Республики, естественно. Будто у них тело отдельно, душа отдельно.
Это у меня промелькнуло, когда я смотрела на его лицо. А еще я подумала: ему как будто кроме меня не с кем и радостью своей поделиться… Неужели совершенство – это такое страшное одиночество? Они же там, вроде, все братья-сёстры…
Он пригубил коктейль. Поднял на меня глаза. Такие… небесные… Если бы я сама ждала ребенка, у меня обязательно было бы это чувство: когда он откроет глазки, они будут точно такие же – ясные и теплые.
Снова улыбка, теперь уже мне.
– Я сейчас ни о чем другом думать не могу, как только об этом мальчике и о том, как я буду его учить. Хочу всё вот так отвести, как воду, когда входишь в реку и готовишься плыть, – он сделал очень красивое движение рукой, тоже мне запомнившееся, – далеко плыть, до другого берега, о котором только знаешь, что он есть, а на горизонте вода, вода, бесконечность… Понимаете меня?
– Да, я понимаю, – кивнула я, тоже с улыбкой.
Но тут же мне стало так горько, что я не удержала эту горечь. У нас на Калле есть храмы, куда можно прийти, а здесь, на Корусканте только один храм – их, а в него народ не пускают. Так я сказала ему, как святому человеку.
– Я, знаете, два аборта сделала – один раз вакуум-регуляция, это вообще не считается… то есть считается, что не считается. А второй раз тоже очень спешила… но перегон был большой, наш рейс сорок пять суток, так что уже было всё, как положено. Плакат «Убийство на улице и убийство в утробе – одно и то же», и кресло, и два дня выходных… А у вас это уже будет четвертый ученик, вы много радости знали, да оно и видно, по вашим глазам…
Тут же свет в его лице и погас.
– Эх, Аса…
И замолчал. Я так расстроилась из-за своей глупости… Ну кто меня за язык тянул? Ляпнуть такое постороннему мужчине…
– Не только радость, – проговорил он тихо и остановился. Посмотрел на меня. Лицо бледное, усталое. Неужели у него и отпуска нет, на такой каторге?
– Когда умирал мой первый ученик, я ничем не мог ему помочь… хотя чувствовал его боль как свою… А второй очень много зла принес людям… И я часто думал, что лучше бы у меня его не было… я сам был очень виноват… и, можно сказать, своими руками убил его … Никто не благ, но… конечно очень плохо то, что вы мне сейчас сказали. Больше так не делайте.
Я хотела ответить, что ведь не я одна виновата… и нет у меня ни состоятельных родителей, ни просто близких родственников, которые помогли бы мне вырастить ребенка, а одной это невозможно, это сразу нищета такая, что хуже смерти, но подошли клиенты. Уж пришлось улыбаться и щебетать на полную катушку – заказывали много, и один тоже остался у стойки, поболтать. Похвалил мое ожерелье.
Я искоса посмотрела на Квая. Что ж он такой хмурый? Неужели из-за меня так расстроился? Что я не святая, не картина? Или из-за своей памяти? Точно как в том фильме: все время ученик учителя норовит убить или наоборот. Вот такая обратная сторона у этих ангелов. Странные они всё-таки, очень странные…
– Не огорчайтесь, Квай, – сказала я, когда мы снова остались наедине. – Прошлого, как говорится, не воротишь, нужно жить сегодняшним днем. А сегодня и у вас радость, и у меня. Я уже и не думала вас снова увидеть, переживала очень… Всё-таки опасная у вас работа…
– Моя работа гораздо легче, чем ваша, – ответил он с бледной улыбкой. – Мне не нужно столько притворяться – а это самое трудное, как мне кажется… и опасное для души…
Он скользнул взглядом по моей витрине, увидел горку пирожных, усмехнулся.
– Сейчас у меня что-то все бутерброды маслом вниз падают. Я показал моего маленького ученика начальству, думал, они тоже увидят, какой дар мы получили… А мне запретили его учить. Мой старший ученик обиделся. Все в один голос говорят: чтó это ты притащил в Храм, это плохо, это тяжело, это ненужно. Потому что слишком беспокойно. Но я-то знаю – я прав, а они нет…
Потом еще добавил, и я поняла его, как сестра, как мать…
– Все вынуждают меня отказаться от него.
– А вы их не слушайте, – сказала я. – Вы сильный, вы всё можете.
Он поднял глаза, улыбка стала теплее.
– Аса, вы прямо его словами говорите. Он в меня так верит… как же я могу его обмануть? Конечно, он будет со мной. Главное – чтобы он меня не подвел, а то нам обоим тогда несдобровать…
– А его мать… этого мальчика… вашего нового ученика… Как она не побоялась отдать вам сына? Честно скажу – если бы я знала, что мой ребенок где-то по чужим мирам воюет со всякими монстрами… и никогда-то я его больше не увижу…
Он отвел взгляд и слегка нахмурился.
– Его мать осталась в рабстве, на планете, не входящей в Республику. Мне удалось освободить только мальчика.
Помолчал. Знает, конечно, как в народе не любят джедаев за то, что они уводят детей у родителей. И вроде как во имя высших соображений, и прочие слова… Но как-то это неправильно, я так думаю.
Посмотрел на меня, вздохнул.
– Она была рада, что ее сын стал свободным… и перед ним раскрылись большие возможности…
– А её никак нельзя освободить? – спросила я.
– Можно. И нужно. Займусь этим обязательно, как только расхлебаю миссию, которая на мне висит… Висит и висит, никак не скинуть. Стрижка только началась…
Подошел посетитель, ему нужен был сырок и морс.
– Я думаю, – сказала я, отпустив покупателя с миром и с морсом, – что всё у вас наладится. Не расстраивайтесь, Квай. Если у вас появился сын, которого вы так ждали и так любите… и если сама судьба за вас, то кто против вас?
Наконец-то он улыбнулся по-прежнему, не только губами, но и своими ясными глазами.
– Да, Аса, вы сказали замечательные слова. Если это судьба, то судьба. А всё остальное не имеет значения. Мой первый ученик был как драгоценный камень, а последний будет как звезда. Никто не знает, не видит, каким он будет в Силе – ну и пусть. А я вижу, я знаю. Я действительно очень счастлив!
И опять сияет. А ему много надо для счастья? Да уж, наверное, немало…
– Я за вас очень рада.
Он хотел что-то сказать, но посмотрел на меня и, кажется, впервые заметил свое ожерелье на моей шее. Широко раскрыл глаза и удивленно покачал головой.
– Аса, какая вы красивая! Вы самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Честное слово. Когда я вижу вас, я сам свой, понимаете? Я сам свой.
Вот так бухнул, без всякого перехода. Глаза прозрачные, но, кажется, прямо так меня сейчас и втянут внутрь.
«И мой, – хотела сказать я. – Не этого Ордена». Но сказала совсем другое.
– Так ведь и вы… самый лучший… Жаль только, что мы так редко видимся. И я вас совсем не знаю, а вы меня. Но это ведь неважно, правда? Вы приходите, я вас всегда жду. И с учеником своим приходите, не стесняйтесь. У нас для детей есть хорошее меню.
– Обязательно приду, спасибо. Но, пожалуй, мне пора. Надеюсь, Оби-Ван покормил Эни… и вообще… там у них без эксцессов. Оби-Ван – это мой старший ученик, который любит пирожные… Они не сильно жалуют друг друга, вот в чем беда… У нас даже правило есть – чтобы ученик был только один. Но у меня почему-то всегда так, – он вздохнул, – вечно я нарушаю правила…
– Если они вас ждут, тогда, конечно, идите, – улыбнулась я и подумала: «Нет, вряд ли мы с ним в кино сходим». – Вот, возьмите гостинцы вашим мальчикам, вкусные конфетки, фрукты и орешки в карамели. Это можно? Это не против вашей диеты?
– Один раз можно. Спасибо. Но зачем же даром, давайте я у вас куплю…
– Нет, возьмите так, без денег. Мой вам ответный подарок. За ожерелье. Оно мне очень-очень понравилось. Видите, я его теперь всё время ношу.
Я сделала бумажный кулёчек и бросила туда несколько горстей конфет. А он смотрел на меня… и я была самой счастливой женщиной на Корусканте. А может, и во всей галактике.

~*~

Он мне даже снился. Снилось, как мы с ним гуляли в парке «Два дерева – три монстра». На скамейке сидели. Целовались даже – как в кино…
Хороший был сон, но на следующий день появилось какое-то беспокойство. Прошло всего десять дней, как мы виделись в последний раз.
Я себя успокаивала, говорила себе: ну что с ним может случиться? Что ты, Аса, как девочка? Разве можно до такой степени голову терять? Кто он тебе? Никто. Постоянный клиент.
Потом опять начинала думать, уже с другой стороны. Эта самая мать, ну, мать его ученика… Он же сам сказал, что поедет за ней. Сейчас он как раз, наверное, ею и занимается. Если он ее освободит, то наверняка сюда привезет, на Корускант… и будет ее содержать… Рабыня. Вот еще дела. Бывает, что пираты захватывают не только грузовые, но и пассажирские корабли, да, бывает. Когда я работала во «Флоте», напали на «Звезду Кореллии»… Если он так привязался к её сыну, то и её может в два счета полюбить…
Выдержала я три недели. Вечером, из будки возле «Трали-вали», набрала справочную, узнала номер приемной Храма.
На мой вопрос автомат без всякого стеснения сообщил, что мастер Квай-Гон Джинн погиб на планете Набу за слово и дело Республики.

~*~

Она сразу так и вцепилась в меня своими глазищами – высокая смуглая джедайка. Они даже показались мне черными. Но потом, когда по ее заказу я сделала коктейль с аркуфом, и она села на табурет, на котором всегда сидел он, стало видно, что на самом деле глаза у нее темно-синие и подведены синим. Ее волосы были тоже заколоты такой шпилькой. А еще у нее был большой яркий рот и широкие, почти мужские запястья. На правом – бледный шрам.
Манеры, конечно. Царица! Каждое движение – как в балете, шея как у статуи, куда там моей… Брови – не брови, а целое высочайшее повеление.
Я улыбнулась, когда снова наткнулась на ее глаза. Она неотрывно смотрела на мое ожерелье. Мне стало очень неловко.
Я старательно занималась обслуживанием других посетителей, но всё время чувствовала ее взгляд… и не могла дождаться, когда же она уйдет. Но джедайка заказала еще один коктейль и продолжала по-прежнему бесцеремонно меня разглядывать.
– Что, мастер, недавно приехали с планеты, где делают такие ожерелья, как у меня? – приветливо спросила я и улыбнулась.
– Нет, – отозвалась она, – очень хорошо знала человека, который вам его подарил.
Я растерялась. Что тут сказать? И что она хотела этим сказать?
– Но никто-никто не увидит, но никто-никто не узнает, кто его тайна, кто, кто-о-о, – медленно протянула она, очевидно, строчку из какой-то не известной мне песни, сложив губы колечком.
Её слова будто проткнули мешочек, в котором было завязано мое горе, и оно начало медленно растекаться внутри. Но она знала Квая, и, несмотря на боль, я даже обрадовалась – хотелось с кем-то поговорить. Хоть с кем-то.
– Ведь он умер, зачем вы так? – сказала я и прямо посмотрела в ее темные глаза. – Какая тайна? Или… – тут только я подумала, что такая красивая вещь, наверное, стоит немалую цену, – …или он потратил на мое ожерелье казенные деньги?
– Не беспокойтесь, – фыркнула джедайка. – Носите на здоровье.
Она отодвинула бокал, соскочила с табурета и бросила мне две мятых бумажки со словами «сдачи не надо».
– Подождите… Мастер, извините, не знаю, как вас зовут… Вы были его… женой, да?
Она фыркнула еще более высокомерно:
– Какой там женой… А вы?
– И я, – я слабо улыбнулась, а в сердце кап-кап… – Он просто заходил иногда… редко… Перекусить, выпить, вот, тоже коктейля… Он был нашим постоянным посетителем. А почему…? Как могло с ним такое случиться?
– Вы видели эту королеву Набу?
– Кого?
– Вы, что, новости не смотрите? Эту надутую девчонку… которую он защищал до последнего… и которая погубила карьеру прекрасного человека, умницы, единственного среди всей этой своры, который действительно служил людям… на своем проклятом месте… как и Квай… Простите.
Она уже взяла себя в руки. Как и я. У нее тоже был мешочек, и оттуда тоже кап-кап. Но никто-никто не услышит… Это она правду сказала.
– Ладно, и это пройдет. Прошу прощения за всё, что я вам наговорила. А ожерелье вам очень к лицу, – она усмехнулась. – Он любил такие фенечки.
К моей стойке уже подошли посетители, но я не обращала на них внимания.
– Подождите, мастер! Подождите… знаете, что… У вас есть подруга?
Она недоуменно подняла брови.
– Подруга?
– Ну, да, подруга… чайку попить, посплетничать… душу отвести… без притворства… которая всё поймет. Чтобы не притворяться. Он сам говорил, что нет ничего хуже, чем притворяться. Я вам сейчас свой номер запишу и адрес. Будете посвободнее – приходите. Расскажете мне о нем. Я ведь его совсем не знала.
Она молча слушала, не уходила. А я записала на салфетке свой адрес и протянула ей – как сдачу.
– Вот, пожалуйста. Меня зовут Аса. Аса Ола-Тари. Звоните и приходите, я буду ждать. Вы ведь ему были как сестра, правда? Как сестра. Вот и я буду вам как сестра.
– Девочки, – проблеял клиент, стоявший первым в очереди, – может, вы выясните отношения потом? Люди же ждут!
– Хорошо, Аса. Я вам позвоню. Меня зовут Ади.
– Очень приятно, – улыбнулась я, а внутри кап-кап. – У нас и имена похожи. А говорят, у кого имена похожи, те друг другу подходят.
Тут усмехнулась и она. И сразу стала как-то мягче, женственней. Красивая.
– Теперь я понимаю… Будьте здоровы, Аса.
Она ушла, и очень вовремя, потому что посетители уже начали ругаться.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Парадный портрет Императора
Фанфик



Когда пришла его очередь, он даже почувствовал облегчение. Ну, вот и всё. Облава, порванные губы, заплывающий глаз, фургон. Потом установление личности. Потом, как он прекрасно знал, депортация. Планета людей – для людей. Так говорит Император, а его слово, как известно, – закон.
– Имя?
– Зихаф Джаффар.
– Возраст и место рождения?
– Тридцать девять стандартных лет. Корускант.
– Раса?
Как будто и так не видно…
– Мон-каламари.
– Как оказался на Корусканте?
– Я же сказал, родился здесь.
– Чьи это документы?
На пластике блеснул переливающийся герб Республики.
– Мои.
– Известна информация о категорическом запрете пользоваться устаревшими документами?
– Да. Но у меня нет других.
– Известно слово Императора о нормах расселения граждан?
– Известно.
– Почему не соблюдено следование призыву на историческую родину?
– Моя родина – Корускант.
– Известны права и обязанности гражданина Империи?
– Да.
– Известно наказание за нарушение права человека жить среди людей?
– Известно.
К регистрационному дроиду, проводившему идентификацию, подошёл имперский чиновник в униформе.
– Вы – художник Зихаф?
– Когда-то им был.
– Прошу вас следовать за мной.

