Испытание
Фанфик
читать дальше
- Надо приготовить знатный ужин! - сказал он вслух, выйдя на порог.
Он понес руку к глазам, приставил ее щитком и посмотрел на белесое небо пустыни.
В маленьком дворике, образованном камнями, которыми хозяин попытался защитить свой дом от песчаных заносов, все было мертво. Так же, как и в этом блеклом небе.
- Сегодня мне пятьдесят лет, золотой юбилей! Может быть, кто-нибудь разделит со мной праздничную трапезу? Надо быть готовым ко всему!
Он говорил уверенным бодрым голосом, и желто-серая тишина слушала благосклонно. Она знала цену и его бодрости, и его улыбке. Это она научила его держаться стойко и усмехаться весело, но и за урок взяла дорого. Очень дорого. Достаточно было посмотреть на его морщины, на клочковатые белые волосы и темные жилы, вспухшие на огрубевших руках.
На его лице не вылиняли только глаза, в них до сих пор отражалось небо другого мира. В другом месте и в другое время он выглядел бы подтянутым крепким мужчиной в полном расцвете сил, а не немощным стариком, иссушенным безжалостными солнцами жестокой планеты. Но он был в этом месте, и время обошлось с ним очень круто, так что он растерял и здоровье, и красоту лица, и силу тела… От прошлого у него не осталось ничего. Почти ничего.
Старик, в самом деле, начал хлопотать по хозяйству так, как будто в его убогую хижину могли прийти гости. Прийти к вечеру, когда дневное марево пригасает, сменяясь глубокими фиолетовыми разводами.
Он убирался в доме и напевал, а горячий желтый воздух впитывал негромкие звуки его голоса. Голос у старика тоже был яркий и высокий, как то, другое небо в его глазах. Пустыня была настолько уверена в своей власти, что до поры до времени позволяла ему и петь, и смеяться. Все равно он никуда от нее не денется, и скоро, совсем скоро его кости станут горсткой песчинок в ее беспредельных желтых волнах.
Во дворе за домом стоял привычный в этих местах влагоуловитель – маломощный и изношенный. Старик тщательно следил за его исправностью. Можно сказать, что большую часть времени он занимался починкой этой проржавевшей железяки. Впрочем, времени-то у него было много, хотя в самый разгар дня он все же не рисковал покидать дом. Страшная жара и воздух, пропитанный запахом раскаленных камней, были ему уже не по силам.
Сегодня он потратил значительное число драгоценной воды, чтобы вымыть в хижине пол и смахнуть влажной тряпкой песок и пыль со своей скромной мебели. Влага сразу же испарилась, но была минута, когда старый отшельник смог вдохнуть несколько глотков чистоты.
Потом он принялся за готовку. У влагоуловителя был отвод в камеру, где по стенкам рос лишайник со съедобными спорами, а внизу ползали медлительные белые улитки. За этим своим хозяйством старик тоже заботливо присматривал. Суп из улиток не нужно было солить, да и мясо у них было питательное - «хорошо, но мало». На самой водосборной колонне росли странные татуинские грибы. Когда-то давно отшельник брезговал ими.
У влагоуловителя и хижины появились тени, потом эти тени поползли через дворик. Старик выглянул из дома и по приставной лесенке поднялся на плоскую крышу. Он собрал вяленых улиток, которые стали коричневыми, и вернулся в дом. Были слышны звуки передвигаемой посуды, частые удары пестика в ступе, бульканье кипящей воды и все то же негромкое пение. Иногда монотонное, как молитва нараспев, иногда – торжественное, как гимн. Именинник праздновал свой золотой день.
Он разговаривал не только сам с собой. На кухне в большой банке у него жил пористый лохматый гриб, с которым отшельник привык общаться, как с товарищем по несчастью.
Гриб любил своего хозяина. По утрам, входя на кухню, отшельник здоровался с ним и похлопывал по маслянистой корке. А когда старик мыл его, ополаскивал его банку и заливал в нее свежую воду, гриб лоснился от удовольствия и щедро выделял из своих недр светло-коричневую жидкость, похожую на пиво.
Когда солнца совсем ушли за горизонт, и в небе на западе остался только шлейф их жара, отшельник зачем-то вынес из хижины стол, кряхтя от неудобства ноши. В доме был только один стул, но им старик не ограничился. Он еще выволок свой старый сундук и прикатил из мастерской большой плоский камень, похожий на огромный пень какого-то диковинного дерева. Стул он поставил во главе стола, а сундук и камень по бокам. Последовала расстановка блюд – в дело, кажется, пошла вся утварь, бывшая в доме. Тем временем в небе появились яркие острые звезды, и старик поставил в центр стола лампу.
Убедившись, что все устроено наилучшим образом, хозяин сел на камень и положил на стол усталые руки. Все вокруг было по-прежнему мертво и безжизненно. Ни одно насекомое не прилетело к лампе, чтобы сгореть в ее пламени. Не было здесь насекомых. Одна только смертоносная пустыня. Но сейчас и она отдыхала в темноте.
Правда, в некотором отдалении от маленькой хижины один фермер, спешивший из Мос-Айсли домой на потрепанном спидере, навел на крохотный огонек свой бинокль, хмыкнул и покрутил головой на крепкой потной шее – то ли недоуменно, то ли осуждающе. Старый Бен оказался именно тем, кем его и называли в округе – сумасшедшим колдуном.
Несмотря на то, что фермер мог стать легкой добычей тускенских молодчиков, он все же притормозил, чтобы разглядеть происходящее за забором Бена повнимательнее. Но даже подкрутка бинокля на максимальную дальность и резкость не помогла разобраться в том, что, собственно, делает старик. Отшельник сидел во дворе за столом, шевелил губами, и все его движения были таковы, будто он общался с кем-то невидимым. «Совсем спятил, старый хрыч, - подумал наблюдатель. – Мерещится ему, вишь, что к нему кто-то пришел. А попытайся в самом деле зайти к нему в дом – шиш. Двух слов не скажет и тут же начнет выпроваживать. Больно гордый!»
Фермер опустил бинокль, пожал плечами и прибавил ходу. Все-таки с тускенами шутки плохи.
______
- Учитель, помните ли вы обо мне? Я бы очень хотел видеть вас за своим столом. Не знаю, узнали бы вы меня сейчас… Я стал старше вас на год. Сегодня мне исполнилось ровно пятьдесят лет. Помните, вы говорили: «Традиция гласит, что с этого дня человек начинает жить для вечности».
Старик усмехнулся, покачал седой головой.
- Вот и я наконец добрался до вечности… «Отшельнику стойкость – к счастью». Я уже до того помудрел, учитель, - снова смешок, - что даже смог бы дописать к основной формуле свою: «Отшельнику в стойкости – счастье». Только некуда дописывать… «Желтое не желтеет», помните? Теперь я сам мог бы рассказать вам, что это такое… Смотрите, я приготовил праздничный обед из ничего, и какой обед! Я очень старался превзойти вас хотя бы в этом... И конечно же из уважения к вам я приглашаю и вашего любимого ученика Энакина. Вашего ученика, не моего.
Я пытался. Я знаю, «делай или не делай», но я не смог. Я слишком уважал вас, чтобы отказаться от той обузы, которую вы на меня навесили. Наверное, я был не прав. Это было еще одно ваше испытание… а я его не выдержал.
Но и вы... Вы бросили меня. А он не считал меня своим учителем. Учителем для него были вы. Он говорил, что вы приходите к нему, учите его... А меня, меня вы ни разу не навестили… Конечно, я же всегда был нелюбимым учеником, не то, что этот…
Его наглость иной раз переходила все границы - вам бы понравилось. И видите, видите, что из него выросло? А ведь я предупреждал, я просил! Но вы никогда никого не слушали...
Кто теперь может что-то изменить? Кто повернет мир в нужную сторону? Я остался один...