Его поместили в маленькую одиночную камеру. Губу зашили. Держали в камере до тех пор, пока не открылся глаз. К тюремной пайке добавляли большую кружку воды, чтобы он смачивал жабры. Потом чистая смена одежды и – выход в коридор под конвоем.
Открылся люк, он попал в капсулу, которую тут же закрыли.
Он потерял счёт дням, но не часам. Капсула двигалась около двух часов – по вертикали и по горизонтали. Его кистепёрые двоякодышащие предки когда-то жили глубоко под водой, и рудиментарный гироскоп сейчас очень хорошо подсказывал ему, что капсула с большим ускорением движется вверх.
Когда человек в униформе открыл капсулу, он снова оказался в коридоре, точно таком же, как тюремный, и его повели, приказав смотреть под ноги и не поднимать головы.
Он обратил внимание на то, что с некоторых пор пол под его ногами стал не пластиковым, а каменным, затем деревянным, затем ковровым. Но освещение по-прежнему оставалось искусственным.
– Можешь поднять голову! – последовал приказ.
Перед ним открылась дверь, и он вошёл в большой просторный зал без окон.

~*~

– Рад приветствовать вас, господин Зихаф! – сказал бледный худой старый человек невысокого роста, которого, тем не менее, никак нельзя было назвать маленьким. – Вы узнаёте меня?
– Да, ваше величество.
– И не хотите поклониться? – рассмеялся он и покачал головой.
Я молча поклонился.
– А я тоже кланяюсь перед вами. Именно! Я давний поклонник вашего таланта. Может быть, помните? Выставка в Сенат-холле. «Колодец и маятник». Помните?
– Да, ваше величество.
Я помнил. И выставку, и успех. Мою мастерскую. И запах горелого холста. Он преследовал меня повсюду.
– Очень хорошо, что у вас такая хорошая память. Я хочу заказать вам свой большой парадный портрет. На котором подданные моего государства будут видеть всё: мир, порядок, счастье, безопасность, стабильность, закон. На котором они будут видеть меня таким, как я есть. Лучший правитель – тот, о котором известно только то, что он есть. Я хочу быть наилучшим правителем, и пусть подданные это знают.
– Это великая честь, ваше величество, но…
– Но?
«Попал, как рыба на сковородку». Да, так они говорят. Я почувствовал и этот запах тоже.
– Ваше величество, я – художник-абстракционист… а не портретист…
– Именно, господин Зихаф! Абстракционист. А перед вами сейчас находится самая абстрактная из всех абстракций – абсолютная власть. Я олицетворяю власть, но не тождествен ей. Абсолютной власти не существует в природе, понимаете ли. Это гипотеза. Рабочая модель, – он очертил руками сферу, а руки у него были, как лицо, только ещё бледнее и страшнее. – Даже я пока что не достиг её. И потому приходится делить власть кое с кем ещё. Знаете, с кем? Ну, подумайте! Вы, автор «Колодца и маятника», должны догадаться художественным чутьём!
– Со смертью, – ответил я.
Он счастливо улыбнулся, несколько раз удовлетворённо кивнул головой.
– Я не ошибся в вас, господин Зихаф. И, скажите же, разве это не удача? Иметь перед глазами такую натуру? Запомните древнюю истину: как только возникает угроза равновесию, нужно понижать центр тяжести. Следите за моей мыслью. Всё ниже и ниже… Вы понимаете? До конца. Сообщающиеся сосуды. Вы всё это должны зафиксировать.
– Ваше величество… Я давно… не держал в руках кисти… В силу некоторых причин…
– Абстрактное искусство под запретом – да-да, конечно. Потому что это государственная тайна. Всё, что вы сейчас слышали – это тайна, которая не может жить ни минуты вне центра, её содержащего, – Император театральным жестом указал на свою голову. – А она улавливается. Как же я могу допустить утечку информации, сами посудите…
«Сумасшедший маньяк…»
– Нисколько, господин Зихаф. Я в своём уме, и даже более того. Я в вашем уме. В вашем уме уже живёт мой многомерный образ. Так перенесите его на плоскость! Покажите меня таким, как я есть, и пусть подданные радуются счастью жить под моей рукой. Ибо я всё беру на себя и освобождаю их от всего – а им только этого и надо, не правда ли? Почему же вы не отвечаете на мой вопрос? Неужели так страшно?
– Да, ваше величество.
Снисходительная улыбка – как у мертвеца.
– Вам будет предоставлено всё, что нужно для работы. Вы ведь хотите работать, не так ли? Вы соскучились по своей работе? Хотите поведать миру что-то особенное, а? Раскрыть мою тайну? – он рассыпался мелким смехом, как крупинками града. – И пожалуйста. Я разрешаю. И очень надеюсь, что портрет мне понравится.
– Вы хотите, ваше величество, чтобы подданные… боялись? Глядя на портрет?
– О, вовсе нет, вовсе нет. Достаточно, что они боятся меня, господин Зихаф. Зачем же им бояться ещё и портрета? И это вы тоже, пожалуйста, изобразите. С присущим вам мастерством. Вас не должна покидать мысль о величии. Как и каждого, кто увидит вашу работу. На сегодня аудиенция закончена. Благодарю вас, что вы согласились выполнить мою просьбу и приняли заказ.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Кевин Дж. Андерсон, "Дарт Бейн"

Кевин Д. Андерсон
Дарт Бейн
Перевод

Kevin J. Anderson
Bane of the Sith

События происходят в 1000-м году, сразу после мифической битвы между джедаями и ситхами на Руузане.


"Вальсин" вошел в гиперпространство, как кинжал в цель, унося единственного бойца, оставшегося в живых после страшной битвы. Во время последнего отчаянного боя на Руузане все ситхи погибли.
Все, кроме одного.
Тайная "психическая бомба", которую лорд Каан использовал на Руузане в славном деянии самоубийства, уничтожила и всех рыцарей-джедаев под началом магистра Хота. Все, кто использовал Силу, аннгигилировали без различия, будь то воины Тьмы или Света.
Но в разных уголках Республики находилось немало джедаев, тогда как Братство Темной стороны было уничтожено полностью. Остался один только Дарт Бейн.
- Ты просто трус, - заговорил рядом глухой голос, грубый и властный. – Ты предал нас всех – меня - лорда Каана - и братьев ситхов.
Дарт Бейн поджал губы и стиснул зубы. Костяшки его пальцев, лежавшие на штурвале, побелели. Но, подавив свои чувства, он внимательно следил за ходом корабля через сложные кривые гиперпространства, несшегося туда, где он надеялся найти убежище... и начать все сначала.
В кресле рядом с ним вдруг появился дух лорда Кордиса, окутанный мраком – тень, не занимающая объема в корабле, формой похожего на клинок. Дух покойного владыки излучал мощь Темной стороны.
Кордис повернул свое мрачное лицо к Бейну. Его глаза были как горящие угли в непроглядном мраке. Привидение осуждающе покачало крючковатым пальцем, направленным на Дарта Бейна. Отблески обсидиановых колец на его руке запрыгали по кабине.
- Нет, владыка Кордис, я не трус, - проговорил высокий Бейн, согнувшись над приборами. – Я сделал только то, что необходимо. Кто-то должен был избежать общей участи, чтобы пламя темной мудрости не угасло навеки.
Голый череп Бейна был покрыт бледными шрамами, твердый квадратный подбородок выдавался вперед, большие глаза горели. Его могучая фигура повергала в трепет не одного противника. Но осуждение, исходящее от духа владыки ситхов, смутило лорда Бейна и поколебало его решимость.
- Ты бросил нас, Дарт Бейн…
- Нет! Моим единственным намерением было сохранить наследство ситхов! Я обязан сделать все, чтобы путь Тьмы не прервался, - иначе наша жизнь и существование всего Братства будут навсегда забыты.
Бейн следил за координатами корабля, стараясь сосредоточиться на управлении, несмотря на присутствие грозного духа. Его пальцы забегали по клавишам пульта, и “Вальсин” стремительно вышел из гиперпространства - как будто пустота расступилась, чтобы дать кораблю дорогу. Тонкий силуэт корабля вдруг появился в черноте, усеянной звездами, и начал двигаться по спирали на планетарных двигателях. Яркий свет солнца Ондерона залил кабину. В этой системе была обитаемой только одна планета, так же, как и звезда, называемая Ондероном. Планету окружали четыре спутника, двигавшиеся по неправильным орбитам, среди которых была и опасная луна Дксан.
Там, на этой планете, ему, может быть, удастся искупить свою вину и уменьшить последствия катастрофы.
Бейн что-то тихо нашептывал сквозь сжатые губы, борясь с чувством вины. Он предупреждал лорда Каана, что план использования “психической бомбы” безумен, и выступал против такой тотальной всеуничтожающей “капитуляции”. На Руузане – на планете, сейчас оставшейся в руинах, усеянной мертвыми телами, – он выступал против общего самоубийства Братства ситхов, даже принимая во внимание всю колоссальную мощь удара по джедаям. “Не стоит приносить такие жертвы”, - настаивал он, поднимая свою руку в перчатке на военном совете, где разгневанные воины Темной стороны думали только о мести за погибших братьев.
Но как обычно, закончилось тем, что ситхи принялись выяснять отношения между собой, и каждый старался подставить другого, чтобы получить более высокое звание. Неужели они не понимали, к чему приведут эти низкие честолюбивые мечты?
Дарт Бейн понимал это очень хорошо. Даже когда Братство Тьмы потерпело сокрушительное поражение, каждый думал больше о своей собственной славе, а не о союзе против общего врага.
Вот безумие их и погубило. Бейн был рад, что бросил этих дураков со всей их великой властью…
- Что толку в самооправдании, - выговорил дух покойного лорда Кордиса, погибшего на Руузане вместе со всеми. – Ты был плохим учеником, Бейн. Другие мои ученики знали, что значит выполнять приказ. А ты… Ты задавал слишком много вопросов. Ты не знал, что значит “надо” и никогда не утруждал себя подготовкой.
Присутствие Кордиса давило все сильнее, так что “Вальсин”, казалось, уже не сможет вместить энергию гневного призрака.
- Ну, и что ты будешь делать, чтобы выполнить задуманное?
- Я всегда делал все, что необходимо, как для себя самого, так и для благополучия нашего братства, - буркнул Бейн. – Но никто из вас меня не слушал.
“Вальсин” бороздил межпланетное пространство, прокладывая путь к Дксану, где Бейн надеялся возродить Орден ситхов.
“Сейчас, когда вы все мертвы, у меня наконец есть шанс восстановить Орден в таком виде, каким он должен быть”.
Зеленая луна, изрытая кратерами, находилась прямо по курсу корабля. Несмотря на неправильность орбиты, вызванной неравномерностью притяжения ближайших планет, на Дксане обитали дикие животные. Густые джунгли кишели опасными хищниками, немыслимыми даже для самого богатого воображения. Бейн слышал о том, что на этой луне Темная сторона Силы присутствовала испокон веков, и надеялся найти здесь убежище.
Бросив быстрый взгляд в сторону, он увидел, что призрак лорда Кордиса исчез, и вздохнул с облегчением. Предстояло провести посадку на дикую луну, и он задавался вопросом, где же можно найти место для приземления в буйной растительности, простиравшейся внизу.
Облегчение, которое он испытал, было коротким.
- Так просто ты не отделаешься!
Слова Кордиса так и полыхнули в мозгу Бейна. Из пульта управления выбились снопы искр. Двигатели задергались, как придушенные, а потом издали унылый звук и заглохли. Поврежденный корабль задрожал и, войдя в атмосферу, ухнул вниз, как тяжелый камень. Все системы жизнеобеспечения полностью разладились.
Бейн попытался запустить реактор, выжать из корабля хоть сколько-нибудь энергии. “Вальсин” уже разрывал атмосферу планеты, и обшивка пылала ярким пламенем. Вокруг корабля прыгали молнии, от мощных разрядов он заваливался то на один бок, то на другой.
- Будь ты проклят, лорд Кордис! - сдавленно выкрикнул Бейн.
По мере того, как верхушки деревьев становились все ближе, он подавил панику, собрался с мыслями и воспользовался своими познаниями Силы как средством к спасению. Энергия Темной стороны удержала падающий корабль как раз настолько, чтобы удар по верхушкам деревьев не стал для Бейна смертельным.
Сучья ломались с треском, вспыхнула листва. Обшивка “Вальсина” лопнула, стволы деревьев вырывали из нее целые куски. Дарт Бейн сконцентрировал всю свою силу ситха, чтобы смягчить падение.

“Вальсин” пробил брешь в зеленом ковре леса и рухнул на рыхлую болотистую почву. Корабль завалился набок, пропорол огромную борозду, вырвал с корнем несколько деревьев и кустов, которые тут же вспыхнули огнем.
Когда он наконец остановился, Дарт Бейн выбрался наружу невредимый, хотя “Вальсин” получил такие повреждения, что на ремонт ушли бы месяцы, если вообще возможно говорить о ремонте. Когда ситх спрыгнул на неровную обожженную землю, дымящаяся обшивка обожгла ему руки. Без сил, живой только благодаря мысли о том, что он все-таки выжил, Бейн оставил разбитый корабль.

Уцелевший ситх располагал лишь весьма скудными припасами да лазерным мечом с изогнутой рукоятью. Подняв голову, он оглядел дикие джунгли вокруг и задумался о своих дальнейших действиях. Да, затруднительное положение, ничего не скажешь…
Молнии продолжали трещать над ним - будто электрические кристаллы разлетались на мелкие кусочки. Бейн все дальше и дальше уходил от места падения корабля, и дождь хлестал его в ночной темноте. Он совершенно не знал, куда идти… Прочь и прочь от разбитого “Вальсина”… Дикая луна, казалось, танцевала в пространстве...
Включив свой лазерный меч, Бейн углубился в непроходимые джунгли, рубя огненным клинком свисающие лианы, которые так и норовили опутать его. Он прорубал себе дорогу, но растительность становилась все гуще, и все труднее было двигаться вперед. Кромсая листву, он вымещал на ней свою ярость.
- Ты не сможешь здесь спрятаться, Бейн.
Он обернулся и увидел над собой призрак лорда Кордиса, бесплотного, но полного мстительной злобы.
Бейн встретил своего покойного учителя грубой бранью.
- Ситх не прячется!
Толстое дерево рухнуло от одного удара лазерного клинка. Закружились искры.
- Я не боюсь!
Ужасный грохот где-то позади сотряс джунгли. Поднявшийся столб огня вмиг испепелил огромные деревья. Ударная волна, вызванная взрывом ракетного топлива, уничтожила лес на сотню метров вокруг. Горящие ветки и раскаленные металлические обломки обрушились на Бейна, словно метеоритный рой.
Там, позади, от его корабля остался дымящийся кратер, заливаемый тропическим дождем...
Разъяренный Дарт Бейн повернулся к мрачному надменному призраку.
- Я вижу, ты не собираешься облегчить мою задачу!
Злобный дух грубо расхохотался и рассеялся в темноте леса.
Бейн собрал всю свою решимость, дав себе слово не оглядываться назад, и продолжил путь.
Казалось, в этом лесу невозможно пройти и трех шагов, такой он был густой и дикий. Почва под ногами колебалась под влиянием неправильности орбиты Дксана. Слышались зловещие крики ночных хищников.
Бейну приходилось все время быть настороже. Он знал, как темны и опасны эти места, знал, что опасность может появиться отовсюду.
В давние времена орбита Дксана под влиянием других планет настолько искривилась, что эта луна едва не упала на цветущий Ондерон. Атмосферы двух планет соприкоснулись, что позволило ужасным крылатым монстрам с луны преодолеть космическую бездну и нежданно-негаданно напасть на первобытные племена Ондерона. Чудовища безнаказанно пожирали беспомощных людей до тех пор, пока оставшиеся в живых не научились защищаться. Люди изобрели оружие, укрепили свои селения, и воины научились бороться с ядовитыми тварями.
Орбита луны выравнивалась, и планеты расходились, но раз в год снова происходило сближение, и чудовища снова и снова устремлялись на изобильный Ондерон.
Через несколько веков цивилизация Ондерона развилась настолько, что смогла корректировать неправильности орбиты и освободить свою планету от смертельного соседства Дксана. Но города оставались укрепленными, культура носила сильный отпечаток воинственного прошлого, а некоторые правители проходили обучение на Темной стороне Силы.
Некогда могущественный Фридон Недд правил этими землями во времена древней династии короля Оммина и королевы Аманои. Королевская семья использовала тайные знания ситхов для укрепления своей власти. Оммин и Аманоа были похоронены здесь, рядом с Фридоном Неддом, на дикой луне. Много лет спустя Экзар Кан, темный лорд ситхов, побывал на Дксане и раскопал гробницу Недда в поисках тайных знаний Темной стороны.
Дарт Бейн чувствовал, что в этом зловещем выморочном месте ему предстоит узнать много нового.
Вдруг с узловатых ветвей на Бейна упала дикая кошка, легкая как перышко, но двигающаяся с мощью и грацией убийцы. Животное было настоящим сгустком мускулов, когтей и меха.
Несмотря на то, что хищник напал внезапно, за секунду Бейн почувствовал его появление благодаря колебаниям Силы. Он уклонился в сторону, избежав смертельного удара твари, похожей на пантеру; но столкновение оказалось все же слишком сильным, и Бейн упал на землю. С трудом выпутываясь из жестких ветвей, ситх перекатился на бок и встал, держа наготове лазерный меч.
У дикой кошки мех был серо-стального цвета, усеянный мелкой бронзовой чешуей, которая придавала ей вид рептилии, а лапы, царапавшие воздух, снабжены когтями, похожими на кинжалы. Бейн отскочил назад, увернувшись от удара. “Пантера” снова прыгнула, на этот раз еще и шумно хлестнув по стволу дерева двумя хвостами. Ловко уклонившись от когтей, Бейн заметил, что оба хвоста оканчиваются утолщением, из которого выходит крючковатое ядовитое жало. Кора дерева, по которому хлестнули хвосты, почернела и задымилась под действием едкого яда
Прищурив глаза, Бейн почувствовал, как его обволакивает поток Темной стороны, и крепче сжал рукоять лазерного меча. “Пантера” выпустила когти и замяукала, но не отступила, когда клинок Бейна вспорол перед ней воздух. Дождь все продолжал идти. Его крупные капли, попадая в поток плазмы, вырывали из клинка дымящиеся искры. “Пантера” присела перед прыжком, напрягая все мускулы. Бейн чувствовал ярость животного и знал, когда оно прыгнет. Когда чудовище взвилось в воздух, словно торпеда из меха, чешуи, когтей и клыков, Бейн ударил его лазерным мечом по широкой восходящей кривой. Он рассек “пантеру” наискосок от плеча до двойного ядовитого хвоста. Тварь скорчилась и рухнула на землю всей тяжестью своей располовиненной туши. Бейн глубоко вздохнул, увидев, как померкло свечение глаз чудовища и оцепенели когти. Снова он легко отделался – так же, как и при катастрофе с “Вальсином”…
Он набрал полные легкие воздуха, в котором зловонные испарения джунглей смешивались с запахом озона, исходившего от клинка лазерного меча, и с запахом паленого меха и горелого мяса убитого хищника, а потом с шумом выдохнул проклятья во тьму леса.
- Это из-за тебя на меня свалились все эти несчастья!
Бейн ждал, что его учитель Кордис появится снова и будет смеяться над незадачливым учеником. Но вместо давешнего мрачного призрака, готового вылить новую порцию упреков, он узнал туманные черты лорда Каана, главы Братства Тьмы, который погиб в бою, что уничтожил джедаев и ситхов на Руузане.
Голос владыки был как всегда звучным и глубоким, но спокойным. Он наклонил призрачную голову и посмотрел на тушу убитого животного, лежавшую на траве.
- Это хищник. Он умеет только искать пищу и проливать кровь ради пищи. Ему нет дела до того, плохой ты или хороший. Он просто хотел есть.
Призрак отступил в тень деревьев.
- Следуй за мной.
Не потревожив ни ветки, ни листика, зловещий дух углубился в джунгли, взмахом руки призывая Дарта Бейна идти за ним. Но едва Бейн сделал несколько шагов, лорд Каан растворился в темноте.
Дарт Бейн решительно двинулся вперед, продираясь сквозь заросли девственного леса, пытаясь не терять направления, указанного лордом Кааном. И хотя он не видел путеводной тени, он шел туда, куда вела Темная сторона Силы.
Смолистые ветви хлестали его, колючки царапали – он старался не обращать на это внимания и двигался вперед. Его лазерный меч наполнял воздух запахом горелой древесины и чадом дымящейся листвы. Он призывал на помощь все свое умение ситха, открыл свой разум, чтобы подпитаться энергией зла, насколько это было в его силах. Хотя его наставником был могущественный лорд Кордис, хотя он не упускал возможности послушать других мастеров и полистать старинные записи, Бейн не мог сказать, что и сам стал настоящим владыкой Темной стороны Силы. Он знал, что ему еще многому нужно учиться.
А сейчас у него нет другого выбора, кроме как учиться самому, и он просто обязан максимально использовать свои способности. Вот появилась надежда, что дух Каана поможет ему... Но даже без советов мрачного призрака Бейн сделает все возможное, чтобы возродить Братство Ситхов.
Не разбирая дороги в густых зарослях, он несколько часов шел в направлении, которое указал ему мерцающий дух лорда Каана. Он следовал своему инстинкту, своему единственному компасу, который вел его к средоточию энергий Темной стороны, мощный источник которых долгое время оставался скрытым на Дксане.
Призраки больше не являлись Бейну, и он спросил себя, не забыли ли они о нем. Нет, вряд ли они бросили его. Они просто ждут, наблюдая за ним, поощряя его самостоятельные действия.
Он хлестнул огненным клинком по темному высохшему дереву с поникшими голыми ветками, похожими на когтистые пальцы, и корой, покрытой шероховатым слоем грибов. Когда разрубленное дерево рухнуло, Бейн шагнул вперед и увидел небольшую поляну, на которой трава увяла и высохла. Проливной дождь, казалось, стал еще сильнее.
Тут было какое-то строение, что-то вроде пирамиды с неравными гранями и тупыми углами, похожей на огромный стальной шлем, изъеденный ржавчиной. Бейн остановился и широко раскрыл глаза, вдыхая влажный тяжелый воздух. Ему приходилось слышать об этом месте. Он знал, что это источник мощи Тьмы – могила Фридона Недда, тайный склеп, хранивший темные энергии, которыми были пропитаны тела легендарных адептов Темной стороны Силы. В пирамиде находились, казалось бы, потерянные вещи и носители информации, которые вернут к жизни былое могущество ситхов. Прекрасная возможность возрождения Братства Тьмы - но только на его, Бейна, условиях. Теперь ситхи будут неукоснительно следовать его пониманию традиции.
Чувствуя, как энергия пульсирует при каждом его движении, Бейн протиснулся в отверстие. Его лазерный меч вибрировал и гудел, как будто от нетерпения, желая, чтобы хозяин шел вперед. Кожа Бейна была наэлектризована мощью Силы, царившей в этом месте. Обветшавшая, заросшая лианами могила Фридона Недда, казалось, притягивала грозовой дождь.
Бейн остановился перед входом в склеп, рассматривая перпендикулярные металлические конструкции и грязные ржавые стены из мандалорской стали. Много веков назад в эту усыпальницу проник Экзар Кан, и с тех пор она так и стояла под неистовыми бурями планеты Дксан...
Покосившаяся дверь склепа давала укрытие от дождя. Дарт Бейн сел на землю, чтобы отдохнуть. Этот день испытаний забрал у него все силы: сперва бегство с Руузана, потом катастрофическое приземление на Дксан и наконец долгий трудный путь через джунгли.
Он призвал на помощь Силу, встал, набрал большую охапку веток высохшего дерева и развел костер. Затрепетал слабый желтый огонек, борясь с мраком. Бейн почувствовал приток энергии от тьмы, которая окружала огонь. Ему показалось, что он слышит шепот голосов. Он чувствовал умопомрачительное напряжение Силы здесь, возле склепа, и подпитывался ее мощью.
- Здесь я найду наследство, которое меня дожидается. Ощущение ненависти в этих местах поражает воображение!
Снаружи, на поляне, дождь бушевал вовсю, и сквозь поток воды проступило смутное потустороннее очертание фигуры лорда Каана.
- Ненависть в тебе, Дарт Бейн. В тебе ее место. Даже если бы ты был в великолепных башнях на Синнигаре, в роскошных залах на Корусканте или в изобильных саваннах на Туле, ненависть была бы в тебе.
Бейн слушал, улыбаясь. Каан продолжал:
- Ты – маленький росток. Тобой Братство Тьмы или расцветет, или увянет…
Получив приток сил, Бейн снова включил свой лазерный меч и, используя его как факел, вошел в склеп Фридона Недда с намерением внимательно исследовать гробницу. Сырые стены из грубого камня, мимо которых он проходил, густо поросли липким мхом. Пол был устлан слоем гнилой листвы и растений, которых намело сюда за многие столетия. В углах валялись истлевшие кости мелких грызунов и сухие панцири дохлых насекомых. На всем лежала печать смерти. Бейн не увидел ни одного живого существа, даже паука, бегущего от порванной сети. Казалось, что могила Фридона Недда поглотила все силы жизни, подпитываясь ее энергией.
Он прошел через комнаты без окон, мимо запечатанных дверей, увидел три разоренных саркофага, в которых грабители искали драгоценности. Бейн подозревал, что воры – недоумки, вообразившие, что можно так просто поживиться в гробнице ситха – очень скоро умерли в страшных муках…
На поворотах извилистых коридоров появлялся призрак лорда Каана и показывал ему дорогу в этом лабиринте. Бейн не задавал вопросов своему бывшему военачальнику, он просто следовал за ним, с каждой минутой предвкушая что-то все более и более удивительное.
Наконец Каан остановился у входа в маленькую комнату, и глаза его полыхнули зловещим огнем. Стены здесь казались влажными и блестящими. На полу лежала выщербленная пирамидка, как будто ее бросили здесь как что-то не заслуживающее внимания. На ней были выпуклые звезды и затейливые иероглифы. Бейн поднял выше свой меч, чтобы потрескивающий плазменный клинок лучше осветил комнатку.
- Это голокрон ситхов?
Он вопросительно посмотрел на призрак лорда Kaaна.
- В этом предмете находятся ответы на все вопросы, которые ты хотел бы знать, весь набор упражнений, весь ученический путь, который тебе необходимо проделать, чтобы овладеть тайнами нашего ордена. Сокровище информации.
- Это единственное сокровище, которое мне нужно, - чуть слышно отозвался Бейн.
В дрожащем свете своего клинка он увидел, что комната увита клейкими серебристыми нитями. Круглые ракушки, похожие на моллюсков в твердом панцире, покрывали низкий потолок. Воздух был затхлый, и Бейн остановился в нерешительности.
- Войди и возьми голокрон, - проворчал настойчивый голос Каана.
Отбросив сомнения, Дарт Бейн вошел в комнату, разметая паутину. Его почтительный взгляд был все время обращен на голокрон – вещь чрезвычайной важности.
Над головой он уловил движение, сопровождавшееся звуками причмокивания и, посмотрев наверх, увидел, что круглые ракушки сдвинулись с мест, как будто его присутствие их разбудило. Студенистая бахрома потекла с потолка, будто тонкие нити слюны. Он уклонился, когда один из “моллюсков” оторвался от потолка и бросился на него, отшвырнул пинком твердую раковину и ударил мечом еще одного отлепившегося “моллюска”. Несмотря на то, что тварь отскочила в сторону, Бейн с удивлением увидел, что плазменный клинок не повредил ее панцирь.
“Моллюски” падали с потолка, как капли дождя, их было все больше и больше. Один из них попал ему на левую лопатку, и ракушка мгновенно прицепилась, как присоска, прожгла кислотными выделениями одежду Бейна и впилась в кожу его спины.
Боль была неописуемой.
Бейн закричал и задергался, пытаясь отодрать ракушку. Он выгнулся дугой – но тут заметил, что еще более крупная тварь прыгнула ему прямо на грудь и немедленно вцепилась в него с невероятной силой. Бейн зарычал и скорчился от боли, а “моллюск” уже разъел его нагрудник, вгрызся в мускулы и наконец прикрепился к грудной кости. Бейн хотел вытащить его, но паразит прилепился слишком крепко.
Остальные твари зашуршали и вернулись на потолок в ожидании следующей очереди. По-прежнему держа в руке лазерный меч, Бейн вынул из ножен на поясе кинжал с вороненым клинком. Острый нож тускло блеснул в свете лазерного клинка, освещающего склеп. Бейн ударил “моллюска” вороненой сталью, но лезвие отскочило от панциря паразита, не оставив на нем даже царапины.
Скрипя зубами, Бейн рассек кожу, чтобы выковырять толстую ракушку, подцепив ее край. Потекла черная кровь, а он втыкал лезвие еще глубже, ковыряясь острием ножа и пытаясь вытолкнуть тварь наружу.
Бейн с удивлением увидел, что, несмотря на его отчаянные действия, рассеченная кожа перестала кровоточить, края раны затянулись, и она заросла буквально за несколько секунд. Боль еще оставалась – ощущение покалывания и подергивания, пронизывавшее его нервы.
– Это ты привел меня сюда! – закричал он, найдя глазами призрак лорда Каана. – Ты затащил меня в эту проклятую комнату!
Он ударил кинжалом по панцирю твари у себя в груди еще раз, но вдруг прислушался к своим ощущениям… Он стал сильнее и даже будто моложе… Но оставалось чувство, что его предали.
- Что это такое?
В этот миг в склепе появился лорд Кордис, его черная тень колыхалась рядом с призраком Каана.
- Их называют орбалисками, - сказал Кордис и оскалился в улыбке. – Со временем ты поймешь преимущества такого союза.
Заговорил и лорд Каан, его голос был тверд, как сталь:
- Твоя боль – совсем небольшая плата, Бейн. Неужели ты думаешь, что можно выполнить свое предназначение, не отдав ему часть себя?
На потолке склепа орбалиски продолжали двигаться, но больше не падали на него, поскольку он был уже “занят” их более проворными собратьями. Вспышки боли пронизывали его тело, исходя от груди и плеча чуть выше лопатки, там, где закрепились “моллюски”, прочно въевшись в его плоть.
Дарт Бейн стиснул зубы и усмехнулся, глядя на призраки Каана и Кордиса. В их мрачных глазах он нашел силы, чтобы подавить боль. Он поднял голокрон ситхов. Древняя реликвия ждала его, влекла его зловещими обещаниями. На его пути больше не осталось препятствий. Он выключил лазерный меч, вдруг поняв, что может видеть и чувствовать все, что находится в комнате и без света. Он опустился на колени на холодный скользкий пол, не обращая внимания на орбалисков у себя над головой и на все остальное. Он склонился над голокроном и взял его в руки, а над ним мерцали свешивающиеся нити. Он включил голокрон и почувствовал, как падает в бездонный колодец чудес, знаний и возможностей. Он был один в невероятно огромной библиотеке Тьмы…