Вообще-то я хотел бы иметь возможность встретиться с ним и поговорить. С этим противным пацаном с Татуина. Не знаю, что бы я сказал ему. Наверное, вот что: посмотри на себя, посмотри внимательно. Ты всегда говорил, что я никто, а ты-то кто, ты? Ну что, молчишь? То-то же! А сколько раз ты рассказывал мне, как принимал нашего учителя в своем доме, здесь, на этой омерзительной планете… и каким ты был добрым, смелым, великодушным, и какая у тебя была хорошая мама, и что это я виноват в ее смерти. Сколько раз ты рассказывал, как учитель посадил тебя на плечо после выигранных гонок – чтобы я ревновал и завидовал, да? Так вот, знай, Энакин, - я тебе никогда не завидовал. Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Уж сейчас тем более. Потому что с первого дня, как мы встретились, я увидел тебя насквозь. Увидел твою черную душу, которая похожа на эту пустыню. Я хотел спасти от тебя мир, но не смог. Я ничего не смог.
Старик опустил голову. Как только он перестал говорить, зазвучала ночная песня пустыни – шуршал, струясь, остывающий песок.
Помолчав, именинник придвинул к себе миску.
Он ел. Пережевывал и глотал свою стряпню, запивая холодным кисловатым настоем пивного гриба.
- Учитель, умом я понимаю, что виноват, а сердцем – нет. Я не виноват. Ну скажите, что я не виноват!
…
- Подайте мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать?
…
- Почему это со мной случилось? Почему, почему? Учитель! Лучше бы тот раскрашенный болван убил меня, а вы остались живы! Я ведь здесь все равно что мертвый! Зачем я живу? Я не живу, я существую! Услышьте меня! Помогите мне! Возьмите меня к себе! Ну хоть бы кто-нибудь сказал мне – что делать?
…
- Учитель, я умер вместе с вами! Мало того… мало того, вы прожили сорок девять лет, а я? Почему я должен был убивать свои лучшие годы с этим отвратным пацаном, которого вы мне навязали? Почему сейчас я должен заживо умирать в этих песках? Почему, почему? И все-таки я прав, а не он! Я!
…
- Вы этого хотели, да? Вы этого добивались? Эта черная машина правит всей галактикой! Вы бы не узнали нашего мира, если бы появились здесь! Где же ваша справедливость? Где ваша любовь?
…
Голос старика становился все более громким и хриплым, и отчаяние звучало в нем все сильнее. А звезды пустыни такие яркие, такие острые. Такие далекие и равнодушные…
- Где, где ваша хваленая любовь, где ваш Свет? Или испытание было в том, чтобы я презрел вашу последнюю волю и поступил по-своему? Так, как вы сами всегда поступали? Ни с кем не считаясь? Вы хотели, чтобы я отрекся от вас так же, как вы отреклись от меня? Потому что как же это назвать иначе? Да, вы отреклись от меня! Вы бросили меня! Вы никогда не считали меня своим учеником! А его, его… А он – ваш ученик, да? Ваш любимый ученик?
Так кричал старый Бен в черную ночь пустыни, и она торжествовала, впитывая каждое его негодующее слово.
_____
Наконец он устал. Было уже очень поздно. Он поднялся и начал собирать со стола. Его руки дрожали. Унеся остатки еды, он вернулся во двор, чтобы внести в дом и стол, но лишь махнул рукой. Забрал лампу и скрылся за дверью.
Во дворе под звездным небом остался стоять стол и три места для сидения. Когда в хижине отшельника погас свет, оказалось, что эти места заняты тенями. В темноте призрачные гости светились изнутри.
Старый Бен уже крепко спал, когда одна из теней скользнула в дом. Она прошла сквозь стену так же просто, как если бы хижина тоже была сном.
Тень постояла у изголовья спящего и даже присела на краешек его убогого ложа. Потом протянула руку – да, у тени была рука – и погладила старого отшельника по щеке.
Фанфик
читать дальше
Ожидание на окраине.
Ожидание на песке.
Ожидание на болоте.
Ожидание в крови.
Ожидание за вином и яствами.
Войдешь в пещеру, и прийдут трое неторопливых гостей.
Отнесись к ним с уважением,
и в конце концов будет счастье.
Книга перемен. Ожидание
Ожидание на песке.
Ожидание на болоте.
Ожидание в крови.
Ожидание за вином и яствами.
Войдешь в пещеру, и прийдут трое неторопливых гостей.
Отнесись к ним с уважением,
и в конце концов будет счастье.
Книга перемен. Ожидание
- Надо приготовить знатный ужин! - сказал он вслух, выйдя на порог.
Он понес руку к глазам, приставил ее щитком и посмотрел на белесое небо пустыни.
В маленьком дворике, образованном камнями, которыми хозяин попытался защитить свой дом от песчаных заносов, все было мертво. Так же, как и в этом блеклом небе.
- Сегодня мне пятьдесят лет, золотой юбилей! Может быть, кто-нибудь разделит со мной праздничную трапезу? Надо быть готовым ко всему!
Он говорил уверенным бодрым голосом, и желто-серая тишина слушала благосклонно. Она знала цену и его бодрости, и его улыбке. Это она научила его держаться стойко и усмехаться весело, но и за урок взяла дорого. Очень дорого. Достаточно было посмотреть на его морщины, на клочковатые белые волосы и темные жилы, вспухшие на огрубевших руках.
На его лице не вылиняли только глаза, в них до сих пор отражалось небо другого мира. В другом месте и в другое время он выглядел бы подтянутым крепким мужчиной в полном расцвете сил, а не немощным стариком, иссушенным безжалостными солнцами жестокой планеты. Но он был в этом месте, и время обошлось с ним очень круто, так что он растерял и здоровье, и красоту лица, и силу тела… От прошлого у него не осталось ничего. Почти ничего.
Старик, в самом деле, начал хлопотать по хозяйству так, как будто в его убогую хижину могли прийти гости. Прийти к вечеру, когда дневное марево пригасает, сменяясь глубокими фиолетовыми разводами.
Он убирался в доме и напевал, а горячий желтый воздух впитывал негромкие звуки его голоса. Голос у старика тоже был яркий и высокий, как то, другое небо в его глазах. Пустыня была настолько уверена в своей власти, что до поры до времени позволяла ему и петь, и смеяться. Все равно он никуда от нее не денется, и скоро, совсем скоро его кости станут горсткой песчинок в ее беспредельных желтых волнах.
Во дворе за домом стоял привычный в этих местах влагоуловитель – маломощный и изношенный. Старик тщательно следил за его исправностью. Можно сказать, что большую часть времени он занимался починкой этой проржавевшей железяки. Впрочем, времени-то у него было много, хотя в самый разгар дня он все же не рисковал покидать дом. Страшная жара и воздух, пропитанный запахом раскаленных камней, были ему уже не по силам.
Сегодня он потратил значительное число драгоценной воды, чтобы вымыть в хижине пол и смахнуть влажной тряпкой песок и пыль со своей скромной мебели. Влага сразу же испарилась, но была минута, когда старый отшельник смог вдохнуть несколько глотков чистоты.
Потом он принялся за готовку. У влагоуловителя был отвод в камеру, где по стенкам рос лишайник со съедобными спорами, а внизу ползали медлительные белые улитки. За этим своим хозяйством старик тоже заботливо присматривал. Суп из улиток не нужно было солить, да и мясо у них было питательное - «хорошо, но мало». На самой водосборной колонне росли странные татуинские грибы. Когда-то давно отшельник брезговал ими.
У влагоуловителя и хижины появились тени, потом эти тени поползли через дворик. Старик выглянул из дома и по приставной лесенке поднялся на плоскую крышу. Он собрал вяленых улиток, которые стали коричневыми, и вернулся в дом. Были слышны звуки передвигаемой посуды, частые удары пестика в ступе, бульканье кипящей воды и все то же негромкое пение. Иногда монотонное, как молитва нараспев, иногда – торжественное, как гимн. Именинник праздновал свой золотой день.
Он разговаривал не только сам с собой. На кухне в большой банке у него жил пористый лохматый гриб, с которым отшельник привык общаться, как с товарищем по несчастью.
Гриб любил своего хозяина. По утрам, входя на кухню, отшельник здоровался с ним и похлопывал по маслянистой корке. А когда старик мыл его, ополаскивал его банку и заливал в нее свежую воду, гриб лоснился от удовольствия и щедро выделял из своих недр светло-коричневую жидкость, похожую на пиво.