***
Находясь под глубоким впечатлением и вдохновением от знаний, полученных с помощью голокрона, Дарт Бейн не обращал внимания на течение времени, съежившись в холодном зале гробницы Фридона Недда. Позже, много позже, когда он очнулся, его измученное тело совсем окоченело, и так же был измучен разум, переполненный тайнами. Он нашел обратную дорогу среди узких проходов склепа и вышел под открытое небо, на зловонный воздух дикой луны.
Буря прошла, почва подсохла. Прошло уже много времени со дня его приземления, однако Бейн не чувствовал себя ни слабым, ни голодным.
Он смежил веки. Даже при рассеянном свете Дксана он должен был прикрыть глаза, привыкшие к тьме. Прислонившись к металлической стене гробницы, он посмотрел на свою грудь и увидел, что орбалиск, весь в складках и чешуйках, раскрылся, выпустив присоски во все стороны. Несомненно, вторая тварь точно так же разрослась у него на спине. Со временем они, вероятно, заполнят его целиком.
Но даже если эти “моллюски” питаются его плотью и разрастутся так, что покроют все его тело, взамен они будут снабжать его адреналином и силой. Это был симбиоз, основанный на энергиях Темной стороны, и сейчас Дарт Бейн, принявший в себя знания из голокрона ситхов, понимал, что мощи Тьмы хватит на всех.
Бейн все дальше уходил от поляны и от тени старого склепа. Он думал о том, что получил здесь, и вспомнил катастрофическое поражение ситхов в битве на Руузане. Никто его не слушал. Его собратья сражались друг с другом, вместо того чтобы продумать стратегию победы над настоящим противником. Бейн понял, в чем именно состоял основной недостаток Братства Тьмы. Сейчас, когда только он один оставался в живых, когда он был единственным зерном, из которого могло расцвести новое дерево Тьмы, он решил, что ситхи никогда больше не будут составлять большие армии, желая уничтожить галактическую цивилизацию лишь грубой силой. С него довольно “закона сильнейшего” лорда Каана и отваги лорда Кордиса, которая действовала ему на нервы. Такой способ открытой войны против рыцарей-джедаев на Руузане привел к полному провалу.
Отныне ситхи будут передавать свои знания в тайне, действуя скрытно, чтобы медленно, но верно подтачивать основы власти в Республике. Раз уж ситхи практически исчезли и не могут действовать масштабно, Бейн решил, что изучение традиции Темной стороны должно проходить тайно. Он спрячется и будет двигаться к цели в тени, незаметно для галактического общества, используя все то, что он узнал с помощью голокрона.
Он установит новое твердое правило, чтобы устранить опасность взаимного уничтожения и внутренних войн, которые помешали ситхам одержать победу. Их будет только двое одновременно, не больше - учитель и ученик Они постигнут все возможности Темной стороны и станут прекрасными кукловодами, манипулируя этими дураками в Республике.
Но здесь, на Дксане, он загнан в угол… Огромная планета Ондерон двигалась в небе, отделенная пропастью пространства, - такая близкая, но в то же время невыносимо далекая. Призрак лорда Кордиса разрушил его корабль, и сейчас Бейн здесь один, по всей видимости, единственный живой человек на этой дикой луне…
В то время как он остановился в раздумьях, с неба донесся пронзительный крик. Гигантская крылатая тень спускалась сверху, с темных туч, выследив его острым взглядом хищника, ищущего новую жертву.
Бейн инстинктивно схватился за лазерный меч, поудобнее взялся за изогнутую рукоять, затем активировал клинок. Тварь, похожая на птеродактиля, спикировала вниз, тонкая кожа оливкового цвета покрывала костистый скелет, развернутые крылья походили на двух подранных бумажных змеев. У животного была приплюснутая морда, рот, снабженный выступающими клыками, и крохотные черные, близко посаженые глазки. Когда оно захлопало широкими треугольными крыльями, маневрируя в воздухе, распахнулась огромная пасть.
Бейн сделал резкий выпад лазерным мечом, но крылатая тварь уклонилась в сторону, в свою очередь, ударив его огромными свисающими когтями на концах лап. Когти ударили в грудь Дарта Бейна так, что уже давно бы располосовали любую другую жертву. Бейн рухнул на землю, но орбалиски дали ему и силы, и надежную защиту, так что крылатому монстру не удалось ранить его.
Чувствуя себя непобедимым, Бейн поднялся на ноги и стряхнул лохмотья, в которые превратилась его туника, ощущая под рукой твердый панцирь орбалиска. Он расправил плечи и крепко сжал рукоять меча, ожидая возвращения твари, которая собиралась нанести смертельный удар. Сначала Бейн хотел убить монстра, разрубить его на кусочки, размазать в кашу, используя свои новые познания, но потом призвал Силу и остановил животное в воздухе, направляя его на землю.
Тварь била крыльями и лапами, выпуская крючковатые когти. Но Бейн обуздал волю чудовища и заставил его приземлиться на влажную землю. Он продолжал использовать давление Силы, и наконец, рыча и выпуская клубы тошнотворного воздуха, крылатая тварь покорилась. Она подогнула узловатые лапы и склонила свою длинную шею в ту сторону, где находилась могила Фридона Недда.
Некоторое время Бейн рассматривал животное. Потом, словно легендарные всадники Ондерона, он забрался на спину крылатого чудовища и приготовился к взлету. Это было хорошее предзнаменование, знак будущего, и Дарт Бейн улыбнулся.
Он притянул к себе шею твари, и она захлопала подвижными крыльями, поднимаясь вместе с ним в плотный воздух. Тварь плевалась и дергалась, но, в конце концов, смирилась с присутствием ситха у себя на спине. Бейн приспособился к управлению своим новым транспортом.
Теперь, когда он узнал всю полноту мощи ситхов, он подумал, что смог бы даже управлять движением планет и лун, что смог бы играть их орбитами и силой тяготения, как ребенок, забавляющийся разноцветными мячиками.
Когда-то давно Дксан сближался с планетой Ондерон так, что крылатые твари могли перелетать из одной атмосферы в другую. Может быть, Бейну удастся достаточно изменить орбиту дикой луны, чтобы перебраться на соседнюю планету, которая заполняет небо Дксана. Вызывая хаос и смерть, Дарт Бейн полетит на Ондерон… и там, может быть, найдет своего ученика.

@темы: Переводы, "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

На закате
Фанфик

Apt. А что, если отношение Дуку к Республике было навеяно Палпатином - специально, чтобы внести раскол в Орден?

Basilews. Да он монстр какой-то, этот Палпатин. Так задурить одного из лучших джедаев! Шаман. Он бы еще Йоду на свою сторону перетянул… Палпатин подтолкнул Дуку к уходу из ордена и убедил его сделаться ситхом ради джедайских идеалов.

Из диалогов на Старом форуме «Кулички»

На закате

Белый пепел кружит над землей…

***

Это был обыкновенный сон, долгожданный обыкновенный сон, а не «сон в опасности». На почти настоящей кровати. Правда, в корабельной каюте... и «почти настоящая» – это все-таки не совсем то... Но корабль все-таки летел домой.
Какой-то я стал сентиментальный и расслабленный… "Радость при виде кровати – пора на покой". Джедайская мудрость.
В отличие от большинства моих собратьев, мне ведь есть куда вернуться. Есть родственники и даже фамильное поместье. Восьмисотлетняя кровать из дерева ток-хма... На ней, конечно, давно никто не спит, так, для красоты стоит себе... Бархатный балдахин, золотые кисти...
(Опять кровать, а? Ох, как же вымотала меня эта дрянная планета! Семь месяцев непрерывной «демократизации»… Коллективный договор… Равноправие и честные выборы… Ля-ля-ля. Начнем сначала: ля-ля-ля. И так до бесконечности.)
…Я сидел в пыльном бархате, а голоса кузена Таэно и кузины Лал, слишком слабые для этого необъятного зала, терялись между полом и потолком: «Дуку, куда ты спрятался? Выходи, мы больше не играем!» Я знал, что они отчаялись найти меня и решили прибегнуть к хитрости. Стоит мне показаться, как они наперегонки побегут к яшмовой ручке дальней двери, чтобы постучать по ней. И тогда искать их придется мне...
Лал уже умерла, а Таэно… Как-то быстро он обносился, бедняга Тэнко. «Полный маразм загнивающих обрубков аристократических фамилий» – так, кажется, называлась статья в той газетенке, которую он все совал мне под нос, настойчиво требуя читать вслух. Надо было остаться еще на три дня и подать от его имени иск о защите чести и достоинства личности. У меня было около шестисот кредитов, я ему почти все и оставил.
Нет, не мог я выкроить три дня, честное слово. Опоздай я тогда хоть на день – эти хонорцы пустили бы в распыл всю свою планету. Пальцы чуть ли не с кнопок снимал. Анацефалы.
На Корусканте я не был уже почти три года. У меня в комнате, наверное, все мохом заросло. И плесенью. Включил я робота на автоуборку перед отъездом? Включил или не включил? Ладно, осталось меньше суток, чтобы узнать точно. Меньше суток – и я наконец-то буду дома. Возьму отпуск, я заслужил!
Подожди-ка... Это письмо от внука Таэно, я ведь собирался позвонить ему... Точно. Что мне не давало покоя во время всей этой миссии? Письмо. Всё, склероз. Он просил совета... одним словом, разрешения на продажу поместья. Совсем вылетело из головы…
Это я уже спал, и мне снился сон, что я встал, подошел к передатчику и запросил свободный канал. Персонал вообще не любит, когда пассажиры злоупотребляют щедростью астрокомпаний, и внаглую блокирует систему. Странно было бы ожидать чего-то другого на корабле фирмы «Галактон» – разумеется, заблокировано. Я уже собирался связаться по интеркому с дежурным, но тут почувствовал присутствие еще одного человека. Я уже знал, что это за человек. Это мой малыш.
– Малыш, хвала Создателю! И ты здесь! Какими судьбами?!
А я ведь спал, я как-то все время упускал из виду, что это сон.
Мы уже обнимались. Честно, я так и не привык к тому, что он стал таким высоким. Сначала малыш был чуть выше моего локтя. Для него это боль и проблема, рост метр двадцать с шести до пятнадцати лет. Большая часть тогдашних моих педагогических потуг сводилась к тому, чтобы его проблема не превратилась в комплекс. Хорошо, что мой собственный учитель – магистр Йода. Мне было кого все время в пример приводить. Размер не имеет значения… ну, и так далее.
– Малыш, ну почему мы так редко видимся... Ты видишь, Сила сама нас сводит, иначе нам просто не выкроить времени...
– Да, учитель, – улыбнулся он. – Но теперь все время – наше.
Достаточно было одной этой улыбки. Я все понял.
Он стоял и смотрел на меня, весело и беззаботно. И я не удержался, шагнул к нему еще раз и крепко прижал к себе. Это был сон. Я чувствовал тепло его живого тела, упругость его мускулов, видел блеск его глаз... «А ну-ка, подними свои честные-честные глаза. А теперь скажи: это сделал ты или твой драгоценный Ки?»
– Как... Кто...
– Вы еще не в курсе?
– Ну, вот, уже в курсе... Я не знаю... Ты, может, сядешь, или...
Он снова улыбнулся, уголком губ, и сел на кровать, а я выдвинул из стенки кресло.
– Объясни мне все-таки, как это произошло? И что... что я могу для тебя сделать?
И снова он так посмотрел на меня, что заныло все внутри. Вид у меня, наверное, был очень жалкий... Что я теперь могу сделать? Ничего. В моей памяти – нитки бисера в длинном парике и честные-честные голубые глаза. Мой падаван опять слинял в город, разумеется, нашкодил, и какой-нибудь участковый полицейский сейчас названивает в приемную Храма.
– Учитель, извините, что я так злоупотребляю вашим покоем, но кроме вас мне не с кем поделиться. Как вы любите говорить, есть несколько вариантов, но зачем же выбирать самый худший?
– Ну?
– В Галактике появились ситхи. Это первое. Второе…
– Ты это серьезно? – перебил я, но тут же поправился: – Ох, прости… Совет знает?
– Знает. Они сперва не поверили мне. Как всегда. Я ведь был еще в теле.
Он положил ногу на ногу, обхватил колено руками, так небрежно и естественно, и покачал носком сапога. Сама Сила качает ногой для того, чтобы я узнал моего малыша… У меня и вправду появилось чувство, что все время – наше. В тот же миг я подумал: наше время кончилось. «Не поверили. Я ведь был еще в теле». Бедный малыш.
– С кем ты говорил? С учителем Йодой говорил?
– Да, еще тогда. Сейчас меня никто не слышит. Впрочем, тогда меня тоже не слышали.
Никто не слышит. Я понимал, что малыш совершает колоссальную работу, преодолевая законы видимого мира. Он ведь сейчас не материя, а поле… Поле с такими свойствами, что одно неточное движение – и я, и этот старый космический сундук, и вся окрестная пустота и тишина в радиусе нескольких парсеков станут чистым излучением. Таким, что какие-нибудь анацефалы за Кольцом Риши побросают свои железяки посреди боя и напишут в хрониках – упала, мол, звезда Шиповник, и небесная твердь долго шипела от наших грехов.
Впрочем, мой малыш никогда не делал неточных движений. И как могло случиться…
Разумеется, сейчас он дышит на минимуме… Но как Совет может не слышать?! Как учитель Йода может не слышать?! Я же вижу его своими глазами! Давненько, однако, я не был на Корусканте… Стоп. Он сказал еще: «второе».
– Ситхи – это первое, а второе?
– В Ордене появился Избранный.
– Ситхи и Избранный… Пророчество! Равновесие в Силе! – непроизвольно вырвалось у меня.
– Нет, это не равновесие, учитель. Есть несколько вариантов…
– И сейчас все идет в сторону наихудшего?
– Все может быть. Вы же знаете, будущее в движении.
– Что я должен делать?
– Вы – любимый падаван магистра Йоды. Может, он хоть вас послушает… Появились ситхи – они не поверили. Пришел Избранный, сам к ним пришел – они отвернулись. Что им еще нужно? Чтобы небо на голову упало? Так ведь дождутся.
– Это ты его нашел? – быстро спросил я.
– Да. Он мой любимый сын в Силе, – и снова знакомые нотки, на этот раз «законной гордости». – Хотя я даже не успел заплести ему косичку. Мне не разрешили учить его, Мэйс так и сказал: «Мы запрещаем тебе». Ну, мне-то они могли запретить, конечно. Но не солнцу – взойти. Помните, вы говорили, что я всегда оказываюсь не в нужное время и не в нужном месте. Конечно, все неприятности в Ордене – из-за меня! Вы же знаете. Боюсь, что магистр Йода так вам и ответит. И добавит: делай или не делай. Но если уж так хочется "не делать", можно хотя бы пальцем пошевелить, правда?
Он издал короткий смешок и переменил позу. Откинулся назад. Как сильно он поседел за то время, что мы не виделись…
– А ситхи? Ты встретил их?
– Только одного. Ученика.
– Значит…
– Его убил мой падаван Оби-Ван Кеноби.
– А-а, тот, которого ты не хотел мне показывать? – пришла моя очередь улыбнуться, хотя было не до веселья. – Которого магистр Йода тебе «навязал»? На которого ты мне жаловался?
– Ну что вы такое говорите? Оби-Ван тоже мой ученик, его я тоже люблю. Он был такой послушный… Только вот непонятно, в кого бы это... В конце концов, он меня превзошел. Ситха он убил, не я. Между прочим, если уж на то пошло, я никогда ни на кого не жаловался, это магистр Йода вам на меня жаловался. Помните?
Я помнил. Передо мной сидел светловолосый мальчик с лихим хохолком на макушке и болтал ногами. Ноги у него не доставали до пола, но вид был самый независимый, а на правое плечо свисала длинная косичка. К косичке было привязано огромное количество разноцветных бисерных ниток. Как он всегда любил нацеплять на себя этот бисер… Впрочем, я в свое время потихоньку от учителя носил кольцо в носу. Тогда была такая мода.
– Ладно, пойду я, – сказал малыш озабоченно и спрыгнул с кровати. – Задерживаю вас по пустякам. Но вы верите, что я не виноват? Хоть вы мне верите, учитель?
Он подошел и положил голову ко мне на колени. Я погладил его по пушистому хохолку на макушке. Когда он привязывал свой бисер и туда, мы называли такую прическу «гейзер мысли».
– Я тебе верю, малыш.
Он поднял голову. Ему не надо было так делать. Неужели он хотел увидеть мои слезы?
– Учитель, я сделал все, что было в моих силах.
– Конечно. Разве я когда-нибудь в чем-то тебя упрекал?
Снова я не успел уловить изменения. Он уже был таким, каким я видел его в последний раз. Я набрал в легкие побольше воздуху и встал. Он положил руки мне на плечи. Какой же он стал высокий, Создатель! Каким он был высоким…
– Ты видишь, я уже просто старая рухлядь, малыш… Но… Клянусь, я...
– Нет! Только не мстить! Учитель, умоляю вас! Поклянитесь, что не будете мстить!
Он говорил что-то еще… кажется, о своем последнем ученике. Но корабль уже перешел на планетарную тягу, я просыпался… Я что-то обещал… Этого я уже не запомнил.



***

От космопорта до Храма я добирался четыре с половиной часа. Эта поездка измотала меня, кажется, больше, чем те пять миссий подряд, на которые меня перебрасывали, как мячик для игры в донк.
Сила, как же плохи у нас дела... Везде. «Все на месте, да что-то не так», – это, оказывается, еще оптимистический взгляд на вещи. Реалистический: куда ни кинь, везде клин.
Поскольку в средствах я был весьма ограничен, то решил сесть в метро. Попал в самый час пик в этом секторе, а самое неприятное – кто-то то ли спьяну упал под поезд, то ли решил покончить с собой... График, разумеется, сбился, а входящих пассажиров проинформировали с пятиминутным опозданием. На платформе, понятное дело, началась давка, причем такая, какую я в своей жизни видел только один раз – в кино «Точка невозвращения», про Восьмилетнюю войну, в сцене эвакуации на вокзале.
Не без приключений выбравшись на поверхность в секторе 40-80-Малое кольцо-Оранжевый, я втиснулся в аэробус «Синие Квадраты – Центр». Проехали мы, как сельди в бочке, только две остановки. На площади 500-летия Республики шел несанкционированный митинг. Водитель автобуса выругался в обе глотки и приказал вываливать живо. Кое-кто начал возмущаться и требовать вернуть плату за проезд, но большая часть – в том числе и я – покорно повиновалась. Если водила не хочет везти, тут уж ничего не поделаешь.
Выйдя на улицу, я понял, почему аэробус не мог перелететь на другой уровень: митинговщики устроили пикеты по всей вертикали. От воя сирен, которые пытались перекрыть рев мегафонов, закладывало уши. Дорожные дроиды срывали транспаранты. Подтягивались водометы и электрошокеры. Муниципальная полиция пыталась организовать объезд и обход, но час пик на Корусканте – это час пик...
Надо было выбираться из этой жуткой толпы. Пробившись к ряду домов, я попытался найти какую-нибудь закусочную или бар и пересидеть там минут сорок. Но не я один был такой умный. Все магазины и кафе были забиты народом, спасавшимся от давки. Нет, не получится отсидеться.
Среди провинциальной молодежи, которая мечтает об огнях больших городов и создает проблемы миграционным службам Республики, хорошо было бы бесплатно распространять сенсорные ролики с подобными сюжетами. Жизнь в мегаполисе имеет немало таких вот темных мест.
Ладно, придется решать эту проблему по-другому. Я посмотрел наверх – эстакада следующего уровня открытая. Это хорошо. Выпрыгнул из толпы вверх, как пробка из воды, ухватился за перила и перелез. Весь транспорт стоял и тут, но народу было все-таки меньше.
Я заскочил в первую попавшуюся забегаловку, взял сырную лепешку, чашку до-до и две свежих газеты, «Голос Республики» и «Свободная печать». Оставались только места у стойки, причем явно для каких-то трехметровых типов. Педаль заедала. Даже спустив сиденье, я не смог достать ногами до пола.
Сыр оказался прогорклым, до-до – одна вода, терминал был в буквальном смысле заплеван, вдобавок кристаллы подсели, и текст постоянно дергался. Что за день такой, мама родная... Кстати, что за день, действительно? 338-й. В нашем секторе глубокая осень, скоро зима.
Я протер экран салфеткой. Не знаю, сильно ли это ему помогло... Так.

«Парламентский календарь: день 338-й».
«Принятие бюджета Республики в первом чтении возможно в течение месяца».
«Жилье для депутата».
«Межрасовые браки в новом Республиканском Кодексе о гражданских отношениях».
«Демократия на местах: реформы на Таире».
«Канцлер Палпатин готовит послание Сенату о борьбе с коррупцией».
«32-я поправка в действии: вопрос о создании республиканских сил быстрого реагирования заблокирован парламентским объединением «От края до края».
«Заседание Комитета космического судостроения».
«Восстановление депутатского иммунитета представителя Торговой Федерации».
«Инновации на службе экологии».
«Дни тумской культуры в Экспоцентре «Сороковой меридиан».
«Выставка концептуалистов системы Келзы в Синем зале Сенат-Холла».
«Прогноз политической погоды».
«Новости спорта».
«Юмор и кроссворды».

Хм. Ну, разумеется, «жилье для депутата» важнее, чем действие 32-й поправки. Юмор и кроссворды. Тишь да гладь. Выставка концептуалистов. Пир духа, пишется слитно.
Посмотрим, что пишет оппозиция.

«Партия «Реформы и свобода» предрекает секвестр бюджета после первых двух месяцев исполнения».
«Карморки инициируют парламентское расследование инцидента «ОЗ». (Хм. Что за инцидент, интересно? Ага, вот: «Руководство корпорации «Озоновый зонтик» под давлением неопровержимых доказательств признало участие в финансировании разработок биологического оружия на планете Тан. Предположительно, именно разгерметизация одного из контейнеров «ОЗ» на супертанкере «Полярная звезда» привело к экологической катастрофе на Карморе».)
«С широко закрытыми глазами. Орден джедаев: гарант конституционного порядка или тоталитарная секта?» (Так, ну и каковы же выводы? Разумеется - «тоталитарная секта».)
«Проблемы безопасности: нет проблем или нет безопасности?»
«Кто стоит за корпорацией «Новые ворота»?» (И кто же стоит? Никак Банковский картель? Нет, не угадал, Союз промышленников Ло и Сорна.)
«Таира бьет рекорды по количеству приписок на душу населения».
«Республика похожа на ракового больного. Интервью с бывшим помощником экс-канцлера Валорума». (Так, ну, это старые песни о главном. Стоп. Бывший канцлер. А нынешний кто такой?)
«Политическая биография Верховного канцлера Палпатина: слишком много темных мест и белых пятен. Интервью с представителем дипкорпуса Набу, пожелавшим остаться неизвестным». (Ага, значит, нынешний канцлер – некий Кос Палпатин с Набу. Надо взять на заметку.)
«Торговая Федерация всегда выходит сухой из воды, недаром неймодианцы – земноводные».
«Транспортная проблема Корусканта: пустое множество решений». (Это точно.)
«Бич наркомании: сухая страшная статистика».
«В секторе «50-40-Розовые столбы» избиратели проигнорировали всех кандидатов на пост мэра».
«Общественная организация «Союз ответственных родителей» празднует победу: принята поправка к закону «О медицинских услугах», отменяющая обязательный анализ на наличие мидихлориан в крови новорожденных» (Даже так? Вот это новость…)
«Насилие в сети: сброс стресса или виртуальная смерть личности?»
«Звезда сотпрола Ласс Лу выбросилась из окна собственного дома» (Сотпрол еще какой-то… Это музыка, что ли? Или новый вид спорта? Нет, но поправка к закону… Не камушек, а прямо целый булыжник в наш огород!)
«Прогноз погоды». (В Храмовом секторе без осадков. Так, температура, давление, влажность… Ветер северо-восточный, пятнадцать метров в секунду. Северо-восточный – понятно, почему так холодно…)

Все ясно. Я посмотрел на часы. Пожалуй, мне пора. Надеюсь, этих пикетчиков уже отправили в кутузку или по домам.
Я сунул карту в щель рядом с экраном. Всего два кредита.
– Хозяин, какой адрес у вашего заведения?
Сиреневый пагрик, бодро перетекающий от одного конца стойки к другому, повернул в мою сторону один глаз и приподнял ухо.
– Что-то, мастер? Наш адрес? Проспект генерала Апыр-пыр-пыр-Ш`ба, пять тыщ двести три дробь восемнадцать-Зеленый, платформа тридцать семь. Там внизу экрана написано.
Я настучал код, но успел набрать только «Такси, пр. Апыр-пыр-...», как автомат запищал, что мой лимит исчерпан.
Нет, это просто кошмар какой-то!
– Ситх бы побрал этого Апрышбу и его монстровое имя, - как можно спокойнее произнес я, без всяких восклицательных знаков. Просто констатировал факт, что мне надоело торчать в этом грязном кабаке на этой отвратительной улице.
– Хе-хе-хе-хе! – пробулькал вдруг пагрик, всем телом колыхнувшись в мою сторону. – Нет эмоций – есть покой, да? Что, джедай, покойники снились? Не везет сегодня?
– Не везет, – подтвердил я.
– Трудный первый шаг, да? - на меня замигали сразу три глаза. Четвертый, вертясь на стебельке, как перископ, продолжал наблюдать за порядком в зале. - Первое задание - и уже успел куда-то вляпаться? Небось только-только косичку отчекрыжили, а? Может, я чем-то могу помочь тебе?
Монстр весь светился дружелюбием, даже цвет поменял. Я тоже захлопал глазами, пока до меня, наконец, не дошло.
Кто бы что ни говорил, а в нашей профессии есть свои радости. Ни с чем не сравнимые. Для этого пагрика все мы на одно лицо, он не понимает, что перед ним сидит старый, совершенно седой человек, весь в морщинах... Тем не менее, он испытывает ко мне симпатию. Ради этой симпатии, ради преодоления условностей, ради чужого как своего мы и живем, да?
Да. Не зря погиб мой малыш Квай-Гон. Не зря погиб и мой второй падаван Дунс, и третий – Кэри, и самый младший – Рики...
– Спасибо на добром слове, хозяин. Мне нужно доехать до Храма, а деньги все вышли...
Я показал ему свою пустую карту и со вздохом сунул ее в карман.
– Продуктовая машина подойдет?
– Да хоть катафалк! Лишь бы тяга давала хотя бы триста.
– Хе-хе-хе! Катафалк! – снова утробно заухал он. – Не рановато ли, приятель?
Я посмотрел на него уже более внимательно и почувствовал, что это не взрослая особь, а совсем молодой экземпляр. Его крайний правый глаз не отрывался от моего меча на поясе. Ох уж эти юные романтики... По-моему, это и есть светлая сторона жизни.

***
В Храмовом секторе уже стояли вечерние сумерки, когда я наконец-то попал домой. Автомат как раз ходил с пылесосом, так что мои опасения не подтвердились. Первым делом я принял душ и побрился. Вторым делом (памятуя о нашей бюрократии) зашел в систему и посмотрел, на месте ли мои отчеты. Отчеты были на месте - последний еще активный, а четыре первых уже в архиве.
Уже чистый и бодрый, я отправился в столовку и наконец-то нормально поел. Народу не было совсем - обед давно закончился, ужин еще не начинался.
Теперь можно было приступать к наведению справок и мостов.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Испытание
Фанфик

Ожидание на окраине.
Ожидание на песке.
Ожидание на болоте.
Ожидание в крови.
Ожидание за вином и яствами.
Войдешь в пещеру, и прийдут трое неторопливых гостей.
Отнесись к ним с уважением,
и в конце концов будет счастье.