Когда солнца совсем ушли за горизонт, и в небе на западе остался только шлейф их жара, отшельник зачем-то вынес из хижины стол, кряхтя от неудобства ноши. В доме был только один стул, но им старик не ограничился. Он еще выволок свой старый сундук и прикатил из мастерской большой плоский камень, похожий на огромный пень какого-то диковинного дерева. Стул он поставил во главе стола, а сундук и камень по бокам. Последовала расстановка блюд – в дело, кажется, пошла вся утварь, бывшая в доме. Тем временем в небе появились яркие острые звезды, и старик поставил в центр стола лампу.
Убедившись, что все устроено наилучшим образом, хозяин сел на камень и положил на стол усталые руки. Все вокруг было по-прежнему мертво и безжизненно. Ни одно насекомое не прилетело к лампе, чтобы сгореть в ее пламени. Не было здесь насекомых. Одна только смертоносная пустыня. Но сейчас и она отдыхала в темноте.
Правда, в некотором отдалении от маленькой хижины один фермер, спешивший из Мос-Айсли домой на потрепанном спидере, навел на крохотный огонек свой бинокль, хмыкнул и покрутил головой на крепкой потной шее – то ли недоуменно, то ли осуждающе. Старый Бен оказался именно тем, кем его и называли в округе – сумасшедшим колдуном.
Несмотря на то, что фермер мог стать легкой добычей тускенских молодчиков, он все же притормозил, чтобы разглядеть происходящее за забором Бена повнимательнее. Но даже подкрутка бинокля на максимальную дальность и резкость не помогла разобраться в том, что, собственно, делает старик. Отшельник сидел во дворе за столом, шевелил губами, и все его движения были таковы, будто он общался с кем-то невидимым. «Совсем спятил, старый хрыч, - подумал наблюдатель. – Мерещится ему, вишь, что к нему кто-то пришел. А попытайся в самом деле зайти к нему в дом – шиш. Двух слов не скажет и тут же начнет выпроваживать. Больно гордый!»
Фермер опустил бинокль, пожал плечами и прибавил ходу. Все-таки с тускенами шутки плохи.
______
- Учитель, помните ли вы обо мне? Я бы очень хотел видеть вас за своим столом. Не знаю, узнали бы вы меня сейчас… Я стал старше вас на год. Сегодня мне исполнилось ровно пятьдесят лет. Помните, вы говорили: «Традиция гласит, что с этого дня человек начинает жить для вечности».
Старик усмехнулся, покачал седой головой.
- Вот и я наконец добрался до вечности… «Отшельнику стойкость – к счастью». Я уже до того помудрел, учитель, - снова смешок, - что даже смог бы дописать к основной формуле свою: «Отшельнику в стойкости – счастье». Только некуда дописывать… «Желтое не желтеет», помните? Теперь я сам мог бы рассказать вам, что это такое… Смотрите, я приготовил праздничный обед из ничего, и какой обед! Я очень старался превзойти вас хотя бы в этом... И конечно же из уважения к вам я приглашаю и вашего любимого ученика Энакина. Вашего ученика, не моего.
Я пытался. Я знаю, «делай или не делай», но я не смог. Я слишком уважал вас, чтобы отказаться от той обузы, которую вы на меня навесили. Наверное, я был не прав. Это было еще одно ваше испытание… а я его не выдержал.
Но и вы... Вы бросили меня. А он не считал меня своим учителем. Учителем для него были вы. Он говорил, что вы приходите к нему, учите его... А меня, меня вы ни разу не навестили… Конечно, я же всегда был нелюбимым учеником, не то, что этот…
Его наглость иной раз переходила все границы - вам бы понравилось. И видите, видите, что из него выросло? А ведь я предупреждал, я просил! Но вы никогда никого не слушали...
Кто теперь может что-то изменить? Кто повернет мир в нужную сторону? Я остался один...
Вообще-то я хотел бы иметь возможность встретиться с ним и поговорить. С этим противным пацаном с Татуина. Не знаю, что бы я сказал ему. Наверное, вот что: посмотри на себя, посмотри внимательно. Ты всегда говорил, что я никто, а ты-то кто, ты? Ну что, молчишь? То-то же! А сколько раз ты рассказывал мне, как принимал нашего учителя в своем доме, здесь, на этой омерзительной планете… и каким ты был добрым, смелым, великодушным, и какая у тебя была хорошая мама, и что это я виноват в ее смерти. Сколько раз ты рассказывал, как учитель посадил тебя на плечо после выигранных гонок – чтобы я ревновал и завидовал, да? Так вот, знай, Энакин, - я тебе никогда не завидовал. Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Уж сейчас тем более. Потому что с первого дня, как мы встретились, я увидел тебя насквозь. Увидел твою черную душу, которая похожа на эту пустыню. Я хотел спасти от тебя мир, но не смог. Я ничего не смог.
Старик опустил голову. Как только он перестал говорить, зазвучала ночная песня пустыни – шуршал, струясь, остывающий песок.
Помолчав, именинник придвинул к себе миску.
Он ел. Пережевывал и глотал свою стряпню, запивая холодным кисловатым настоем пивного гриба.
- Учитель, умом я понимаю, что виноват, а сердцем – нет. Я не виноват. Ну скажите, что я не виноват!
…
- Подайте мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать?
…
- Почему это со мной случилось? Почему, почему? Учитель! Лучше бы тот раскрашенный болван убил меня, а вы остались живы! Я ведь здесь все равно что мертвый! Зачем я живу? Я не живу, я существую! Услышьте меня! Помогите мне! Возьмите меня к себе! Ну хоть бы кто-нибудь сказал мне – что делать?
…
- Учитель, я умер вместе с вами! Мало того… мало того, вы прожили сорок девять лет, а я? Почему я должен был убивать свои лучшие годы с этим отвратным пацаном, которого вы мне навязали? Почему сейчас я должен заживо умирать в этих песках? Почему, почему? И все-таки я прав, а не он! Я!
…
- Вы этого хотели, да? Вы этого добивались? Эта черная машина правит всей галактикой! Вы бы не узнали нашего мира, если бы появились здесь! Где же ваша справедливость? Где ваша любовь?
…
Голос старика становился все более громким и хриплым, и отчаяние звучало в нем все сильнее. А звезды пустыни такие яркие, такие острые. Такие далекие и равнодушные…
- Где, где ваша хваленая любовь, где ваш Свет? Или испытание было в том, чтобы я презрел вашу последнюю волю и поступил по-своему? Так, как вы сами всегда поступали? Ни с кем не считаясь? Вы хотели, чтобы я отрекся от вас так же, как вы отреклись от меня? Потому что как же это назвать иначе? Да, вы отреклись от меня! Вы бросили меня! Вы никогда не считали меня своим учеником! А его, его… А он – ваш ученик, да? Ваш любимый ученик?
Так кричал старый Бен в черную ночь пустыни, и она торжествовала, впитывая каждое его негодующее слово.
_____
Наконец он устал. Было уже очень поздно. Он поднялся и начал собирать со стола. Его руки дрожали. Унеся остатки еды, он вернулся во двор, чтобы внести в дом и стол, но лишь махнул рукой. Забрал лампу и скрылся за дверью.
Во дворе под звездным небом остался стоять стол и три места для сидения. Когда в хижине отшельника погас свет, оказалось, что эти места заняты тенями. В темноте призрачные гости светились изнутри.
Старый Бен уже крепко спал, когда одна из теней скользнула в дом. Она прошла сквозь стену так же просто, как если бы хижина тоже была сном.
Тень постояла у изголовья спящего и даже присела на краешек его убогого ложа. Потом протянула руку – да, у тени была рука – и погладила старого отшельника по щеке.
@темы: "Завершённое строительство", Star Wars, Фанфики
-
-
16.06.2010 в 16:53«Завтра мне будет пятнадцать лет, - думал Оби-Ван Кеноби, лежа под одеялом, но все никак не засыпая. – Сегодня четырнадцать последний раз».
В темноте угадывалась скромная обстановка комнаты, которую ученик делил с учителем. Оби-Ван прислушался. Учитель спал, глубоко и бесшумно.