Книга перемен. Ожидание

- Надо приготовить знатный ужин! - сказал он вслух, выйдя на порог.
Он понес руку к глазам, приставил ее щитком и посмотрел на белесое небо пустыни.
В маленьком дворике, образованном камнями, которыми хозяин попытался защитить свой дом от песчаных заносов, все было мертво. Так же, как и в этом блеклом небе.
- Сегодня мне пятьдесят лет, золотой юбилей! Может быть, кто-нибудь разделит со мной праздничную трапезу? Надо быть готовым ко всему!
Он говорил уверенным бодрым голосом, и желто-серая тишина слушала благосклонно. Она знала цену и его бодрости, и его улыбке. Это она научила его держаться стойко и усмехаться весело, но и за урок взяла дорого. Очень дорого. Достаточно было посмотреть на его морщины, на клочковатые белые волосы и темные жилы, вспухшие на огрубевших руках.
На его лице не вылиняли только глаза, в них до сих пор отражалось небо другого мира. В другом месте и в другое время он выглядел бы подтянутым крепким мужчиной в полном расцвете сил, а не немощным стариком, иссушенным безжалостными солнцами жестокой планеты. Но он был в этом месте, и время обошлось с ним очень круто, так что он растерял и здоровье, и красоту лица, и силу тела… От прошлого у него не осталось ничего. Почти ничего.

Старик, в самом деле, начал хлопотать по хозяйству так, как будто в его убогую хижину могли прийти гости. Прийти к вечеру, когда дневное марево пригасает, сменяясь глубокими фиолетовыми разводами.
Он убирался в доме и напевал, а горячий желтый воздух впитывал негромкие звуки его голоса. Голос у старика тоже был яркий и высокий, как то, другое небо в его глазах. Пустыня была настолько уверена в своей власти, что до поры до времени позволяла ему и петь, и смеяться. Все равно он никуда от нее не денется, и скоро, совсем скоро его кости станут горсткой песчинок в ее беспредельных желтых волнах.
Во дворе за домом стоял привычный в этих местах влагоуловитель – маломощный и изношенный. Старик тщательно следил за его исправностью. Можно сказать, что большую часть времени он занимался починкой этой проржавевшей железяки. Впрочем, времени-то у него было много, хотя в самый разгар дня он все же не рисковал покидать дом. Страшная жара и воздух, пропитанный запахом раскаленных камней, были ему уже не по силам.
Сегодня он потратил значительное число драгоценной воды, чтобы вымыть в хижине пол и смахнуть влажной тряпкой песок и пыль со своей скромной мебели. Влага сразу же испарилась, но была минута, когда старый отшельник смог вдохнуть несколько глотков чистоты.
Потом он принялся за готовку. У влагоуловителя был отвод в камеру, где по стенкам рос лишайник со съедобными спорами, а внизу ползали медлительные белые улитки. За этим своим хозяйством старик тоже заботливо присматривал. Суп из улиток не нужно было солить, да и мясо у них было питательное - «хорошо, но мало». На самой водосборной колонне росли странные татуинские грибы. Когда-то давно отшельник брезговал ими.
У влагоуловителя и хижины появились тени, потом эти тени поползли через дворик. Старик выглянул из дома и по приставной лесенке поднялся на плоскую крышу. Он собрал вяленых улиток, которые стали коричневыми, и вернулся в дом. Были слышны звуки передвигаемой посуды, частые удары пестика в ступе, бульканье кипящей воды и все то же негромкое пение. Иногда монотонное, как молитва нараспев, иногда – торжественное, как гимн. Именинник праздновал свой золотой день.
Он разговаривал не только сам с собой. На кухне в большой банке у него жил пористый лохматый гриб, с которым отшельник привык общаться, как с товарищем по несчастью.
Гриб любил своего хозяина. По утрам, входя на кухню, отшельник здоровался с ним и похлопывал по маслянистой корке. А когда старик мыл его, ополаскивал его банку и заливал в нее свежую воду, гриб лоснился от удовольствия и щедро выделял из своих недр светло-коричневую жидкость, похожую на пиво.

Когда солнца совсем ушли за горизонт, и в небе на западе остался только шлейф их жара, отшельник зачем-то вынес из хижины стол, кряхтя от неудобства ноши. В доме был только один стул, но им старик не ограничился. Он еще выволок свой старый сундук и прикатил из мастерской большой плоский камень, похожий на огромный пень какого-то диковинного дерева. Стул он поставил во главе стола, а сундук и камень по бокам. Последовала расстановка блюд – в дело, кажется, пошла вся утварь, бывшая в доме. Тем временем в небе появились яркие острые звезды, и старик поставил в центр стола лампу.
Убедившись, что все устроено наилучшим образом, хозяин сел на камень и положил на стол усталые руки. Все вокруг было по-прежнему мертво и безжизненно. Ни одно насекомое не прилетело к лампе, чтобы сгореть в ее пламени. Не было здесь насекомых. Одна только смертоносная пустыня. Но сейчас и она отдыхала в темноте.
Правда, в некотором отдалении от маленькой хижины один фермер, спешивший из Мос-Айсли домой на потрепанном спидере, навел на крохотный огонек свой бинокль, хмыкнул и покрутил головой на крепкой потной шее – то ли недоуменно, то ли осуждающе. Старый Бен оказался именно тем, кем его и называли в округе – сумасшедшим колдуном.
Несмотря на то, что фермер мог стать легкой добычей тускенских молодчиков, он все же притормозил, чтобы разглядеть происходящее за забором Бена повнимательнее. Но даже подкрутка бинокля на максимальную дальность и резкость не помогла разобраться в том, что, собственно, делает старик. Отшельник сидел во дворе за столом, шевелил губами, и все его движения были таковы, будто он общался с кем-то невидимым. «Совсем спятил, старый хрыч, - подумал наблюдатель. – Мерещится ему, вишь, что к нему кто-то пришел. А попытайся в самом деле зайти к нему в дом – шиш. Двух слов не скажет и тут же начнет выпроваживать. Больно гордый!»
Фермер опустил бинокль, пожал плечами и прибавил ходу. Все-таки с тускенами шутки плохи.
______

- Учитель, помните ли вы обо мне? Я бы очень хотел видеть вас за своим столом. Не знаю, узнали бы вы меня сейчас… Я стал старше вас на год. Сегодня мне исполнилось ровно пятьдесят лет. Помните, вы говорили: «Традиция гласит, что с этого дня человек начинает жить для вечности».
Старик усмехнулся, покачал седой головой.
- Вот и я наконец добрался до вечности… «Отшельнику стойкость – к счастью». Я уже до того помудрел, учитель, - снова смешок, - что даже смог бы дописать к основной формуле свою: «Отшельнику в стойкости – счастье». Только некуда дописывать… «Желтое не желтеет», помните? Теперь я сам мог бы рассказать вам, что это такое… Смотрите, я приготовил праздничный обед из ничего, и какой обед! Я очень старался превзойти вас хотя бы в этом... И конечно же из уважения к вам я приглашаю и вашего любимого ученика Энакина. Вашего ученика, не моего.
Я пытался. Я знаю, «делай или не делай», но я не смог. Я слишком уважал вас, чтобы отказаться от той обузы, которую вы на меня навесили. Наверное, я был не прав. Это было еще одно ваше испытание… а я его не выдержал.
Но и вы... Вы бросили меня. А он не считал меня своим учителем. Учителем для него были вы. Он говорил, что вы приходите к нему, учите его... А меня, меня вы ни разу не навестили… Конечно, я же всегда был нелюбимым учеником, не то, что этот…
Его наглость иной раз переходила все границы - вам бы понравилось. И видите, видите, что из него выросло? А ведь я предупреждал, я просил! Но вы никогда никого не слушали...
Кто теперь может что-то изменить? Кто повернет мир в нужную сторону? Я остался один...
Вообще-то я хотел бы иметь возможность встретиться с ним и поговорить. С этим противным пацаном с Татуина. Не знаю, что бы я сказал ему. Наверное, вот что: посмотри на себя, посмотри внимательно. Ты всегда говорил, что я никто, а ты-то кто, ты? Ну что, молчишь? То-то же! А сколько раз ты рассказывал мне, как принимал нашего учителя в своем доме, здесь, на этой омерзительной планете… и каким ты был добрым, смелым, великодушным, и какая у тебя была хорошая мама, и что это я виноват в ее смерти. Сколько раз ты рассказывал, как учитель посадил тебя на плечо после выигранных гонок – чтобы я ревновал и завидовал, да? Так вот, знай, Энакин, - я тебе никогда не завидовал. Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Уж сейчас тем более. Потому что с первого дня, как мы встретились, я увидел тебя насквозь. Увидел твою черную душу, которая похожа на эту пустыню. Я хотел спасти от тебя мир, но не смог. Я ничего не смог.

Старик опустил голову. Как только он перестал говорить, зазвучала ночная песня пустыни – шуршал, струясь, остывающий песок.
Помолчав, именинник придвинул к себе миску.
Он ел. Пережевывал и глотал свою стряпню, запивая холодным кисловатым настоем пивного гриба.
- Учитель, умом я понимаю, что виноват, а сердцем – нет. Я не виноват. Ну скажите, что я не виноват!
…

- Подайте мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать?
…

- Почему это со мной случилось? Почему, почему? Учитель! Лучше бы тот раскрашенный болван убил меня, а вы остались живы! Я ведь здесь все равно что мертвый! Зачем я живу? Я не живу, я существую! Услышьте меня! Помогите мне! Возьмите меня к себе! Ну хоть бы кто-нибудь сказал мне – что делать?
…

- Учитель, я умер вместе с вами! Мало того… мало того, вы прожили сорок девять лет, а я? Почему я должен был убивать свои лучшие годы с этим отвратным пацаном, которого вы мне навязали? Почему сейчас я должен заживо умирать в этих песках? Почему, почему? И все-таки я прав, а не он! Я!
…

- Вы этого хотели, да? Вы этого добивались? Эта черная машина правит всей галактикой! Вы бы не узнали нашего мира, если бы появились здесь! Где же ваша справедливость? Где ваша любовь?
…

Голос старика становился все более громким и хриплым, и отчаяние звучало в нем все сильнее. А звезды пустыни такие яркие, такие острые. Такие далекие и равнодушные…

- Где, где ваша хваленая любовь, где ваш Свет? Или испытание было в том, чтобы я презрел вашу последнюю волю и поступил по-своему? Так, как вы сами всегда поступали? Ни с кем не считаясь? Вы хотели, чтобы я отрекся от вас так же, как вы отреклись от меня? Потому что как же это назвать иначе? Да, вы отреклись от меня! Вы бросили меня! Вы никогда не считали меня своим учеником! А его, его… А он – ваш ученик, да? Ваш любимый ученик?

Так кричал старый Бен в черную ночь пустыни, и она торжествовала, впитывая каждое его негодующее слово.
_____

Наконец он устал. Было уже очень поздно. Он поднялся и начал собирать со стола. Его руки дрожали. Унеся остатки еды, он вернулся во двор, чтобы внести в дом и стол, но лишь махнул рукой. Забрал лампу и скрылся за дверью.

Во дворе под звездным небом остался стоять стол и три места для сидения. Когда в хижине отшельника погас свет, оказалось, что эти места заняты тенями. В темноте призрачные гости светились изнутри.

Старый Бен уже крепко спал, когда одна из теней скользнула в дом. Она прошла сквозь стену так же просто, как если бы хижина тоже была сном.
Тень постояла у изголовья спящего и даже присела на краешек его убогого ложа. Потом протянула руку – да, у тени была рука – и погладила старого отшельника по щеке.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Два учителя
Фанфик

У меня есть дом, в котором мне тесно,
У меня есть рот, в котором поет
кто-то другой,
И когда я сплю, мое отраженье
Ходит вместо меня,
С необрезанным сердцем
И третьей хрустальной ногой.

Б. Г.</div>

I.