Мальчик не ждал от него подарка. На тринадцатилетие – на тот день рождения, который традиция называет «пробуждением» и требует от учителя особого внимания к ученику, Оби-Ван получил в дар от Квай-Гона обыкновенную черную гальку. Правда, тот сказал, что невзрачный камушек – единственное, что осталось у него на память о родине, что он в последний момент подобрал его с земли, которую навсегда должен был покинуть…
Может, это было и так, но Кеноби ожидал чего-то большего. Чего-то более значимого и нужного для себя. Может быть, почувствовав разочарование и обиду ученика, Квай-Гон поспешил исправиться? Например, так: «Это было маленькое испытание, и ты, Оби-Ван, с честью выдержал его, как настоящий джедай. А сейчас вот он, мой подарок тебе, держи!»
Как бы не так. Сам надулся и заявил: «У меня больше ничего нет. Это был мой талисман и моя единственная частная собственность. Теперь он твой. Не нужно обременять свою жизнь вещами. Эти слова - еще один мой подарок тебе».
Учителю дорогà его память – ну, вот и хранил бы ее и дальше, только при чем тут Оби-Ван? Почему он должен все время страдать из-за этой «памяти»? В самом деле, почему?
На четырнадцать лет Оби-Ван не получил ничего. Вообще ничего, кроме слов. Какие-то малопонятные стихи.
Оби-Ван не удивится, если утром окажется, что учитель и вовсе забыл о дне рождения своего падавана. Ведь в те разы Кеноби проводил накануне определенную работу – задумчиво вздыхал, нарывался на вопросы о самочувствии и сообщал, что «есть некоторые личные причины, по которым завтрашний день для меня особый».
А на этот раз мальчик решил промолчать. Не поздравит – и ладно. «Переживем. И не такое переживали».
Главное – сейчас в Храме есть Гарен Мульн, уж он-то наверняка не забыл, что у его друга Оби-Вана – знаменательный день. У самого-то Гарена учитель очень щедрый и внимательный... И подарки своему ученику он делает даже без всякого повода. Потому что любит. Не то, что этот.
С тем Кеноби и заснул.
______
Ночной гость долго не покидал старика Бена. Может быть, он пытался разбудить спящего? Прикосновение призрачных рук к волосам отшельника мало этому помогло. Тогда тень опустилась на колени перед кроватью и положила голову на грудь старика. Но Бен по-прежнему спал сном праведника и не шелохнулся.
______
Проснулся он от прикосновения к своему плечу. Открыв глаза, мальчик увидел что в темной комнате горит ночник, а возле его кровати стоит учитель, полностью одетый, с мечом на поясе и со шпилькой в такой странной старинной прическе, которую можно сделать только из длинных волос.
Оби-Ван подумал, что, вероятно, учитель получил какое-то задание, и нужно быстро собираться… Но прежде, чем он приготовился выскочить из-под одеяла, в этот ничтожный миг между пробуждением и импульсом тела, Квай-Гон успел сказать:
- Это не срочно, Оби, не волнуйся. Просто… Я поздравляю тебя с днем рождения и хочу сделать подарок. Умывайся и одевайся.
«А другого времени вы выбрать не могли?» - возмутился Оби-Ван, но только в мыслях. Вслух он не произнес ни слова, встал и пошел в ванную.
Зная Квай-Гона, мальчик не строил никаких предположений, и любопытство его не мучило. С некоторых пор он открыл для себя очень удобный способ общения с учителем: молча выполнять все его приказы или просьбы. Можно было только подивиться, как раньше ему не приходило на ум такое простое решение.
______
Когда Оби-Ван был готов, мастер Джинн окинул его взглядом, удовлетворенно улыбнулся, кивнул и вышел в темный коридор. Кеноби потушил в комнате свет и поспешил вдогонку за учителем, который уже скрылся за поворотом.
Они миновали лифты и начали подниматься по пандусу. В полутьме горели тусклые дежурные огни и указатели. «Куда это мы все-таки идем?» – подумал мальчик, держась на несколько шагов позади рыцаря. Квай-Гон обернулся, сказал «не отставай» и похлопал его по плечу, когда ученик с ним поравнялся.
Это похлопывание словно сбросило пелену с ощущений Оби-Вана. «Великая Сила! Он… он ведет меня на испытание! Ну да, ведь мне уже пятнадцать лет… Пятнадцать лет… по традиции… мальчик становится мужчиной… и прочее, и прочее… Что же делать? Испытание… Я его не пройду, я же ничего не умею, я ничего не знаю, он же меня так толком ничему не научил!»
Кеноби остановился.
- Учитель, вы ведете меня на испытание?
Квай-Гон замедлил шаг, потом тоже остановился и повернулся к ученику.
- Я веду тебя? Ты такие слова находишь, Оби… что у меня и слов нет. Прямо как на заклание! (Веселый смех.) Во-первых, мы идем вместе, во-вторых, никакого испытания не будет, не бойся.
Учитель снова начал восхождение по пандусу, Оби-Ван тоскливо поплелся за ним. «Обманывает. Нарочно, чтобы меня успокоить. Ну, да ладно. Посмотрим, что там за испытание такое он мне придумал».
Такими или почти такими словами мальчик пытался себя подбодрить, но слабость в коленях все равно не проходила. Испытание в пятнадцать лет было промежуточным, причем его вовсе не нужно было проводить именно в сам день рождения! Но для чего-то же оно было придумано иерархами Ордена… и тех, кто его не проходил, выгоняли, да, выгоняли, с вещами на выход и так далее… Выгоняли даже тех, кто становился падаваном с семи и с восьми, а не с тринадцати, как Кеноби…
Тревожные мысли зашевелились опять.
«Да, хорошая уловка, чтобы он мог от меня отцепиться, - с горечью подумал мальчик. – Он же знает, прекрасно знает, что я не готов – тем не менее, тащит меня на это испытание! Уж мог бы хоть с вечера предупредить… А я тоже хорош – не сообразил… Но мне же и в голову не могло прийти, что можно устраивать это испытание всего-то после двух лет учебы!»
Они уже сошли с пандуса и пошли куда-то влево, по оранжевой стрелке. В этих местах Оби-Ван наверняка бывал не раз, но сейчас не узнавал родного Храма. Ведь в темноте даже самые привычные предметы всегда кажутся немного другими.
Наконец они пришли. Это был обычный тренировочный зал - темное прямоугольное помещение, освещенное только бликами ночных огней, пробивающихся в окна из под пластин жалюзи. Почему Квай-Гон выбрал эту дверь, а не какую-нибудь другую, почему на этом уровне, а не на каком-нибудь другом, сказать было трудно. Оби-Ван привык к тому, что учитель любил действовать интуитивно, и уже ничему не искал объяснений.
Первым делом мастер Джинн как следует закрыл жалюзи, так что темнота стала непроглядной.
Оби-Ван слышал, как учитель шуршит чем-то на полу, и внутренне подобрался.
- Расслабься, Оби! – послышался голос из темноты, обычный голос. И вздох: – Ты все время запираешь дыхание. Еще раз говорю: не бойся. Не будет ничего страшного.
Тут появился наконец свет – оказывается, учитель расставил на полу маленькие плоские свечи. Он зажигал их по кругу одну за другой, сидя на корточках. Восемь.
Оби-Ван молча следил за своим наставником.
- Ну, вот, иди сюда, и садись, - сказал учитель, выпрямляясь в полный рост и освобождая место в тесном кружке, образованном колеблющимися огоньками.
Кеноби, все так же молча, шагнул в круг и сел, как было приказано. Учитель тоже опустился на пол, лицом к ученику, и поправил свечи, стоявшие между ними.
- Это очень хороший древний ритуал, - снова заговорил мастер Джинн прежним обычным тоном. Только его улыбка в таком необычном освещении казалась особенно теплой, хотя и загадочной.
Но мальчик уже привык не доверять улыбкам учителя – никаким – и держался настороже, хотя внешне изо всех сил пытался показать спокойствие и спокойное внимание.
– Пятнадцать лет – тот день, когда уже никто не сможет назвать тебя маленьким... Никто, кроме меня… да и то, если ты мне позволишь, конечно…
Оби-Ван ждал смешка или смешливого фырканья. Но мастер Джинн говорил серьезно, хотя и очень приветливо.
- Раньше ты был мне сыном, а теперь станешь братом. Тот, кому исполнилось пятнадцать, становится братом всем мужчинам, живущим или жившим до него. Так говорит древняя мудрость, примем ее на веру.
«Я ему и как сын был не нужен, а как брат – и подавно», - подумал Оби-Ван в самой глубине сердца. (То есть, ему казалось, что он подумал сердцем и в недосягаемой глубине. На самом деле все эти чувства выступили на его физиономии при первом же вздохе.)
- Мы сможем породниться в Силе так полно, как только возможно мне и тебе.
«Не как только возможно, а как только возможно ему и мне. Хорошо сказал. В самую точку. В любом ритуале он найдет, как отгородиться от меня, это мы уже проходили», - с прежней горечью подумал мальчик и снова вздохнул. Сил у него уже не было - сдерживать этот вздох.
Вздохнул – и по-настоящему расслабился. Ни испытаний, ни подарков, понятное дело. Для испытания он слишком слаб, а для подарка – нелюбим. Ну и ладно. Не привыкать. Мастер Джинн есть мастер Джинн. Зачем-то выдернул его из кровати. А потом весь день будет подшучивать над тем, что ученика клонит в сон.
- Что сейчас мы будем делать - ничего особенного. Это что-то вроде учебной прогулки… одно из упражнений на внимание… Когда мы закончим его, ты почувствуешь себя более сильным и взрослым. Главное – не бойся. «Не бойся» – это мой подарок тебе. С ним ты никогда и нигде не пропадешь. Ты готов?
Оби-Ван снова встревожился. Все-таки испытание.
- Что я должен делать, учитель?
- Расслабиться и не бояться. Не думай, закрой глаза и дыши, как я.
Мастер Джинн несколько раз достаточно громко вздохнул, чтобы Оби-Ван вошел в нужный ритм.
Мальчик послушно сделал все, что он него требовалось. Он старательно дышал так, как подсказывал учитель. Через некоторое время пришло чувство: он и мастер Джинн – словно вздымающиеся и опадающие легкие одного существа, которое одновременно сидит в круге света и находится за пределами этого круга.
-
-
16.06.2010 в 16:54Мальчик не смог не напрячься, и когда он раскрыл глаза, то увидел сидящего мастера Джинна – и больше ничего.
Учитель улыбнулся. Кеноби безмолвно посмотрел на него. В голубой радужке плясали сполохи света.
- Малыш, расслабься и не бойся. Ну? Пожалуйста, не напрягайся. Веди себя так, как будто ничто тебя не касается. Попробуем еще раз. Думаешь: вот, этот такой-сякой мастер Джинн притащил меня сюда ночью, делать ему больше нечего, да? – смешок совсем легкий, необидный. – Это очень тебе пригодится, Оби. Надо же уже становиться на путь… ты же уже взрослый мальчик… Не бывает бесполезных ритуалов, а этот – один из самых лучших. Поверь. Невозможно лучше узнать свои недостатки.
Когда мастер Джинн говорил с ним так – просто, спокойно, с улыбкой – Оби-Вану хотелось стать маленьким-маленьким и обнять учителя за шею, положить голову ему на плечо, как делают несмышленые ребятишки, когда отец берет их на руки. Почему у его учителя такие грустные глаза? Что-то с ним не так, его всегда что-то тревожит. Внутри у него живет какая-то неизбывная грусть… Как бы хотел Оби-Ван развеять эту грусть, разделить тревогу и совсем прогнать ее… и он ведь пытался, и сколько раз! Но никогда не впускает его учитель в свое сердце. Он – нелюбимый падаван, не выбранный, а навязанный волей магистра Йоды. Редко-редко когда глаза мастера Джинна раскрыты вот так, как сейчас, и в такие мгновения в их светлой глубине всегда лежит печаль. Это из-за Оби-Вана? Это потому, что он - неспособный ученик? Или это тоска по другим ученикам, тем, что были раньше? Или есть какая-то другая причина? Оби-Ван терялся в догадках, а потом съеживался от обиды.
Учитель положил руки на плечи мальчика.
- Ну, начнем сначала? Расслабься и не бойся. Мы сделаем по-другому. Так будет легче и быстрее.
Оби-Ван кивнул. И потом, когда мастер Джинн снова вернулся в медитативную позу, ученик еще чувствовал теплую тяжесть ладоней учителя и грелся в этом тепле.
Вдох и выдох, еще и еще, и вот он снова – одно из двух легких Существа-на-Свету-и-в-Тени.
- У меня нет родины – вся Вселенная стала моей родиной…
Оби-Ван, еще раньше, чем успел подумать, узнал, что должен повторить эти слова мастера. И не повторить, а «позволить Силе самой говорить».
- У меня нет родины – вся Вселенная стала моей родиной, - отозвался он «с вниманием и безучастием», и тут же почувствовал, что это – воистину так. Он как будто разделился на пустоту и звезду, на небо и землю и узнал, что родина – это не место рождения. То есть и это тоже, но – лишь как отражение первичного состояния присутствия во всем.
- У меня нет дома – мой дух стал моим домом.
- У меня нет оружия – воля Света стала моим оружием.
- У меня нет учения – истинный путь стал моим учением…
И это повторил Оби-Ван, но уже не так свободно. Он не почувствовал своего присутствия в этих словах и заволновался, что опять все испортил. Но мастер Джинн по-прежнему пребывал в трансе и не открывал глаз. Все тот же ритм дыхания. С него Оби-Ван не сбился.
- У меня нет закона – справедливость стала моим законом…
Тут мальчик вошел в мантру совершенно. Почувствовал, какая великая справедливость – Сила. Что Она – закон, а не то наносное, что называют законом… Почувствовал Силу так, как никогда раньше… В нем словно расцвел цветок, он сам раскрылся и наполнился Светом.
- У меня нет веры – любовь стала моей верой…
- У меня нет начальника, течение Силы – вот мой начальник.
- У меня нет учителя – жизнь стала моим учителем…
- У меня нет силы – Сила стала моей силой.
- Я обретаю себя, только себя потеряв. Я умер, чтобы родиться вновь, вновь и вновь, вновь и вновь, вновь родиться таким, каким я хочу видеть себя, таким, каков я есть в Силе, таким, каков я есть.
- Оби-Ван Кеноби идет своим путем, и на этом пути лежит его судьба.
Мальчик раскрыл глаза вместе с вдохом. На этот раз он был спокоен. Он не просто не заставлял себя не ждать подвоха – он его не ждал.
Ничего особенного и не произошло. Все та же темнота, рассеиваемая только маленькими язычками пламени восьми свечей. Глаза учителя закрыты, лицо – спокойная сила. Нет, что-то как-то… где-то… будто… не совсем то…
Учитель раскрыл глаза, и Оби-Ван понял, что это ведь не мастер Джинн, а совсем другой человек… У незнакомца была похожая прическа и похожий овал лица, только нос ровный и тонкий – совсем не такой, как у учителя, и темные глаза, и волосы черные, а когда он встал, стало видно, что и ростом он не так высок, и меч у него на поясе очень непривычной формы.
Оби-Ван заволновался. Он не знал, нужно ли ему тоже подняться на ноги. Решил, что нужно. Сидеть при стоящих взрослых нельзя.
Незнакомец молча смотрел на мальчика и улыбался – почти так же, как учитель. Света было слишком мало, чтобы можно было уловить какие-то особенности его лица. В темноте все всегда немного по-другому.
Мальчик решился нарушить тишину.
- Извините, а… где мой учитель?
Темноглазый воин усмехнулся и процитировал:
- «У меня нет учителя - жизнь стала моим учителем». Так ведь? А кто твой учитель на самом деле?
Кеноби в замешательстве заморгал. Может, он открыл вовсе не глаза, а этот… «третий глаз»… Да вроде нет… Или это мастер Джинн навел такую галлюцинацию?… Или это – если вспомнить последние слова мантры – и есть внутренняя сущность учителя? Кто бы подсказал? Нет, кажется, сущности не такие. Сам мастер Джинн говорил, что в Силе предпочел бы «не болтаться такой взрослой каланчой» (его собственные слова), а принимать вид маленького светловолосого мальчика с длинной косичкой, каким он когда-то был.
- Мой учитель - мастер Джинн. Квай-Гон Джинн, ученик Дуку, ученика магистра Йоды. А вы, извините, кто такой?