…он уже почти вошел в сон, начал растворяться в тишине и покое… ох, как это приятно, после такого дня… после таких дней… перестать бороться с усталостью, а просто отдаться ей – и сладости сна…
Нет, не сладость.
Квай-Гон прислушался.
Эни плакал. Плакал чуть слышно, подавляя всхлипы.
Джедай приподнялся на локте – и вдруг подумал, что один раз так уже было. Неслышный детский плач, горький, безутешный. Тогда он старался этого не замечать. Говорил себе: парень должен справиться сам, что я буду вытирать ему нос… И переворачивался на другой бок, хотя не мог заснуть до тех пор, пока не засыпал Ксанатос. Как будто его собственные слезы горят за ним по пятам… «Но мое горе было нерукотворным. Никто не пришел и не выторговал меня у родителей. А я…»
Он откинул одеяло и сел на кровати. Прислушался снова. Оби-Ван спал сном праведника.
Он встал – не бесшумно, а нарочито громко, позволив кровати скрипнуть и полу озвучить его шаги, чтобы не испугать мальчика внезапным появлением.
- Эни, - тихонько позвал он, присев на пол у раскладной кровати. – Что ты не спишь?
Мальчик не пошевелился, но тихо-тихо шмыгнул носом.
- Тебе холодно, малыш? Даже под двумя одеялами? Может, накрыть тебя еще моим плащом?
Молчание. Боится, что если заговорит, голос выдаст его плач.
Квай-Гон погладил его по голове. Перебрал пальцами мягкие нестриженые волосы. Мальчик тут же повернулся лицом, блеснули большие глаза.
- Холодно?
- Нет, все в порядке.
- Ну, смотри. А то можешь лечь на мою кровать, а я тут. Там теплее, чем здесь, под окном.
- Учитель…
- Да, Эни?
- Так что… значит… я никогда не стану джедаем?
- Станешь. Я же обещал тебе.
И тут же, мгновенно, - маленький комочек обхватил руками его шею, прижался мокрой щекой к его плечу. И слёзы, слёзы без остановки, хотя почти без звука.
Квай-Гон успокаивающе погладил мальчика по волосам, легонько похлопал по спине.
- Малыш, ну что ты… не надо так переживать...
- Как же не переживать! Как не переживать, если они… А они… они сказали, что я… а я ведь…
- Конечно, Эни, ты. Ты – самый лучший. И ты будешь джедаем.
- Но как?
Сколько горечи и тоски, сколько боли в этом коротком вопросе. Носом хлюп-хлюп. Поднял голову и посмотрел ему в глаза.
- Но как, учитель?
И уже надежда, хотя слезы блестят и текут, текут и блестят.
Квай-Гон шепнул ему в самое ухо:
- Я видел тебя джедаем.
Маленькое сердечко забилось еще сильнее. Слёзы остановились.
- Это правда?
Квай-Гон вытер мокрые щеки, тихо усмехнулся.
- Разве я когда-нибудь тебя обманывал?
И снова нос - шмыг-шмыг. Чтобы из этих блестящих ожидающих глаз больше не бежала вода, Квай-Гон продолжил:
- Будет так, как я сказал. Не принимай близко к сердцу.
- А они? Они же сказали, что меня нельзя учить...
- Они сказали, что твое будущее затемнено, и они не видят сквозь темноту. А я вижу - потому что наши судьбы связаны. Ты же слышал, я назвал тебя своим учеником. Никто не может отменить эту клятву. Она нерушима.
Надежда уже стала уверенностью. И любопытством.
- И что вы видели?
- Я же уже сказал: видел тебя джедаем.
- Значит, вы будете меня учить?
Квай-Гон усмехнулся.
- Вы будете меня учить? – переспросил мальчик настойчиво и серьёзно.
- Я должен получить на это разрешение Совета, - выговорил мастер. - Но я его получу.
- Но они же сказали...
- Малыш, если нужно преодолеть непреодолимое... Если нужно изменить то, что не изменяется... Есть один проверенный путь. Знаешь, какой?
- Какой?
- Измениться самому.
Мальчик выжидающе посмотрел на мужчину.
- Нам с тобой надо измениться. И тогда изменится решение Совета.
- Но как нам надо измениться?
- Тебе, например, надо преодолеть страх. Вот сейчас ты ведь плакал из-за страха, правда? Джедай не должен оставлять в себе так много места для плохих чувств.
- Да, я понимаю... Но, знаете, я и вправду боюсь... боялся... что они выгонят меня...
- Никто тебя не выгонит. Ты мой ученик. Теперь не боишься?
Мальчик несмело улыбнулся.
- Теперь не боюсь. Но только вот...
- Мама?
- Да.
- За маму тоже не бойся. Мы ее обязательно освободим.
- Когда?
- Как только представится возможность.
- А когда она представится?
- Трудно сказать наверняка. Сейчас, видишь, ждем решения Сената по поводу оккупации Набу. Это моя миссия, пока я не закончу её, я не свободен. Но у меня уже есть кое-какие мысли. Я знаю одного пронырливого родианца, который мне кое-что должен. Как только разберемся с Набу, я найду его и подключу к нашему делу.
- А где она будет жить?
- Эни, давай будем решать проблемы по мере их поступления. Договорились?
- Учитель... А вы заплетете мне косичку?
- Обязательно.
- А когда?
- Когда обрежу косичку Оби-Вана.
- А когда вы обрежете ему косичку?
- Сразу после окончания миссии на Набу.
- А мы полетим на Набу?
- Мы с Оби-Ваном. А ты останешься здесь. Я попрошу…
- Нет! Нет, пожалуйста, не оставляйте меня!
И снова слёзы. Пока что только в голосе, не на глазах. И снова маленькие руки обнимают его за шею.
«Бедный малыш… Зачем они так унизили его? Зачем так жестоко?» - с тоской подумал мастер Джинн. И вдруг поймал себя на мысли о том, что называет уважаемых членов Совета джедаев, своих братьев, друзей и наставников, тем же мелким скользким словечком – «они».
- Хорошо, Эни. Я возьму тебя с собой. Только обещай, что не будешь больше плакать.
- Я не плачу.
- Вот и прекрасно. И не будешь?
- Не буду.
- Замечательно. А теперь ложись. Уже поздно, надо спать. Давай-давай, ложись.
Мальчик опустил голову на подушку, и Квай-Гон накрыл его одеялами. Но как только он хотел отойти от кровати, Эни схватил его за руку.
- Учитель…
- Так, дружок, это не дело, - слегка нахмурился мастер. - Надо успокоиться.
Он сел на кровать, скрипнувшую под его тяжестью. Мальчик никак не мог унять дрожь во всем теле.
Квай-Гон снова погладил его по голове.
- Спи, глазок, спи, другой. Ну? Спи, малыш.
Мальчик смотрел на него тревожными глазами. Мастер издал короткий смешок.
- Да, Эни, так просто тебя не приспишь. «А про третий глазок-то забыли...»
- Про третий глазок? Это про грана какого-нибудь? - переспросил Эни, уже с меньшим напряжением.
«Наверное, он привык к тому, что мама рассказывает ему что-нибудь на ночь», - подумал джедай.
- Нет, - ответил Квай-Гон с улыбкой, - про твой третий глазок.
Мальчик тихонько рассмеялся, поднял руку над головой и несколько раз сомкнул и разомкнул пальцы – будто хлопал ресницами на диковинном глазу.
- Он у тебя не здесь, - усмехнулся рыцарь. – А вот здесь, - и легонько похлопал ладонью по груди Эни. - Что мне сделать, чтобы ты уснул?
- Расскажите мне о каком-нибудь интересном приключении!
Мальчик заметно расслабился, обида и горечь, переполнявшие его душу, отступили.
- Хорошо. Давай я расскажу тебе о моем друге, о мастере Мунди. Это такой лысый и усатый церианец, который сидел справа от магистра Йоды, - сказал Квай-Гон и тут же добавил, чувствуя, как боль обиды снова зашевелилась в маленьком сердечке. – Чтобы ты не боялся его. Вспомни: он почувствовал твое беспокойство о маме и понял тебя. Он был на нашей стороне. И в следующий раз он проголосует за то, чтобы ты с полным правом назывался моим учеником.
Эни недоверчиво заворочался.
- Когда я был маленький, совсем маленький, даже младше, чем ты…
- Учитель, ну сколько же можно?! - вдруг как гром среди ясного неба раздался голос сонного Оби-Вана, и так же недовольно скрипнула его кровать. - Неужели за день не наговорились? Ни днем, ни ночью нет покоя...
Квай-Гон наклонился к уху Эни и прошептал:
- Придется перенести эту байку на завтра. Оби-Ван если не выспится – у-у-у!
Мальчик понимающе кивнул.
- Спи. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, учитель.

Но не прошло и пяти минут с тех пор, как Квай-Гон улегся на свою кровать и провалился в первый сон, как его разбудило прикосновение маленьких рук и шепот:
- Учитель, там свет бьёт мне прямо в глаз, я не могу заснуть.
- А? Что? Какой свет?
- Ну, с улицы…
- Так закрой жалюзи плотнее.
- Нет, оно всё равно… Оно, наверное, в этот… в третий глаз… И холодно…
Квай-Гон сел, завернул полуночника в своё одеяло и положил на кровать у стенки, принес одеяла с раскладушки и укутал Эни ещё и ещё, а сам лёг с краю, накрывшись своим плащом. Только тогда наконец послышалось тихое сопение.
Но теперь сон не шел к нему самому.
Он снова прокрутил в голове неприятные события на Совете. Может, если бы на Корусканте сейчас был его учитель… Что бы это изменило?
«Если нужно преодолеть непреодолимо, есть один проверенный путь. Измениться самому». Вспомнилось – так ярко, будто снова пережилось, – как учитель вот так же утешал его. От какого огорчения? Та детская беда давно забылась, а слова учителя остались. Мастер Дуку присел перед ним на корточки, обнял и сказал, что знает волшебную скороговорку, от которой проходит любое горе, стоит только её произнести. «И тому, кто выбрал звездный путь, надо только крылья распахнуть и взлететь, как прежде над собой, загораясь новой звездой».
И вдруг джедай понял, как ему нужно измениться. Видение было таким же отчетливым, как до этого – воспоминание.
«Взлететь над собой».
Нет, не может быть… Не сейчас…
В темной комнате тихо дышали два его ученика. Часть его жизни, которая останется здесь после него.
«Что за мысли… будущее всегда в движении… всё будет совсем не так… А это нытьё и глупости – убрать немедленно», - сказал себе Квай-Гон, поворачиваясь на другой бок.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики

---

Ученик джедая
Фанфик

– А где же твой юный ученик? – спросила она, медленно шагая рядом с Квай-Гоном.
– Остроумие оттачивает, – уклончиво ответил Квай-Гон.
– Так ты, оказывается, и в самом деле дал ему возможность немного отдохнуть от своей неусыпной опеки? – поддела она.
– Это счастье глубоко обоюдное.
Джеймс Лучено, "Под покровом лжи"

– Учитель, вы узнали этот корабль?
– Этот корабль? – повторил Квай-Гон Джинн с той интонацией вежливого безразличия, от которой на сердце Оби-Вана всегда становилось горько.
Продолжать было бессмысленно. Однако ученик все-таки заговорил снова. По инерции. Или из упрямства? А может быть, он неосознанно пытался доказать мудрость древней поговорки – «вода долбит камень не силой, а частым падением»? Воистину, у его учителя было каменное сердце. В нем не было ни малейшей трещинки, ни малейшей выщербинки для падавана Кеноби. Так, во всяком случае, казалось Оби-Вану.
– Это «Монумент»… Корабль, который… На котором мы полетели на Бендомир… В нашу первую миссию… Помните?
– Да? Хм. Хорошая память – твое прекрасное качество.
И все. Похвалил, называется. Нет, сказал первое, что пришло на ум. Чтобы Оби-Ван отцепился со своими глубоко прочувствованными воспоминаниями. Никому не нужными.

~*~

И во второй раз «Монумент» предложил путешественникам более чем скромный комфорт в полете. Пожалуй, еще более скромный, чем в первый. Тогда, год с хвостиком назад, мастер-джедай Джинн и падаван Кеноби были заперты в крохотной, похожей на пенал двухместной каюте.
В этом рейсе места у них были еще хуже – два кресла в так называемом «общем салоне», причем в последнем ряду, рядом с агрегатами кондиционирования.
Квай-Гон занял место у стены, где сквозило и завывало особенно буйно, а своему ученику предоставил более удобное кресло у прохода. При желании Оби-Ван мог вытянуть ноги и вообще – менять позу, вставать, свободно двигаться.
Впрочем, мастер тут же соорудил из своего плаща нечто вроде палатки, а из рюкзака – нечто вроде подушки. Даже в самом неуютном углу корабля он уже построил себе дом и прекрасно разместил там свое двухметровое тело. Судя по выражению лица безмятежно дремлющего джедая, он чувствовал себя вполне счастливым и довольным жизнью.
Чего никак нельзя было сказать об Оби-Ване.
Сначала четырнадцатилетний падаван, нахмурившись, думал о неблагодарном правительстве Агамара. Учитель, можно сказать, все сделал за него, за этого толстомясого премьер-министра, на переговорах с двумя соседними планетами. Подписали договор об экономических зонах в астероидном поясе и о борьбе с пиратством, решив тем самым спор двадцати– то ли шести, то ли девятилетней давности. (Оби-Ван как-то не вникал в такие подробности; в его задачу входила караульная служба, поскольку ожидали какого-нибудь неприятного сюрприза со стороны экстремистов). Агамар не только не «потерял лица», чего так опасался премьер-министр, приглашая джедаев – напротив, учитель сказал, что теперь у планеты есть реальный шанс занять лидирующее место в своем секторе… И вот за все труды – «Монумент», общий салон, последний ряд, сквозняк и малоприятный звук работающей на полную мощность вентиляции. До чего же все-таки жадный народ… Банкет устроили в конце – и на том спасибо.
Потом мысли Кеноби как-то сами собой начали вертеться вокруг этого банкета, так что в животе заурчало.
Квай-Гон Джинн открыл глаза.
– По идее, здесь должны носить обед. В билете написано: «ланч и обед из трех блюд». Можешь узнать у персонала. Какой-нибудь дежурный дроид тут должен болтаться наверняка.
– В прошлый раз вы говорили, что в таких местах лучше не есть. Отравиться можно.
– Может, я ошибался, – усмехнулся джедай и снова закрыл глаза.
Глаза закрыл, а усмешка в уголке губ осталась. Зацепилась за кончик темно-русых усов.
Оби-Ван тяжело переживал юмор учителя. Этот юмор, надо честно сказать, был ему непонятен. Более того – неприятен. С непонятным ведь всегда так – чуть шагнул за грань, и уже неприятности.
Опять открылись глаза учителя – блеск ярко-голубой радужки в противном свете дешевых люминесцентных ламп.
– Хочешь кушать?
– Нет, спасибо.
– А что это ты нос повесил, Оби?
– Да так.
– Как так?
Оби-Ван решил, что этого юмора уже чересчур много, и даже дерзнул «решительно отрезать».
– Вам не понять.
«Отрезать» совсем уж «решительно» Оби-Вану не позволил голос – с юношеского тенорка вдруг ни с того ни с сего взмыл на писклявый фальцет. Неудобство, которое доставляла мальчику ломка голоса, конечно, не шло ни в какое сравнение с прочими проблемами его возраста. Но даже от этой, казалось бы, пустяковой ерунды он страдал не меньше, чем, к примеру, от ненасытного аппетита.
– Ну, тогда прости за праздное любопытство, – хмыкнул Квай-Гон.
Потом добавил совсем другим тоном.
– Ты бы поспал, малыш, а? Поел бы да поспал. Пока еще мы на этой колымаге домой дошкандыбаем… Тридцать шесть часов.
– Я не хочу есть, я же уже сказал.
Квай-Гон выкарабкался из своего навеса и отодвинул подлокотник, который разделял их кресла.
– Ложись бочком, голову мне на колени. Давай-давай, не упрямься. Надо отдохнуть. Ляжешь – и, представь, сразу – музыка волн, музыка ветра… Шур-р, шур-р – прибой по гальке, а?
Оби-Ван не заставил себя упрашивать. Поплотнее запахнул плащ, положил голову на колени Квай-Гона и занавесил лицо капюшоном. Сверху на его плечо опустилась рука учителя. То ли от прикосновения этой руки, то ли от прикосновения Силы мальчику сразу стало спокойно и уютно. Разумеется, никакой музыки прибоя он, настоящий корускантец, не услышал, но волны все-таки были. Он качался на них, как в гамаке. Глубокий отдых без сновидений. Одни только теплые волны, струящиеся сквозь тело…
Так прошли первые восемь часов полета.
– Оби, подъем!
Мальчик открыл глаза и сел, подавляя зевок.
– Ну-ка подвинься, мне надо выйти.
– Куда?
Учитель рассмеялся:
– В открытый космос!
Заспанный Оби-Ван поднялся, Квай-Гон протиснулся в проход.
– Там в моем рюкзаке кружка, подай-ка. Заодно и воды принесу.
Оби-Ван открыл один из боковых карманов учительского рюкзака и вынул дискообразный предмет из плотного пластика.
Проводив взглядом высокую фигуру джедая и уже полностью проснувшись, мальчик сбросил плащ, посмотрел на часы, потом достал из кармашка на поясе ментоловый леденец. Конфета растаяла во рту, появилось чувство свежести. Но и голода тоже. Оби-Ван вытащил из-под кресла свой рюкзак, вынул пачку галет и в мгновение ока их схрумкал. Вытер руки – и снова закопался в рюкзаке. Нашарил расческу. Причесал ежик своих стриженых волос и переплел ученическую косичку.
Тут как раз вернулся учитель. В руках он держал большой ребристый конус с несколькими краниками по периметру.
– Узнавал я насчет обеда – ты прав. Тем, что предлагают бесплатно по билету, можно именно отравиться. Правда, есть еще бар-ресторан, но там все очень дорого. Ну, ничего, я сейчас что-нибудь приготовлю. А ты иди, пока свободно.
Проходя мимо дремлющих или жующих пассажиров, Кеноби отметил, что публика на «Монументе» все та же. Шахтеры и старатели, возвращающиеся с приисков, мелкие коммерсанты, экономящие каждый грош, и студенты без гроша. Какие-то странные типы – сразу и не разберешь, что оно такое, и наверняка с поддельными документами. Целое семейство кварренов – похоже, беженцы…
Некоторые глаза с любопытством глядели вслед Оби-Вану, но большинство оставалось равнодушным и к присутствию мальчика с косичкой падавана, и к Великой Силе, и к Глубокому Космосу, и вообще ко всему на свете.
Кеноби прошел через весь общий салон и свернул в закуток, где находились туалеты. Когда он был здесь в первый раз, год назад, ему подумалось: а вдруг их корабль атакуют какие-нибудь пираты как раз тогда, когда он будет в кабинке? Сценарий развернулся сам собой, и был сплошь наполнен героическими приключениями со счастливым финалом – спасением Квай-Гона, экипажа и пассажиров.
Теперь мальчик со стыдом вспоминал эти глупости. Для того, чтобы стать героем, нужно, оказывается, быть запертым в туалете. А ведь учитель читает в его душе, как в раскрытой книге. Страшно представить, что он может там вычитать…