Незнакомец издал смешок – совершенно такой, как у учителя – но не ответил, и Оби-Вану показалось, что он догадался. Это же мастер Дуку!
«Ну, конечно, он и есть, - подумал Оби-Ван, вспомнив изображения мастера Джинна в детстве, рядом с его учителем. - Наверное, на время этого испытания поручил меня ему».
- Ты всегда жалуешься, что он не дарит тебе подарков, - вдруг сказал воин.
- Нет, я не жалуюсь, мастер Дуку - вежливо возразил Кеноби, а сам подумал: «Неужели мастер Джинн наябедничал на меня своему учителю?»
Рыцарь усмехнулся еще более странно.
- Мой подарок тоже будет скромным. Всего лишь два-три приема старой школы. Но они тебе очень пригодятся.
- Благодарю вас, мастер Дуку.
- Но для начала я хочу посмотреть, что ты из себя представляешь как боец. Покажи мне, что ты уже умеешь.
- Мне можно выйти из круга?
- Конечно. Весь этот зал в твоем распоряжении.
Оби-Ван переступил через свечи и отстегнул меч. Но плазма его клинка еще не успела добежать до ограничителя, а взрослый воин уже атаковал его... о, ужас, красным двуклинковым мечом!
Одновременно со вскриком удивления и ужаса мальчик совершил высокий прыжок и вернулся в круг света.
Его противник удивился не меньше.
- Ты чего, малыш?
Ничего себе! Он еще спрашивает! Оби-Ван сам поразился своей первоначальной слепоте. Это же дух Экзара Кана, легендарного джедая, канувшего в Темной стороне Силы! Этого еще не хватало... Вспомнился учебник истории, сборник преданий и спектакли театра ко-гири. Экзар Кан - владыка ситхов, воплощение Тьмы и самого гнусного предательства!
- Мне не нужен ваш подарок, милорд, - поспешил высказаться Кеноби. - Если вы пришли, чтобы соблазнять меня Темной стороной, то знайте, что...
- Что ты, мой юный падаван, - рассмеялся воин, - я сам попросить хотел... Обменять часть моего дара на часть твоего. Сегодня с первыми лучами солнца ты ведь будешь медитировать в Звездном зале? Пожалуйста, вспомни обо мне. Только вспомни. Не надо даже молиться. Просто подумай о том, что Экзару Кану тоже когда-то было пятнадцать лет... и он был сперва падаваном, а потом джедаем. Взамен я научу тебя противостоять двуклинковому мечу. Тебе это пригодится, уж помяни мое слово.
- Нет, милорд, мне от вас ничего не нужно. Я не хочу с вами разговаривать. Я вас знать не знаю, а вы меня. Уходите.
Теперь можно было не церемониться. Оби-Ван решительно сел на прежнее место, огражденный от злого духа язычками пламени. Так же решительно он закрыл глаза и начал произносить про себя мантру очищения.
- Не знаешь меня? Ты говоришь неправду. Я твой брат. Разве это так трудно – одно доброе слово, одна добрая мысль? Этим ты только осветишься...
Оби-Ван не ответил. Если это и есть испытание - тогда учитель прав, ничего страшного нет. «Что он мне может сделать? Он же давно умер! Я его не боюсь!» - думал мальчик, гордый своей смелостью и решительностью.
- Подумай о моей судьбе не ради меня, а ради себя, мой юный падаван. Мой тебе совет - не слишком уповай на свою чистоту. В Силе твоя чистота пуста, а чистота и пустота – разные вещи. Совсем-совсем разные вещи.
Мальчик старался не слушать ситха, который когда-то наводил ужас на всю галактику, а сейчас был всего лишь облаком темной пыли.
Впрочем, отверженный дух, видимо, быстро понял, что с Кеноби никаких таких делишек не провернешь, и вообще - где сядешь, там и слезешь. Больше не было ни просьб, ни того, чего Оби-Ван боялся, - каких-нибудь ужасных проклятий. Тишина.
Выждав некоторое время, мальчик приоткрыл один глаз. Никого. Вообще никого.
- Учитель!
Тишина.
- Мастер Джинн, где вы?
Тишина. И по-прежнему темно, хотя, по идее, уже должно светать...
Оби-Ван закрыл глаза, углубился в себя. Почти не дышал. Произнес мантру Света.
Когда он открыл глаза, его окружала все та же темнота.
Мальчик огляделся по сторонам. Пусто и темно. Он призвал Силу, чтобы узнать, где учитель, но Сила стремительно вытолкнула Оби-Вана, как пересоленная вода.
Вот это загадка...
«Я вне времени, вне пространства, - подумал падаван. - А где?»
Ни стен, ни потолка не было видно, одна только темнота.
-
-
16.06.2010 в 16:56Потом пришла еще одна мысль - свечи-то выгорают. Да-да. «Значит, время все-таки течет».
А что будет, если они погаснут? Конечно, у него есть меч, всегда можно посветить им...
Может, стоит все-таки осмотреть этот странный зал?
Оби-Ван встал, но никак не мог решиться выйти и углубиться во тьму.
«Ну, должен же мастер Джинн забрать меня отсюда? Когда-нибудь ему надоест морочить мне голову, так ведь?»
Эта мысль показалась мальчику очень дельной. Если этот зал - всего лишь галлюцинация, наведенная на него учителем, значит, ему здесь ничего не угрожает. Ни Экзар Кан, ни гибель света. Значит, можно смело действовать.
Кеноби включил меч, вышел из круга и двинулся наугад. Привычное гудение клинка действовало успокаивающе.
Стенка. Стенка этого зала, самая обычная. Значит, где-то есть и двери. Оби-Ван прошелся вдоль стены и действительно увидел дверь, но она была... Какая-то не такая она была. Сердце тревожно забилось. Ему надо открыть эту дверь. Приоткрыл. Темный коридор. Открыл шире. Посветил вниз - есть ли пол? Есть. Выложен плитами.
Идти не хотелось. Не мог Оби-Ван заставить себя шагнуть за порог.
«Зачем мне, собственно, туда идти, если я не осмотрел зал целиком? Может, там есть другие двери, более... более...»
Он вернулся и обошел стену по периметру. Не было других дверей. Только эта.
Мальчик вошел в темный туннель.
Никого. И темно. Сухой коридор, как на космической станции, только света нет. Совсем некстати вспомнились «Знаки»:
«Двойная бездна. Войдешь в пещеру в бездне. Несчастье».
А еще, что там еще? Вот всегда так: когда не надо, все помнишь, а когда надо – память, как у полоумного дроида.
- Войдешь в пещеру в бездне, - выговорил Оби-Ван вслух и остановился. Слово «несчастье» он произнести поостерегся, но тут оно само случилось и неназванное. Дверь с тихим, и от этого еще более страшным скрипом захлопнулась у него за спиной.
Мальчик вздрогнул, резко обернулся. Двери в стене больше не было. Вообще. Даже намека не осталось.
- Мастер Джинн, - рассудительно обратился Оби-Ван к гладкой стене, - неужели вы думаете, что меня так просто напугать? Я не боюсь. Вы все это придумали из «Знаков», я уже понял. «В бездне есть опасность…» и так далее. Я знаю, что это очень несчастливый «знак»… И мне кажется… Мне обидно, что для меня вы выбрали именно его. Это не тот подарок, который я хотел бы от вас получить. Пожалуйста, верните меня в тот зал со свечами!
Разумеется, все та же темнота и тишина. Даже эхо не пошло вглубь туннеля. Эхо не пошло, а Оби-Вану придется идти. Раз уж это его путь.
И он шел, шел и шел по пустому, темному и совершенно безжизненному коридору. И устал. Шаг его замедлился, и очень хорошо, потому что вдруг у него на пути оказался круглый колодец.
Оби-Ван не удивился. Предупрежденный «знаком», он ожидал чего-то в этом роде. Пройти дальше теперь было невозможно: круглая дыра в полу занимала пространство от стенки до стенки.
Мальчик не стал туда заглядывать, а поскорее отступил от края назад. У него было чувство, что стоит только подойти ближе и посветить туда мечом, как сзади кто-то появится и даст ему пинка. Правдивость этого предчувствия была столь высока, что у него даже заболела поясница.
И вообще – колодец был очень страшный. Оби-Ван поскорее повернул обратно, держась вдвое, втрое настороже, хотя, кажется, напрячься больше было уже невозможно.
«И что делать теперь? Вернуться? Вернуться куда? Хорошенькое дело - я между тупиком и ямой!»
Может, «Знаки», эти мудрые мысли великих джедаев прошлого, подскажут какой-нибудь выход?
Оби-Ван сел на пол, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями.
«Ну кончится же это когда-нибудь! Все же проходит!»
Меч гудит, а мыслей нет. Пусто, как в этом туннеле.
«А если его выключить? Может, я что-нибудь увижу в темноте?»
Это было очень неприятно – остаться совсем без света, но Оби-Ван решился. Ему хотелось, чтобы это глупое испытание наконец-то закончилось. Хотелось назад, в реальность. Будь, что будет. Выключил меч.
И ничего не произошло. Просто полная темнота. Никаких чудовищ с фосфоресцирующими глазами. Никаких ситхов и их неотразимого оружия. Ничего. Просто темно и тихо. И тоскливо.
Оби-Ван закрыл глаза, постарался расслабиться (а это было весьма непросто) и «открыть третий глаз» – не зря же столько времени он учился этой технике.
И услышал какой-то непонятный тихий звук.
Мальчик попытался понять этот звук, но он просто был – слабый, тихий, прерывистый. Звук исходил от того места, где была яма, но не изнутри. «Как будто кто-то дышит… и сейчас умрет…»
Оби-Ван тут же потерял концентрацию, вскочил на ноги, одновременно включая меч, бегом бросился назад… или вперед… к этому колодцу…
Да, он совершенно правильно увидел, так четко, впервые в жизни так, да, он прозрел в Силе, научился, бросился как в воду и не утонул, как птица взмахнул выросшими крыльями, но разве это была удача, вершина, разве вообще что-то стоило… «Мы сможем породниться в Силе так полно, как только возможно мне и тебе».
- Учитель! Учитель, что с вами?!
Меч выпал из его руки и погас, но свет шел из этого проклятого колодца, и он видел, как гаснет жизнь в глазах того, с кем в этот миг он побратался… стал братом, а не сыном… истинно, но зачем же так жестоко?!
Губы что-то шепчут… Что? Что?
- В следующий раз… будь… будь более милосердным… к своему брату… Обещай мне…
И всё. Крови почти нет, края раны сразу запеклись. И ничего не кончилось! Нет зала со свечами, нет Храма, ничего нет, есть только непрекращающийся ужас от мысли о том, что это навсегда…
Лучше бы Оби-Ван свалился в этот колодец!
У него пресеклось дыхание, он сделал несколько судорожных вздохов, как будто и у него в груди тоже была сквозная дыра со спекшимися краями… и очнулся от кошмара в круге света.
В зале испытания уже была не ночь, а предутренняя серость. Мастер Джинн открыл глаза.
Оби-Ван еще не верил в то, что весь ужас позади, что это неправда и галлюцинация, что настоящая реальность здесь, а то, то, - путаный лабиринт иллюзий. Он еще даже не почувствовал, как слезы стекают по щекам, а учитель спокойно произнес:
- Оби-Ван Кеноби получил дар, с которым пойдет по своему пути.
И так же спокойно встал. Сказал уже совсем обычным голосом:
- Вот и все, Оби. Задувай свечи и пойдем в Звездный зал. Там тебе предстоит завершить обряд. Но в общем-то все уже кончилось.
Оби-Ван только хлопал мокрыми ресницами. Ему казалось, что если он сейчас попытается подняться, ноги его не удержат.
Тогда Квай-Гон присел на корточки и протянул мальчику носовой платок. Оби-Ван механически взял его и вытер лицо. Учитель сам задул свечи и собрал их в карман на поясе, потом подошел к окну и поднял жалюзи. Утренний свет набирал силу с каждой минутой.
_______
Способность говорить не сразу вернулась к Кеноби. То, что учитель жив и идет рядом с ним, было неизмеримым и необъятным счастьем. Но мысль о том, что мастер Джинн это все и придумал и заморочил ему голову с таким холодным расчетом, была полностью противоположна этому счастью. Она аннигилировала счастье, и Оби-Ван чувствовал себя опустошенным и преданным.
Храм просыпался, и коридоры, по которым они шли, потихоньку наполнялись звуками раннего утра. Где-то вздрогнул и тихо зашуршал лифт, где-то уже слышались шаги, где-то – голоса, где-то – шум включающихся автоматов. Эти звуки были как теплая вода, в которой потихоньку оплывали края огромного кубища пустоты и тишины внутри у Оби-Вана.
В Звездном зале, где потолок представлял собой карту Галактики, а воздух был пропитан озоном и слегка разрежен, как в горах, учитель усадил Оби-Вана на низкую тумбу для медитации, но мальчик не хотел снова закрывать глаза и самоуглубляться. Как ни успокаивал Квай-Гон своего падавана, тот никак не мог обрести равновесие духа. Куб уже перестал быть кубом с острыми гранями, он уже превратился в бесформенный комок чего-то темного, но по-прежнему мешал мальчику дышать.
- Что, Оби, было настолько трудно?
- Зачем спрашивать, если вы и так все знаете? – вяло ответил ученик.
- Я ничего не знаю.
Кеноби опустил голову – так ему было горько и пусто, что не хотелось смотреть на учителя, который был жив и здоров и даже как будто беспокоился о нем. Вот именно – «как будто»!
- Меня не было рядом с тобой, - услышал он голос Квай-Гона. - Ты был один. Сам в себе. Я ничего не знаю. Я… чем-то обидел тебя… в твоем поиске?
- Нет.
Он и вправду «потерял себя» там, в темном туннеле. Прежний Оби-Ван обязательно буркнул бы что-то вроде: «Рассказывайте кому-нибудь другому! Сами устроили мне эту пытку, а теперь притворяетесь, будто ни сном ни духом!»
Нынешний Оби-Ван очень устал. Он вообще не хотел шевелить языком.
-
-
16.06.2010 в 16:56- А в чем дело? Если не хочешь рассказывать – не нужно, но, может быть…
- Не беспокойтесь, - мальчик вздохнул, - со мной уже все в порядке.
- Как же мне не беспокоиться, если ты так плохо дышишь, Оби! Что с тобой, малыш?
Учитель наклонился к ученику и легонько сжал его плечи. Оби-Ван все-таки закрыл глаза, чтобы удержаться и не соскользнуть к отчаянию, из которого выбрался с такими потерями…
- Со мной ничего, а вот с вами… Там…
- Со мной? Со мной – это не страшно, это ерунда, - голос мастера Джинна такой сильный и уверенный… но в ушах Кеноби еще стоял тот его последний вздох, слабый, еле слышный… - Главное – в тебе, Оби. Что было с тобой?
- Сначала был Экзар Кан. Он хитростью выманил меня из светового круга, но я вовремя успел заскочить обратно. А потом… когда я понял, что остался один, я вышел и попал в пустой темный туннель, очень длинный… и увидел, как вы умираете. Всё, как в «знаках». «Войдешь в пещеру в бездне. Несчастье. Будет бездна за бездной».
Мастер Джинн выпрямил спину. Послышался легкий смешок.
- Да не принимай ты так близко к сердцу. И подумай о том, какой это хороший опыт. Теперь ты знаешь, что и несчастья, и бездны – всего лишь иллюзии наших собственных страхов. Так ведь?
Мальчик покачал головой.
- Вы сами сказали, что это мой дар. Наверное, это мое будущее… Даже не знаю, что теперь делать…
- Конечно же, не беспокоиться по пустякам. Будущее всегда в движении, а его движение зависит от нас. Так что бояться нечего.
Учитель улыбнулся. Тут только Оби-Ван подумал, что прошел - уже прошел это отвратительное проклятое испытание. Если бы оно не было таким скверным, можно было бы даже похвастаться перед Гареном…
- Знаете, учитель… Я понял, как я одинок. Это ужасно. Я все никак не могу забыть этот ужас…
Квай-Гон молча слушал его. Эта тишина помогла Кеноби найти правильные слова.
- Этот колодец – это ведь оно, это одиночество!
- Когда-нибудь это нужно узнать, малыш, - сказал мастер Джинн, еле слышно вздохнув – в точности, как там. - Каждый живет один и умирает один. Дети об этом не догадываются, а взрослые с этим живут. Ты стал взрослым, если почувствовал это. Любое испытание, каким бы трудным и неприятным оно ни было, делает нас сильней.
- Но это плохо! Я так не хочу! Я не хочу, чтобы вы умирали! Я не хочу быть один! Я и так – все время скраю, все время никому не нужен!
Квай-Гон усмехнулся.
- Так вот и надо быть нужным! Не надо быть скраю. Вот и вся мудрость. А ты думал – как засыпаются бездны? Как колодцы преодолеваются? Ты нужен. Ты нужен многим и многим, просто ты пока этого не знаешь. Тебя ждут. Нужно сделать только один шаг. Сделать шаг, а не оставаться в стороне. Для этого мы с тобой и работаем, правда? «Я один, но это не значит, что я одинок» - это мантра воина Света. Вот то, что делает каждого из нас сильным – жизнь рядом с тем, кому нужна помощь, а не скраю и не в своей скорлупе.
Оби-Ван горько вздохнул. Вечно эти проповеди, которые как мертвому припарки. Учитель его не понимает… Не понимает его тоски, его боли…
- Вы просто не представляете, что я пережил! Мне вам не объяснить! Если бы ваш собственный учитель умер у вас на руках – вы бы не огорчились?! Вы бы не плакали?! Вы благословили бы свое одиночество?! Сказали бы, что это «хороший опыт»?!
Квай-Гон коротко улыбнулся.
- Конечно, в первые минуты мне было бы больно. Но я бы и порадовался за него. Ведь умереть на руках своего ученика – это счастье, и еще какое! Не каждый достоин такого прекрасного перехода. И, уж конечно, это несравнимо лучше, чем наоборот, поверь. Если бы здесь был мастер Дуку, он бы так и сказал: счастье – уснуть на коленях своего ученика. Так что в твоем путешествии внутрь самый страшный для тебя момент был самым светлым, не несущим никакой угрозы. Это так естественно – старшие уходят, младшие занимают их место. И потом, я же знаю, что смерти нет, есть переходы - от уровня к уровню. Мастер Дуку всегда будет рядом со мной, потому что часть его души живет во мне.
Да, его учитель неисправим, это Оби-Ван знал давно. Более черствого человека не найти во всей галактике. Как только мальчик об этом подумал, бесформенный ком в его груди тут же растаял, и все стало на свои места – буднично, обычно, ничего особенного. Вот он, мастер Джинн, сидит себе, жив-здоров, и ничего ему не сделается.
- А вот Экзар Кан… Что он тебе говорил?
- Сначала предлагал мне научиться нескольким приемам его школы, но я, разумеется, не…
- И ты отказался?! Ох, Оби, Оби, как ты меня огорчаешь!
Кеноби сперва растерялся – мастер Джинн вообще-то не был склонен к восклицаниям – но потом строго посмотрел на учителя.
- Неужели, по-вашему, я должен был слушать этого ситха? Может, мне еще и помолиться за упокой его души?
- А почему бы и нет? Можно и помолиться.
Оби-Ван возмутился. Да, все снова встало на свои места. Его учитель, как всегда, несет откровенную ересь, а ему – сиди и слушай. Вот несчастье…
- Вы еще скажите, что мне надо было попросить его стать моим учителем. Вместо вас.
Эти слова, в которых Оби-Ван тут же раскаялся, вызвали у мастера Джинна странную улыбку – то ли веселую, то ли грустную, непонятно.
- Да уж, вот этого бы он точно не пережил. Ни в каком состоянии.
Оби-Ван надулся.
- Ну, что ты, малыш? Все было хорошо, и будет еще лучше. Я поздравляю тебя с днем рождения и желаю, чтобы все твои тревоги рассеивались бы так же легко и просто, как сны. Я пойду, а ты побудь один, подумай над тем, что пережил. Это твой опыт, который поможет тебе впредь избежать многих ошибок. Ведь прошла уже горечь? Прошел страх? А?
- Да, учитель. Я в полном порядке.
- Вот и молодец.
Мастер Джинн обнял его и даже щекотнул усами в щеку. «Поцеловал, называется, сына в день рождения, потому что так положено. Хоть что-то он делает, что положено», - подумал Кеноби.
Оставшись один, он уже был вполне спокоен и бестрепетно вошел в легкий транс, чтобы наконец-то отдохнуть от неприятностей.
______
Открыв глаза, старый Бен не сразу узнал место. Нет бесконечно высокого купола Звездного зала с мириадами огоньков на густом ультрамариновом бархате. Нет полумрака рукотворной ночи и запаха озона, как нет и мастера Джинна. И пятнадцати лет тоже нет. Есть пятьдесят – возраст, когда человек начинает жить для вечности.
Это был только сон – но какой четкий, настоящий… Совсем как тогда, с мельчайшими подробностями… Там, во сне, он и чувствовал себя пятнадцатилетним… и не знал, что все-все сбудется… до тех же мельчайших подробностей… Только на самом деле он-таки упал в яму… Упал, да, упал. И вот сидит на дне. Сидит и ждет. Чего ждет? Наверное, смерти. Чего ему еще ждать?
Действительность была печальной и она напомнила о себе запахом пустыни и тишиной одиночества.
Но, встав с постели, отшельник Бен почувствовал себя на удивление бодро. Сперва он подумал, что эта бодрость проистекает от простой и не слишком возвышенной мысли: завтракать ему предстояло остатками роскошного ужина, а это в его положении кого угодно обрадовало бы. Но не только это, было что-то еще. Мягкое тепло в груди, от которого жара вокруг не казалась такой непереносимой. А когда он вышел во двор, огненное дыхание татуинских солнц показалось ему светом в конце туннеля.
Отшельник внес в дом стол, а когда ставил на место сундук, раскрыл его и вытащил продолговатый цилиндр с ребристыми краями. Повертел эту штуку в руках, потом повесил на пояс. «Мало ли что… Надо быть начеку, а то что-то я совсем расслабился».
В тени своей кухни старый Бен позавтракал с особым аппетитом, поговорил со своим грибом, как всегда похлопал его по выпуклой блестящей спинке, а затем начал чистить песком посуду. Зачем тратить воду, если вокруг - море песка?
- А не съездить ли мне в Мос-Айсли? - спросил он у себя вслух. - Узнать свежие новости...
Он снова выглянул во двор. Солнца уже стояли в зените.
- Хотя... в такую даль... по такой жаре... - с сомнением проговорил Бен, плотно закрывая дверь. - Нет, лучше зайти к соседям. Те же новости, только без лишних затрат. А может, проведать Ларсов? Пожалуй, надо бы... Надо бы... надо бы, пожалуй...
Старик вернулся на кухню, выпил кружку воды. Задумался, глядя на то, как за стеклом гриб шевелит бахромой на нижнем крае своего слоистого тела и выпускает пузыри углекислоты.
- Нет, это так не делается. Не те мои годы, чтобы вот так ни с того ни с сего взять и побежать. Сейчас слишком жарко. А вечерком... Вечерком, пожалуй...
Бен снова наполнил водой глиняную кружку, снял с полки жестяную коробку, взял щепотку гранул сахаридов и бросил в кружку. Когда кристаллы растворились, он вылил воду в банку с грибом. Тот довольно забулькал.
Заглянув в коробочку с гранулами, отшельник покачал головой. Уже на донышке. Значит, все равно на неделе придется выбраться в город. На неделе, но не сегодня. Сегодня он пойдет к Ларсам.
Сердце вдруг неприятно защемило. Бен поморщился и начал массировать левую сторону груди.
- Хотя, с другой стороны... С какой стати я должен идти к этим Ларсам? Оуэн сам сказал, что больше меня на порог не пустит... так почему я должен унижаться? Припечет - сам придет. Мое дело вообще сторона. Я и так слишком часто лезу не в свои дела. Хватит суеты. С тебя хватит, Оби-Ван. Теперь ты должен жить для вечности. Да. Самое время пойти и посмотреть, как там влагоуловитель.