~*~

Квай-Гон встретил его улыбкой – хвала Силе, не ироничной, а самой обыкновенной. Из носиков кружки Тарна (так называлась походная печка-кастрюля-термос с несколькими емкостями, которую можно было надуть, как воздушный шарик) шли аппетитные пары. Оба столика были выдвинуты, еда разложена.
Учитель утверждал, что не любит готовить. Тем не менее, все, что он делал, получалось очень вкусно. А вот Оби-Ван считал, что без любви к делу ничего сделать нельзя. У него, у Кеноби, так и выходило. А уж быт казался ему какой-то особенно изощренной пыткой Жизненного Несовершенства. Во всяком случае, готовил он плохо, а поесть любил. У учителя – наоборот: готовит хорошо, а к еде равнодушен. Ну, так, в нужное время пополняет запас калорий – и всего делов. Это точно, что мастер Джинн и падаван Кеноби – полная противоположность друг другу. И если бы только в этом…
Мальчик сел на свое место и сначала налил в стаканчик горячего супа из кружки. Он любил еще накрошить туда галет, и даже потянулся к своему рюкзаку, но тут же вспомнил, что там уже пусто.
Квай-Гон положил на его столик галеты из своего запаса.
– Спасибо, учитель, я не…
– Бери-бери. Тебе надо расти и набираться сил. Не обижай меня отказом.
За едой было бы так естественно – поговорить. Недаром в давние-давние времена воины собирались на пиры, произносили тосты и вообще – вспоминали минувшие дни. Но не получалось у Оби-Вана – говорить с учителем. Так, молча, они и жевали.
За год и два месяца жизни в падаванах Квай-Гона мальчик знал о своем учителе чуть больше, чем в тот день, когда рыцарь заплел Кеноби ученическую косичку и поклялся быть ему отцом в Силе. То есть, конечно, информация о мастере Джинне в орденском архиве была открыта и доступна, да и сам он отвечал на любые вопросы своего воспитанника. Каждый день Квай-Гон добросовестно учил Кеноби своему делу, открывая перед учеником ту или иную сторону джедайского искусства и часто приводя подходящие к месту примеры из собственной жизни, – но при всем при этом оставался чужим, далеким и совершенно непонятным. Весь он был – одна сплошная тайна, этот мастер Джинн, и мысли ученика постоянно бились об нее, как волны о необозримо высокий утес.
Любил ли учитель Оби-Вана как сына? Так, как поклялся? Нет. Мальчик был в этом уверен. Хотя, конечно, надо отдать должное – за время учебы у мастера Джинна Оби-Ван достиг кое-каких успехов, особенно в фехтовании, да и вообще, в физическом плане. По сравнению с тем, что было, и что стало, он чувствовал, что существенно продвинулся вперед. Но все это было не то…
Кеноби был третьим падаваном мастера Джинна. А двое предыдущих были очень знамениты. И любимы учителем. Не только старший, Тиррен Кан, герой Саргафского кризиса, на звезде Саргаф и нашедший себе могилу, но и второй, отступник Ксанатос Телосис, ныне глава печально известной корпорации «Дальние миры».
Вот по сравнению с ними… Но нет, не легенды о способностях Тиррена во владении Силой и не голограммы с идеальными движениями Ксанатоса заставляли Оби-Вана страдать мучительнее всего, а обычные статические изображения учителя со своими учениками в папке «альбом»…
Еще один незаживающий ожог ревности Кеноби получил в ответ на вопрос о том, как Квай-Гон выбрал своего первенца.
(«…и спрашиваю это чудо ушастое-конопатое: «Хочешь быть моим падаваном?» А он на меня так оценивающе посмотрел и говорит: «Простите, а вы представитель какой школы?» Ну, думаю, вот это наглость! Говорю: «Я – ученик мастера Дуку. Знаешь такого?» Он мне: «Да, мастера Дуку знаю. Но хотелось бы и вашу технику увидеть. Покажите мне хотя бы «бой с тенью», что ли…» Ну, как его не полюбить после этого? И Йода свою карту вставил, мимо не прошел: «Не рановато ли тебе падавана брать, Джинн Квай-Гон? Тебя самого еще за косичку оттаскать бы, поторопился Дуку обрезать ее, хм». Тут уж мне тем более отступать было не в дугу…»
В уголках губ учителя мерцала улыбка, за которую Кеноби отдал бы полжизни. Ну, не глупо ли – ревновать к мертвому? Глупо. Но мальчик ревновал. О своем собственном посвящении Оби-Ван предпочитал не вспоминать, уж слишком это было унизительно и тоскливо. Он ведь умолял Квай-Гона взять его в ученики…)
Впрочем, трудно было сказать, к кому Оби-Ван ревновал больше – к мертвому Тиррену или к живому Ксанатосу. И о том, и о том Квай-Гон рассказывал охотно и спокойно. Отстраненно, да. Нет, как будто бы отстраненно, а на самом деле – с любовью, Кеноби чувствовал. Не надо быть джедаем, чтобы чувствовать: вот это – любовь, а это – приказ начальника.
Оби-Ван был – «приказ начальника». Он об этом догадывался. Поэтому-то у учителя не было для него слов. А только язвительный юмор, от которого Оби-Вану хотелось плакать.

~*~

После обеда Кеноби отнес в мусоросборник пакет с обертками и грязными салфетками, вымыл и свернул кружку Тарна. Когда он вернулся, на его столике лежало что-то фантастически золотисто-серебристо-желто-фиолетовое. Сладкая трубочка с орехами ду – лакомство не для средней кредитной карты.
На столике Квай-Гона стоял портативный компьютер.
– А откуда эта вафля, учитель?
– Как откуда? С банкета, разумеется, – со смешком ответил тот. – Спер под шумок из-под носа у премьер-министра. Помнится, мой учитель говорил, что класть на стол что-либо в обертке – дурной тон, а уж он-то разбирался в этих тонкостях… Вот я и решил сделать так, чтобы все было, как положено. Это тебе аванс – сейчас будем писать отчет о проделанной работе.
Тут разговор все-таки завязался: джедай обращался к падавану для уточнения всяких мелочей. У Оби-Вана была прекрасная память на даты, имена и места.
Когда отчет был написан, мастер Джинн нацепил наушник и включил радио. Новости, наверное, послушать захотел. Или эту свою так называемую «любимую музыку». А Кеноби принялся складывать из обертки от вафли разные фигурки. Нельзя сказать, чтобы он находил удовольствие в этом малышовом занятии или знал в нем какой-то особенный толк. Просто недавно в библиотеке он наткнулся на информацию, что тридцать, кажется, лет назад Квай-Гон Джинн был призером всекорускантских соревнований по вот этой ерунде, и хотел привлечь внимание учителя.
– Ну, вот, вышли на финишную прямую, – мастер посмотрел на часы и вынул наушник. – Меньше суток осталось.
– Ненавижу эти перелеты, – проговорил мальчик, сминая бесполезную бумажку и засовывая ее в один из кармашков на поясе. – Только и думаешь, как убить время. Прямо видно, как свою жизнь в них убиваешь, а не время.
– Ну, ты и сказал, малыш! Это же единственное место и время, где можно по-настоящему отдохнуть!
– Отдохнуть? Скрючившись в этом кресле?
– Во-первых, не обязательно скрючиваться. А во-вторых, в прошлый раз у нас в каюте была ванна, а на корабле – настоящий бассейн. Раз на раз не приходится. Если у тебя затекла пятая точка, походи по кораблю. Не хочешь? Ну, тогда смотри за вещами, а я пойду прогуляюсь. Если заскучаешь, можешь почитать «Знаки».
~*~

Когда Квай-Гон ушел, Оби-Ван встал в проходе и сделал несколько наклонов и приседаний. Вынул еще один ментоловый леденец и положил за щеку. Снова сел в свое кресло. Рядом лежал рюкзак учителя. Мальчик посмотрел на него, открыл один из боковых карманов и вынул книжечку, стилизованную под старину. Информация записана краской на прессованных листах. Книжечку надо было перелистывать. Квай-Гон говорил, что это движение – уже медитация.
Оби-Ван уважал любовь учителя к этой вещи, но сам не испытывал большого удовольствия от такого чтения. Если честно, он больше любил комиксы, только никому в этом не признавался.
Оби-Ван раскрыл книжку наугад (ее рекомендовалось читать только таким образом, даже существовало выражение: «Я видел знаки, но не знаю всех»). Здесь были собраны мудрые мысли джедаев древности – короткие фразы, приглашающие к размышлению.
Некоторые из них Оби-Ван принимал вполне. Что тут думать – и так все понятно.

«Не печалься о своей правде».
«Отшельнику стойкость – к счастью».
«Если не будешь ограничиваться, то будет о чем вздыхать».
«Если не пройдешь мимо, то встретишься».
«Владея правдой, изменишь судьбу».
«Смиренный из смиренных благородный человек».
«Возвысь смирение».
«Желтое не желтеет».
«Воспитание малым: от кровопролития уходи, из опасности выходи».
«Управляя людьми и служа небу, лучше всего соблюдать целомудрие и воздержание».
«В словах имеется начало, в делах имеется главное».
«Не принимай близко к сердцу ни приобретение, ни утрату».
«Не в твоей власти начало, но в твоей власти конец».

Некоторые – удивляли отсутствием смысла.

«Когда молния приходит, то она ужасна».
«Войдешь в пещеру, и будет приход трех неторопливых гостей. Отнесись к ним с уважением – и, в конце концов, будет счастье».
«Свидание затруднено на пне».
«Может быть, и получишь парадный пояс, но в течение дня тебе трижды изорвут его».
«Носильщик, а едет на другом – сам привлечет приход разбойников».
«Если идут трое, одним будет меньше. Если идет один, он найдет своего друга».

Были и такие фразы, которые вызывали у Кеноби глухое неудовольствие.

«Нет запретов в силу правдивости».
«Люби – и делай, что хочешь».
«Если будет трудно, то будет и счастье».
«Успокоишься в ограничении? Сладкое ограничение. Горькое ограничение».
«От молнии потеряешь самообладание и будешь пугливо озираться вокруг».
«Начнем сначала, пускай и не дойдем до конца».
«Кто не превосходит учителя, тот обречен всю жизнь питаться холодными остатками его супа».
«Воспитание великим: какие могут быть дороги на небе?!»
«Благородный человек, лишь для него есть разрешение».
«Старшему сыну – вести войска. Младшему сыну – воз трупов».
«Ничтожному человеку придется быть могучим, благородному человеку придется погибнуть».

Любимый «знак» Оби-Вана был первый – «Не печалься о своей правде». Он старался уверить себя, что не печалится ни о своем одиночестве, ни о своей судьбе. Он прав, потому что живет правильно. Он много знает, особенно по сравнению со сверстниками в миру. Он очень старается в учебе. Он уважает учителя. Не его вина в том, что он не любим. Пусть будет стыдно тому, кто является причиной его печали, а он, Оби-Ван – он не печалится!
Но почему же так грустно от этого благородного мужественного знака? Ему говорят «не печалься», а он никак не может превозмочь себя… И за что такое наказание? Ребенком старался быть всегда на хорошем счету у наставников – в результате чуть не выгнали в Сельскохозяйственный корпус. Никто в падаваны не хотел брать – почему? Вот появился долгожданный учитель, вымоленный, вымечтанный… И опять – не судьба. У всех его друзей учитель – родной человек, у него же – несчастье какое-то…
Нет, Оби-Ван ни в коем случае не отрицал мастерство джедая Джинна. Наоборот, когда магистр Йода намекнул Кеноби, что именно этот прославленный воин и дипломат станет его проводником на пути постижения Силы, мальчик был вне себя от радости. Мастер Джинн – не просто один из лучших бойцов Ордена, он ведь еще и представитель самой славной из семи джедайских школ. Но уж таким невезучим, видно, уродился Оби-Ван – и тут его светлая надежда обернулась горьким разочарованием. Оказалось, что у него с учителем нет ничего общего. Ни одной точки соприкосновения.
Иногда Оби-Вану казалось, что даже Сила не сближает их, а разделяет. Мальчик до сих пор съеживался от стыда, когда вспоминал первые слова, услышанные им от Квай-Гона. «Ты думаешь, что твой боевой стиль – яростные атаки? Нет, малыш. Техника, которую ты старался показать на том соревновании, что я видел, очень опасна для тебя. Основная проблема – твой стиль боя совсем не сочетается со стилем твоей жизни. Получается, что ты борешься не столько с противником, сколько сам с собой. Кто-нибудь победит – или человек Кеноби воина Кеноби, и тогда джедай – не твоя профессия. Или воин победит человека, и твоему противнику особо-то и трудиться не придется, ты сам все сделаешь за него. У тебя килограммов пять лишнего веса и очень слабое дыхание – а ты рвешь и мечешь, и душишь сам себя никому не нужной яростью. Значит, так: никаких пирожков, никаких булочек. И ни одной мысли о том, что ты умеешь держать световой меч. Начнем сначала – знаешь такую древнюю мудрость?»
В первый день занятий – в той самой крохотной каюте этого «Монумента» – Оби-Ван под руководством учителя старательно делал приседания и выпады, совмещенные с дыхательной гимнастикой, – как будто ему было три года, а не без трех недель тринадцать. А потом, запершись в кабинке санузла, давился горькими слезами. Это был его последний плач навзрыд. Так безрадостно он простился с детством и начал новую жизнь – жизнь ученика джедая.

@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики