[old-diplomat]

Сегодня ровно год, как в дивный день св. Николая Чудотворца ушла в лучший мир Саша Киселёва аkа  ray_nort.
Саша любила мои тексты. Я осмелюсь даже написать, что Саша любила меня. Разумеется, в день её первого дня рождения там я просто обязан выйти в эфир с подарком. И конечно же, мой подарок, как крапивный свитер, недовязан. У меня так всегда, и Саша не удивится Довязывать буду здесь. Потихоньку вывешивать главы.

Фанфик «Солнце Раа» — продолжение повестей Марины и Сергея Дяченко «Vita Nostra» и «Мигрант, или Brevi finitur»

Пояснения и благодарности
Это второй случай в жизни, когда мне захотелось поработать над миром, предложенном другими авторами.
Связываю я это желание, во-первых, с Сашей Киселёвой, чьей навеки доброй памяти посвящаю эту вещь. Саша в свое время написала фанфик по «Звездным войнам», дух которого созвучен этому моему произведению. Она очень хотела спасти для вечной жизни своих любимых героев (см. «Другая жизнь» www.snapetales.com/index.php?fic_id=4318). Хотя, на мой взгляд (и я говорил это автору), в топологии «Звёздных войн» её версия показалась мне неубедительной.
В общем, во-первых и в-главных, это алаверды Саше, которая жива в своём новом мире... и все мы там будем, вопрос только какими, и это важный вопрос, прямо-таки ключевой. Хочу посоревноваться с тем её текстом.
Во-вторых, «литература — это я знаю что такое. Там герой бегает, стреляет, спасает и сохраняет. А если герой вдруг сидит на попе ровно, так, значит, замышляет какую-нибудь стрельбу, беготню или спасение-сохранение».
В-третьих, тема развития личности, в оригинале описанной пунктиром, — это просто рай для любителя расставлять слова.
В-четвертых, повесть «Мигрант» настолько замечательно полна разных лакун, что так и тянет их заполнить.
В-пятых, мне просто хочется активно творить свою собственную жизнь, а лучше всего у меня это почему-то получается именно через тексты и по поводу высказываний других людей.
Слава Богу за всё. Упокой, Господи, душу рабы Твоей Александры. Умом я понимаю, что там всё новое, но, знаешь, Царю наш и Господи, мы с Сашей так любили нашу переписку, что вдруг ей и в её новом состоянии будет интересно прочитать? Ведь и на Земле есть хорошие состояния, пусть и не высокие — например, спокойствие и радость в утробе матери, когда ты желанный ребёнок. Это мой подарок на первый её день рождения там от меня, который ещё здесь — и очень скучает.



Солнце Раа

Доброй памяти Александры Киселёвой
aka  ray_nort, aka ksann, aka Младшая, aka Нарет-кошка,
живой навсегда


Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга!
А. Линдгрен

Set the control of the heart of the sun.
Pink Floyd

Как ликует твое умудренное
Сердце — солнце отчизны моей!
А. Ахматова

Если уже раз мне дали осознать, что «я есмь»,
какое мне дело до того, что мир устроен с ошибками?
Ф. Достоевский


Глава первая

Радиожук, мощный, как земной майский, только ярко-жёлтый в оранжевую крапинку, выписывал круги над головой Крокодила, стремясь создать оптимальный стереоэффект. Диктор приятным и вместе с тем мужественным голосом зачитывал обращение Малого административного совета с убедительной просьбой к гражданам не погружаться в мечты ни об отдыхе, ни о перевыполнении планов работ. «Хозяин себе видит то, что есть, а не то, что ему хотелось бы», — повторялась в обращении цитата из Песни Пробы.
Коренным жителям Раа мечтать строго воспрещается. Их мечты становятся реальностью. Каждый юноша и каждая девушка проходят Пробу гражданина именно для того, чтобы научиться держать свой ум в трезвости. Прошёл Пробу — значит, общество может быть уверено в твоей надёжности, нет — тебя будут опекать, как несмышлёного ребенка. Да так, что мечтать тебе будет и некогда, и не о чем.
Но как запретить мечтать? Люди в тревоге, ситуация аховая, солнце вот-вот взорвется. Конечно, будут пускаться во все тяжкие.
«Не мечтать... Это всё равно, что не думать о белой обезьяне. Или о белом медведе. Или белом быке, — скептически хмыкнул Крокодил, слушая новости. — С другой стороны, если повредившийся умом от усталости техник намечтает реактор, а инженеры не сразу разберутся? И поставят такое оборудование на корабль. Далеко же мы улетим…»
Теперь небо сияло огнями над головой Крокодила даже днём. Вся стратосфера планеты Раа превратилась в огромную «стройку будущего», как это он представлял себе по читаной в детстве советской фантастике.
Орбитальные судоверфи работали в четыре смены. Но на самой поверхности Раа трава была всё такой же зелёной, деревья — райскими, вода — вкусной и чистой, живность — полезной, воздух — целебным. Земля Раа не знала, что люди лихорадочно спешат покинуть её, и продолжала щедро одаривать их своими плодами.
Радиожук пожелал всем гражданам спокойствия и веры в счастливое будущее, объявил о конце сообщения и улетел на подзарядку.
Крокодил поднял глаза к сверкающему небу и подумал об Аире. Консул со звучным государственным именем Махайрод сидит на орбите, без выходных, без продыху. Контролирует работу всех ветвей власти и мониторит возмущение материи. Как там говорилось в фильме про Ивана Васильевича? «Нам, царям, молоко нужно за вредность давать».
Да, это он ещё помнит. Но никогда ему, Андрею Строганову по прозвищу Крокодил, больше не увидеть фильмов Гайдая. Никогда не увидеть сына. И много ещё чего никогда.
Ему уже даже не снились те тягучие сны о том, как он с Андрюшкой бредёт по зимнему лесу, по едва видной лыжне (можно ли вообще брести по лыжне? или это лингвопроблемы из-за потери родного языка?), а огонёк далёкой избушки не приближается. Однажды приснилось, как они всё-таки дошли до деревянного туристического коттеджа. И всё. С тех пор он не видит сына и во сне.
Значит ли это, что с исчезновением его, Крокодила, с Земли Андрюшка тоже оказался вычеркнутым из будущего?
— I have a dream, — сказал он вслух, в синее дневное небо, полное огней, с таким едким сарказмом, на который только был способен.
«А у меня-то есть мечта? Мне же мечтать не запрещено. Спроси меня сейчас какой-нибудь бог из машины, бледный функционер Вселенского миграционного бюро: о чём ты мечтаешь, Андрей Васильевич Строганов, мигрант и неудачник, залипший в фантастическом мире, как комар в янтаре? Неужели о том, чтобы проснуться посреди пыльной холостяцкой однушки и мерзким осенним утром потащиться на работу в офис?»
Не было у него мечты. Никакой. Место, где и чем мечтают, как-то незаметно атрофировалось. И не на Раа, а ещё на Земле. Не нужны там мечтатели.
Они нигде не нужны.
Нужны одни только трезвые логики и компетентные практики.
Так откуда взялась печаль? И не печаль даже, а лютая тоска от собственной никчёмности… Он потерял даже родной язык.
Пожалуй, единственное, что у него осталось после изъятия с Земли, — человеческий образ. Хотя нет, ему ещё оставили имя. Крошечный осколок навсегда потерянного родного языка. Прямо строчка из энциклопедии: «Ономастика зачастую является единственным источником информации об исчезнувших языках и народах».

Если бы поблизости был Аира, он бы уловил тоску Крокодила — и наверняка поделился бы своей волей к насыщенной яркой жизни. Крокодил получил бы заряд беспричинного хорошего настроения, которого хватило бы на пару суток. А если бы поблизости был Тимор-Алк, то мальчишка непременно начал бы рассказывать о своих успехах в наращивании индекса социальной ответственности, и Крокодил отвлёкся бы от своих мыслей, подтрунивая про себя (а может и вслух) над невинным тщеславием зеленоволосого метиса. Который лезет вон из своей белой с прозеленью кожи, чтобы занять достойное место в обществе здоровых смуглых граждан Раа. Таких латиноамериканистых или балиобразных, что можно на минутку представить себя на курорте. А дома идёт дождь. Или снег. Или снег с дождём.
Но оба они — и Аира, и Тимор-Алк — не придут сейчас на помощь. На Раа рабочий день, и они заняты делом. Все заняты делом. А Крокодил, как всегда, бездельник и полное ничтожество.
Он растянулся на мягкой чистой траве, предназначенной не только для насыщения атмосферы кислородом, но и для создания тактильно-рекреационного комфорта, и заложил руки за голову.
«Я бездельник, о-о, мама, мама, я бездельник, — закрутилась в голове нехитрая мелодийка. А потом без паузы, другая песенка, того же автора, — Мои руки из дуба, голова из свинца — ну и пусть».
На Земле у него нет будущего. На Земле он умер. Так сказал Аира, добывший сведения у всемогущего Бюро, пользуясь своим служебным положением.
Умер — и куда-то попал. Попал на Раа.
Но если у человека есть друзья, значит, не такой уж он и пропащий, правда?

Лёгким дуновением ветерка принесло стайку разноцветных бабочек. Крокодил невольно залюбовался игрой света на полупрозрачных крылышках. На душе просветлело.
«Наверное, тут в воздухе развешаны датчики, — подумал он. — Уловили мою хандру и немедленно провели сеанс баттерфляй-терапии. Прямо мир Оруэлла какой-то или Замятина: ты не можешь побыть наедине со своими проблемами. Ты вообще не имеешь права на душевные проблемы, общество немедленно примет меры. Начнёт тебя убаюкивать или лечить, неважно, хочешь ты того или нет. Или сделает вид, что оставило тебя в покое, чтобы ты своим умом дошёл до эвтаназии и не отсвечивал на солнце, мешая жить нормальным людям».
Утонуть в интеллигентском самокопании Крокодилу не дало новое насекомое. Жук спикировал сверху, стремительный, как истребитель, и информационный голос из его недр деловито сообщил:
— Напоминаем, что Малый стратегический совет закончил обсуждение предложения Юго-Восточного сектора об отмене Пробы в связи с эвакуационными работами. Предложение не поддержано. Северо-Западный сектор выдвинул встречное предложение о возможности повторного прохождения Пробы в следующей последовательности: немедленно после принятия решения Большим административным советом после подачи гражданином соответствующей заявки; через год, пять и десять лет после первой неудачной попытки. Предложение Северо-Западного сектора принято квалифицированным большинством голосов. Малый стратегический совет благодарит всех проголосовавших за активную жизненную позицию. Запись на повторное прохождение Пробы объявляется открытой.
— Коммуникатор! — бросил Крокодил в пространство и сел.
Из травы к его лицу вытянулся зелёный стебель, на конце которого в секунду вспух и раскрылся бутон ярко-синего цветка, и тут же замерцал экраном.
— Соединение с Камор-Балом, — сказал Крокодил в голубоватое мерцание.
Экран несколько раз изменил цвет (наверное, это что-то значило, но Крокодил пока не разобрался), потом коммуникатор заговорил искусственным женским голосом:
— Камор-Бал временно недоступен для связи. Он оставил сообщение. Андрей Строганов, вы хотите прослушать его?
— Да.
— Всем привет! — зазвучал молодой жизнерадостный баритон. — Друзья, три недели меня не будет на месте. Свяжусь с каждым из вас, как только вернусь домой. Уехал на Пробу.
Последние слова в записи Камор-Бал произнёс как был небрежно, но не смог скрыть ликования в голосе.
«Вот это скорость… Парень, наверное, дневал и ночевал, следя за ходом голосования. И могу поспорить, что свою заявку на повторное прохождение бросил первым. Ну, или в первой десятке».
На душе у Крокодила стало ощутимо веселее. Если мальчишка снова завалит Пробу, в этом точно не будет вины мигранта с Земли.
— Андрей Строганов, вы хотите оставить сообщение для Камор-Бала?
— Нет, — сказал Крокодил и проследил глазами за тем, как цветок закрывается, а стебель втягивается в траву. Чудеса биотехнологии райской планеты Раа не переставали удивлять его.
Когда коммуникатор полностью исчез, Крокодил снова лёг и уставился в небо.
Несмотря на объявленную всеобщую трудовую повинность, граждане Раа работали без надрыва. Медики, биологи и социологи внимательно следили за тем, чтобы люди не переутомлялись и не переутомляли своим эмоциями зыбкую материю. Крокодил подозревал, что тысячелетия благополучной жизни единого народа в благоустроенном постпостиндустриальном мире в принципе не могут сформировать трудовую этику по типу «догоним и перегоним». Идея напряжения всех сил для спасения человечества от неотвратимой катастрофы как-то не вязалась в представлении землянина с двухчасовым дневным отдыхом, шестичасовым рабочим днём и тремя выходными.
Впрочем, поскольку с идеями у здешних жителей очень своеобразные отношения, так, может, оно и к лучшему, что среди них не нашлось местных стахановцев? Работала бы такая группа пламенных энтузиастов по шестнадцать часов в сутки без перерывов на обед — а их родные, друзья и соседи начали бы умирать от истощения... Ибо если идея, требующая жертв, выскальзывает из-под материи и переходит в состояние «первично» — жертвы появятся, это уж как пить дать. Плавали, знаем.
Но если в общественной жизни культура контроля у раян доведена до искусства, то в личной они, похоже, так же не застрахованы от нестабильности, как и земляне.
«Вот Аира не удовлетворял Альбу, так она и выдумала себе того бронзового, — подумал Крокодил, срывая тонкий зелёный стебелёк и закусывая травинку. — Который успел сделать ей Тимор-Алка и растворился в сени струй, прежде чем Аира расчехлился. А моя Светка… Ну, читала пошлые книжки женских романов и тоже, наверное, мечтала о каком-то. И кто скажет, что её мечта не сбылась? Нашла же она себе какого-то Витьку и уехала в Германию. Или в Англию. Вместе с Андрюшкой».
Бабочки снова закружили в воздухе, на сей раз интенсивно-цветные. Одна из них села на голое колено Крокодила, щекоча его лапками. Он осторожно приподнялся и подставил гостье палец. Та с готовностью переместилась на новую опору и потыкалась в кожу хоботком. Не иначе, почуяла следы сладкой патоки, которая осталась на его руках после обеда. Йогуртовые стручки, растущие буквально повсюду, были сейчас основным блюдом его рациона.
Он поднёс руку к глазам, чтобы получше рассмотреть чешуекрылую красавицу, но бабочка вспорхнула и влилась в ряды своих.
Пестрой лентой стайка насекомых взвилась в зенит и растаяла среди сверкания.
Конечно, с одной стороны, не ему, Крокодилу, упрекать Аиру в неумении обращаться с женским полом. С другой, — всё-таки странно, что такой статусный человек, как Консул Раа, столько лет убивается по предавшей его женщине. Восемнадцать лет, что ли? Или девятнадцать. Опупеть! Сам Крокодил быстро нашёл замену Светке (тоже мне, великое сокровище — Светка!), и множилась эта замена до самого его изъятия с Земли и перемещения на Раа. Он уже и здесь успел зачерпнуть медка. Вернее, хватил шилом патоки.
Лиза из Глазго. Обещала объявиться — и ни слуху ни духу. Мигрировала на Раа, потому что поссорилась со своим парнем — бывают же такие, как бы это помягче… Девы-птицы. Обидно, конечно, что она продинамила Крокодила. Но, может, так даже спокойнее? Не понравилось ей с ним, и ладно. Он уж как-нибудь переживёт. И не такое переживал.
Спросить, что ли, у коммуникатора, как тут принято знакомиться с женщинами? Обычно в состоянии опасности тяга к противоположному полу повышается, а тут проблема с солнцем, уж куда глобальнее! Или если он и в Лизиных глазах не слишком завидная партия, то в глазах коренной раянки тем более не котируется? С его белой кожей и трёхмесячными белковыми курсами…
А Андрюшка, наверное, уже прижился в Германии. Или в Англии. И мигрантом себя не считает. Спикает или шпрехает, а про своего родного отца забыл от слова совсем.
«И правильно, что забыл, — зло подумал Крокодил, поднимаясь на ноги, отряхивая шорты и поворачивая голову к часам, хорошо видным отсюда. — Я бы про такого папашу тоже забыл».
Хотя своего отца, Василия Васильевича Строганова, Крокодил помнил всегда. Собственно, это же отец называл его Крокодил Андрюша. Мальчик Федя из книжек Успенского был для своего отца Дядей, а мальчик Андрей для своего — Крокодилом. Забавно.
У Крокодила вдруг родилась версия: наверное, отец хотел назвать его Геннадием, а мать не дала, настояла на своём, на имени своего героического отца, от которого в Андрее Строганове если что и есть, так только пустой звук. С его родителей сталось бы поссориться даже над кроваткой новорождённого сына! Но отец не мытьём так катаньем закрепился в сыновней ономастике: ведь в глубине души Андрей Строганов называл себя именем, данным отцом.
«Вот такое восстание против матриархата — ядовито подумал Крокодил (была у него такая привычка — есть себя). — Незаметное и незамеченное. Как интеллигентская фига в кармане против любой власти».

Часы в виде крупного, как подсолнух, цветка, свисали с подпорки у входа-выхода на зелёный перрон. Были они мягкие, с трепещущими лепестками, как само время на Раа — необязательное, зыбкое, вечно что-то припоминающее, но тут же забывающее, не очень успешно ловящее себя за хвост и быстро устающее от этого занятия. Если бы Сальвадор Дали их видел, обязательно бы нарисовал.
Время дневного отдыха заканчивалось, пора было возвращаться на завод по производству биополимеров, при котором Крокодил посещал курсы. Учился синтезу редких белков, не приходя в сознание. Чтобы, получив свидетельство об окончании, приступить к настоящей работе на том же заводе. В меру сил и способностей зарабатывать ресурсы на жизнь, заодно выполняя всеобщую трудовую повинность.
Кабина монорельса уже подкатила к перрону.
«На дальней станции сойду. Трава по по-о-о-ояс… Из-за чего я сегодня целый день злюсь? И на кого? Есть ответ? Ответа нет».
Но в то мгновение, когда дверь вагончика, чем-то похожего на тыкву, открылась, из зеленой изгороди выплелся гигантский вьюнок и застыл перед лицом Крокодила, превращаясь в экран.
— Андрей Строганов?
— Да, здесь Андрей Строганов, — отозвался Крокодил. — Слушаю.
— Вас вызывает Консул Махайрод.
Соединение почему-то установилось не сразу. Кабина уловила отсутствие у пассажира интереса к ней, закрылась и, плавно набрав скорость, исчезла за поворотом. Стало тихо и пусто.
Наконец, на экране появился Аира. По проступившим морщинам было особенно заметно, что Айри-Кай, Консул Махайрод, не ровесник своего двадцатидевятилетнего друга с Земли.
«Мы, цари, работаем без выходных. Рабочий день у нас ненормированный…»
— Привет, Андрей! Ты где?
— На платформе недалеко от дома. Сейчас поеду на курсы.
— Буду вечером у тебя. Можно?
— Можно, — хмыкнул Крокодил.
Слово «можно» было для их дружбы таким же паролем, как «муравейные братья» в детстве у Толстого с его друзьями.
«Льва? Или Алексея? Или там этот, третий был ещё. Константин, кажется...»
И того он уже не помнит, и сего. А ведь память о Земле — единственная драгоценность в его неудавшейся жизни.
— Что, опять дурью маешься? Ностальгией? — спросил Аира суховато, явно считав мысли землянина с выражения его лица. — Ты мне нужен бодрый, здоровый и весёлый.
— А спинку тебе не помыть? — буркнул Крокодил, но в это время экран коммуникатора замерцал помехами.
— Перебои с энергией, — сказал подёргивающийся видео-Аира. — До вечера.
— Жду. И привет Алку.
— Обязательно. Конец связи.
Итак, изработавшийся вусмерть Аира хочет малость подлечиться донорской энергией. И при этом хочет поддержать друга ненавязчиво и тактично (да-да, с такой мордой кирпичом и челюстью экскаватором — слово «тактично» как раз самое то). Доказать, что он, Андрей Строганов, — подарок судьбы и для Раа, и для её правителя.
Можно подумать, Совет стратегического баланса не найдёт парочки доноров для Махайрода! Можно подумать, Крокодил не знает о себе, что он такое! Ни семьи, ни родины, ни любимого дела. Переводчик с английского и немецкого — да, это, конечно, высочайший статус на планете, где он не помнит даже родного русского языка! Украли, мозговеды хреновы из проклятого Бюро, заменили на единый язык Раа, да еще и плату за это взяли. Его, Крокодила, месяцами жизни!
Временные парадоксы — для Бюро источник энергии, а кто сильнее, того и тапки, и язык, и всё остальное.
Вспомнилась детская книжка про Серых господ, крадущих у людей минуты, часы, месяцы и годы жизни. Он читал «Момо» вместе с бабушкой, с её помощью и комментариями. Первая его настоящая книга на немецком, а не бабушкины учебники, упражнения и пластинки, ещё виниловые, с аудиоуроками.
Jeder Dolmetscher liest viel. Да, каждый переводчик много читает.
А может, это всесильное Бюро, наоборот, хочет оказать благодеяние райской цивилизации? И хотя солнце в любое время может сколлапсировать, и материя больна бредовыми идеями жителей — а всё, похоже, только для того, чтобы спасти общество Раа от деградации.
На Бали не может быть бионанопромышленности и космических технологий, а на Раа есть. И что-то должно победить — расслабленная жизнь, спонтанно материализующийся бред и тепловая смерть или аскеза под суровым ярмом косной материи и научный подвиг.
Перед глазами Крокодила снова встало лицо Аиры с отяжелевшими веками, жёсткой линией подбородка и глубокой морщиной между бровей. Сколько ему лет на самом деле? Год на Раа лишь на семь дней короче земного. Сколько ему было лет, когда из утробы Альбы извлекли Тимор-Алка?
«Вообще-то мог бы устроить меня в какие-нибудь медтехники при себе, — сердито подумал землянин. Ему очень не хотелось возвращаться на курсы и подключаться к квазиживой машине в качестве биологической детали. — Мог бы, но не устроит. Я ж полноправный гражданин, не какой-нибудь зависимый, ещё оскорблюсь его подачкой! Я должен сам обеспечивать себе пропитание и занятие. Мой вклад в дело спасения Раа — клепать белки из своего драгоценного организма, а не входить в обслугу правителя и плевать в потолок большую часть суток. Дружба дружбой, а табачок врозь».
В языке Раа слово «табачок» имело оттенок «декоративный и ароматизирующий цветок в спортивных залах», и запах от этого их табачка был скорее похож на хвойный освежитель воздуха. Крокодил в который раз поморщился от лингвистического дискомфорта, но тут подъехала новая кабина монорельса в виде тыквы, и он погрузился в её недра, кивком приветствуя уже имеющихся там пассажиров.

@темы: "Знаки", Дяченко, Фанфики

Comments

[old-diplomat]

— Выходит, ваша планета — это место изгнания?
— Да.
— А отчего же люди начали буянить и ломать Замысел?
Крокодил глубоко задумался. «Квартирный вопрос их испортил? Воланд… Да нет, это только москвичей касалось… В раю-то места было сколько хочешь».
— Не знаю, Тим. Это эйдосы, абсолютно не конгруэнтные моим плоским мозгам.
— Подумай, Андрей. Прислушайся к себе. В часовне я видел достаточно, чтобы помочь тебе узнать своего Творца даже вдали от Земли, но нужна и твоя воля… Спасибо тому твоему земляку, который построил и украсил это здание. Жаль, что мы никогда не узнаем имени этого человека — Аира сказал, что Бюро уничтожило всю документацию по мигрантам.
«Подумай, Андрей…» Консул Раа освободил его от всех обязанностей, лишь бы он думал. А он только ест и спит, спит и ест. Потому что и на Земле он только ел и спал и делал всё, чтобы не думать. Даже читал он для того, чтобы забыться в других жизнях, в других мирах. Потому что думать о себе и своей жизни… да попросту страшно!
Вот Тимор-Алк сказал, что род живущего в блуде засыхает на третьем потомке, и для Раа это закон, и зелёные волосы метиса являются наглядным подтверждением генетической выбраковки. А для Земли? Что будет с Андрюшкой в той Англии или Германии, среди извращенцев и педофилов? Да и разве в Германии дело? Можно подумать, в России на этом фронте происходит сплошное благорастворение воздухов! Или в любой другой точке Земли!
«Свинья грязь найдёт. И мой сын обречён быть свиньёй, потому что я свинья. От осинки не родятся апельсинки. Вот что жутко. Я не знаю, как я умер на Земле, но вряд ли спокойно заснул в своей постели в двадцать семь, чтобы проснуться на Раа в двадцать девять с хвостом. Нет, что-то со мной произошло такое, о чём и думать не хочется. И еще меньше хочется думать о том, что ждёт моего сына».
Музыка ветра, играющего в листьях, напомнила Крокодилу некую знакомую мелодию. Он прислушался. Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам… «Я на тебе, как на войне…» «Агата Кристи». Клип о ссорящихся мужчине и женщине, и между ними по квартире ходит некто чёрный с раскрытым зонтом. «Я сказал: успокойся и рот закрой. Вот и все, до свидания, черт с тобой».
Он очень любил слушать эту песню сразу после развода.
«Точно, — подумал Андрей Строганов с внезапным ожесточением. — Спасибо за подсказку братьям Самойловым».
— Аира сказал, что я и Творец вашего мира Саша Самохина тождественны во всём, кроме пола. Вот в этом-то вся засада, — начал Крокодил не совсем уверенно, но голос его скоро окреп. — Когда Творец Земли создал человека, человек заскучал в одиночестве. И Творец согласился, что «нехорошо человеку быть одному». Это цитата из нашего священного текста. А надо сказать, что ещё до создания человека Творец сделал вселенную, «видимое и невидимое», это тоже цитата. И всяких разных животных, разделённых на два пола. Как я понимаю, для лучшего перемешивания генетической информации при половом размножении. Так вот, этот идиот, первый человек, возмутился, что у каждого есть самка, а у него нет. Понимаешь, у Творца явно другая идея была, как этот недоумок будет размножаться. Явно не как животное! Но этот кусок глины — чтобы не сказать чего похуже — возомнил себя самым умным и начал канючить, что ему не с кем трахаться!
— Что, так прямо и заявил Творцу? — с сомнением спросил раянин.
— Да, плоский хлеб! Ходил этот дундук среди животных и искал себе пару! И вот уже тогда Замысел чуть покачнулся. Может быть, у Творца была какая-то совершенно прекрасная идея, нам даже непредставимая. Но Он послушался человека. И вместо того чтобы сделать еще несколько точно таких же людей, настоящих людей! — Он вынул кусок из первого человека и сделал из этого куска женщину. Разделил людей. Сделал их неполноценными по отдельности. На мой очень примитивный и грубый взгляд, с этого-то и начались все проблемы. И та злость и даже ненависть к женщинам, которую я сейчас испытываю, — это проявление проблемы. Потому что сначала первый человек, из которого вынули кусок, очень обрадовался женщине. Мяч был ещё на поле Творца, понимаешь? То есть Замысел ещё был в руках Творца, хотя уже чуть поправленный по воле человека. И там ещё всё было по-прежнему хорошо. Я даже так скажу: отзвуки этой хорошести у нас даже сейчас слышны, когда люди, например, влюбляются или занимаются сексом по любви. Есть даже такая фантастика, как люди, счастливые в браке. Это… ну просто та самая жизнь первых людей, которые были рады друг другу и целым человеком являются вместе. Что лично мне представляется с трудом. Я читал, что, по статистике, на Земле счастливых пар всего пять процентов. Среди моих друзей и родных не было ни одного такого случая. Бабушка, правда, говорила, что её родители очень любили друг друга, но её отец погиб на войне. И ещё не факт, что они бы так и прожили в любви, если бы мой прадед вернулся домой живым и здоровым.
Крокодил замолчал, глядя в огонь. Некоторые жучки и бабочки подлетали к пламени так близко, что сгорали. Но они были насекомые, и к тому же кибернетические, и их было совсем не жалко.

[old-diplomat]

— Сейчас припоминаю, мне и Лиза говорила что-то такое, — сказал Тимор-Алк. — Что на Земле между полами идёт чуть ли не война… Честно говоря, мне очень трудно представить большую степень безумия. Притом, что я-то как раз родился благодаря партеногенезу... и могу на полном основании сказать, что это не лучший способ размножения, уж поверь мне, Андрей.
— Не знаю, Тим, не знаю. По крайней мере, родители не разрывали тебя на две половины. Не тряслись от ненависти друг к другу. Это, знаешь, оставляет неизгладимое впечатление. На всю жизнь.
— Моя мама тряслась от ненависти ко мне. И я даже это помню. Но ты сам советовал мне простить её, и я простил. Может быть, если тебе так тяжело вспоминать, оставим этот разговор и отойдём ко сну?
— Нет, Тимор, ты прав, я обязан думать. Разобраться во всём этом. Я же приехал сюда говорить с Творцом. Понять, что мне делать, чтобы пройти Его Пробу. Раз уж я жив и в своём уме. Раз уж от меня что-то зависит в этом мире. Итак, первый человек, вернее, кусок человека, его звали Адам, был счастлив со своей женщиной. И вместе они были люди. Они общались с Творцом и жили в прекрасном саду, вот как здесь у вас на Раа. Любили природу, и животные их слушались. Но надо сказать, что ещё до людей и животных Творец создал вместе со вселенной таких существ — тех самых, которые нарисованы с крыльями — которые… ну, не знаю, как сказать… поддерживали энергетический баланс, что ли…
— То есть с крыльями — это не люди? — уточнил раянин, когда задумчивый Андрей Строганов совсем ушёл в свои мысли. — И они, как я увидел, разные бывают? Есть очень похожие на людей, а есть только головы и крылья?
— Как они выглядят на самом деле, вряд ли мы можем представить. Насколько я понимаю, они могут принимать любые формы. У нас их называют…
«Ангелами», сказал Андрей Строганов, но на языке Раа проявилось неожиданное словосочетание.
— Цивилизацией поля? — переспросил Тимор-Алк.
Крокодил поднял удивленные глаза на метиса, настолько новая мысль поразила его самого.
— Да, они как бы… вестники из… (и снова раянские слова поразили его) пространств с бесконечным числом степеней свободы. Тим, ты понимаешь, о чём я говорю?
— Конечно. Например, теневое пространство — это частный случай пространства старшей размерности по отношению к трёхмерному. С многомерным временем.
— Это… какая-то физика?
— Да, топология. Раздел физики, изучающей сложные пространственно-временные континуумы.
— Охренеть. Я ничего в этом не понимаю.
— Это просто. У времени, например, есть три измерения: начало, продолжение и конец. Это степени его свободы.
— Просто… У времени есть конец?
— Безусловно. И такие же степени свободы есть и у всех других протяжённостей. А пространство с бесконечным числом степеней свободы является полевой структурой. Итак, Творец создал поле и населил его существами. Да, крылья — отличный символ для изображения бесконечности степеней свободы. Теперь я понял, что означают те рисунки в доме-башне. Продолжай, пожалуйста.
— Понял? — крякнул Крокодил.
Тимор-Алк кивнул.
— А я нет. Мои гуманитарные мозги этого не вмещают. Так о чём я говорил?
— Что Творец Земли ещё до создания людей создал цивилизацию поля.
— Да. Создал. А когда был создан человек, то Творец отдал вселенную человеку. Как его дом, где он хозяин. Но один особо наглый из крылатых возмутился. Что это-де не по праву, когда старших и более сильных оттирают от управления миром и отдают под власть младших и последних. Что он из… из огня… с характеристиками поля… а человек всего лишь из глины. Как-то так. Слушай, а эти ваши голографические субъекты из Бюро вселенской миграции…
— Да, похоже, что они-то как раз не наши, а ваши, — проговорил зеленоволосый, но тут же сосредоточенно взглянул в лицо друга. — Полагаю, дело кончилось, по земному обычаю, войной?
— Угу. Одна часть крылатых выступила за Творца, а вторая за наглого. Наглого разбили и выкинули на Землю со всеми его приспешниками. Вернее даже не на поверхность, а в подпространство Земли. Но он не успокоился, а пользуясь своими степенями свободы, влез в душу к людям и восстановил их против Творца. Сказал женщине, чтобы она съела какой-то фрукт, который Творец запрещал есть. Мало того, что она сама съела, так ещё и мужчину накормила.
— Почему?
— Да хрен его знает! Потому что была дура, кусок человека. И тот тоже, дундук, кусок человека. Что-то тот полевой ей наплёл, что она приобретёт могущество Творца-Создателя. И обманул. Ничего они не приобрели. Но стали совершенно негодны для Замысла, и Творец сослал их на Землю. Видел у входа в часовню такую фигуру с белыми крыльями и с оружием на поясе?
— Это у него оружие? Я думал, портативный сварочный аппарат. Или плазменный резак.
— Да, плазменный, — кивнул Крокодил. Самым грозным холодным оружием на Раа был тесак, а понятие «огненный меч» ближе всего стояло именно к сварочному аппарату. — Так вот, это изображён главнокомандующий («консул», произнеслось у него вслух) войска крылатых существ, которые стояли за Творца. Только в наших домах-башнях для поклонения Творцу он всегда рисуется с включённым прибором. И плазма хлещет по максимуму. Он отгоняет этой штукой людей, которые хотят вернуться на небо. Тоже символически, разумеется. На самом деле вообще непонятно, как это выражается в физическом мире…
— Наверное, выражается в том, что тебе трудно думать о высоких материях и энергиях, — высказал предположение раянин. — Если чего-то не видно на физическом уровне, тебе затруднительно подняться на другой уровень и распознать искомое там. Трудно узнать и понять Творца.
— Да, наверное. Этот разговор меня очень утомляет и ввергает в уныние. Но я хочу разобраться в этих… кодах моей культуры… до конца. Чтобы тот выключил плазменный резак.
Тимор-Алк улыбнулся.
— Когда я работал над восстановлением этой фигуры, то ощутил, что он очень похож на Аиру. Вернее, Аира похож на него, как проекция, как дестаби — человек с более высокой степенью свободы… Когда он приедет, то выключит. Вот увидишь. Хотя… Аира и так его выключил. Андрей, выше голову! Ты уже совсем не тот дикий мигрант, который сдавал со мной Пробу. Ты стал тоньше и светлее, уж поверь.
— Угу, но сначала он этим резаком хорошенько поковырялся в моих мозгах, — буркнул Крокодил и стиснул зубы до боли в скулах. — Спасибо, конечно, на добром слове, но я не чувствую себя ни тоньше, ни светлее. Я по-прежнему весь в дерьме, и никогда не увижу Землю. А пока ехал сюда, то только из-за того, что дура-баба была похожа на одну мою соседку, отказался помиловать её мужа. Просто из злости, что она залезла ко мне в постель, чтобы использовать меня. Как другие, как все. Как я сейчас понимаю, эти первые люди…
Он набрал побольше воздуха в лёгкие и заговорил, обращаясь не столько к Тимор-Алку, сколько к пламени костра.

[old-diplomat]

— …эти первые люди были счастливы, потому что не знали ничего, кроме Замысла. А каков был Замысел, когда Творец неодинаково разделил людей и дал их друг другу? Во взаимопроникновении. В хорошем смысле мужчина хочет, чтобы женщина его слушалась, а женщина — чтобы мужчина её содержал. Слушалась — это значит, чтобы разделяла его мысли, чувства, интересовалась ими, слышала, о чём он вообще говорит. А она хочет, чтобы мужчина воспринимал её как часть себя, уважал, как важнейшую свою составляющую, принимал её в себе, чувствовал родство, оберегал, стоял между нею и всякими трудностями. Сам занимался трудностями, а ей позволял бы сиять, как солнцу в своей груди. Сердце перегоняет кровь и не обращает внимания на натёртые пятки… Но женщина не хочет слушаться, мужчина не хочет содержать. Да и не могут они, вот в чём беда. Отравились гадостью от наглого крылатого, вот и не могут. «Я любимой объяснял, как лебёдка тянет трал — а она не хочет слушать, хочет, чтоб поцеловал». Да на хрена мне тебя целовать?! Плоский хлеб, когда дура-баба напускает пены и всяких ароматизаторов в ванну и парится там три часа, то она не думает, что в ванной отвалится плитка! Хотя, по идее, я должен был не класть эту плитку тяп-ляп, а создать уют и комфорт, чтобы она плавала в пене, наслаждалась жизнью, порождала разные интересные идеи, и я бы воспринимал их как свои родные и прекрасные! Но это невозможно. Не-воз-мож-но. Вот в чём беда на Земле. И люди только грызутся. Злоба выплёскивается из семьи и отравляет весь мир. А по отдельности мужчина и женщина тоже не могут жить, потому что целый человек они только вдвоём. Но проявляется это в том, что мужчина счастлив пару минут во время секса, а в остальное время на дух не выносит эту лахудру, из-за которой весь мир наперекосяк. А женщина плодит детей и носится с ними, или властвует над ними, и как бы вычёркивает мужчину из своей жизни, заменяя его детьми. Ими правит, как Творец. Узурпирует власть. А настоящий Творец сказал «Да любите друг друга». Как?!
— Наверное, сначала просто понять и принять, что другой не виноват в том, что он такой повреждённый, — подал голос Тимор-Алк. — И мне даже не верится, что ваш Творец не сказал, как людям можно вернуться из изгнания. Наверняка ведь сказал.
Крокодил устало вздохнул.
— У нас верят, что Творец захотел Сам спасти людей. Для этого Он родился на Земле в человеческом теле. Вырос. И умер так, что Его смерть отменила изгнание. Считается, что теперь, если люди верят в Творца и стремятся жить по Его законам, смерть — это просто переход в восстановленную жизнь. Лицо этого Богочеловека нарисовано на восточной стене внутри дома-башни, на платке, который держат маленькие существа с крыльями.
— То есть, чтобы восстановиться в небесном гражданстве, человеку на Земле нужно умереть?
— Да. И обязательно не по своей воле. Самоубийство у нас считается самым серьёзным нарушением воли Творца. Человек должен полностью созреть на Земле и быть сорванным, как плод, Самим Творцом, понимаешь? Не тем наглым с крыльями.
Тимор-Алк кивнул.
— И ты умер на Земле…
— Но не восстановился. Я же не верил в Творца. Не прислушивался к Его словам, не соблюдал Его законы. А кто не верит — тому не вернуться на небо. На небе Он обещал создать совершенно новый мир для тех людей, которые будут достойны. Но я недостоин и никогда не смогу стать достойным. Никогда. Потому что я кусок дерьма. Помню, в школе мы учили одно стихотворение («рифмованные слова для запоминания важной информации»). У нас это не просто для запоминания информации, а для красоты слов, что ли… Человеку, автору, хочется так поставить слова, чтобы было красиво, и мысль была выражена очень чётко. Так вот, там были слова: «Я молодой, я чувствую, как сильно моё тело. Что ждёт меня по жизни? Тоска в квадрате». Само это стихотворение было очень длинное, нудное, о старых временах и каких-то любовных глупостях… Но вот эти строчки о тоске мне тогда запомнились, как истина. Прямо в сердце врезались. И когда мы с моим другом Валеркой возвращались домой из школы, я сказал: «Слушай, даже как-то страшно жить после таких откровений. Тоска же! Взрослая жизнь — это такая блевотина!» И он меня понял. «У взрослых, — сказал, — есть секс и разные галлюциногены, вот в этом они и плавают. Рождают таких же никому не нужных от секса и умирают от галлюциногенов. Делают всё, чтобы забыться и не жить. Люди живут как люди, только пока они дети. А дальше становятся обыкновенными погаными животными». И вот я думаю... не покончил ли я с собой просто от тоски?
Тимор-Алк подбросил дров в костёр, посмотрел на Андрея Строганова через пламя, ожидая продолжения. Но землянин молчал. Тогда метис ободряюще улыбнулся.
— Ну, вот, Андрей, ты высказал свои самые страшные опасения. Насколько я понял, в глубине души именно эта проблема волновала тебя больше всего. Даже не судьба твоего сына. И сейчас ты боишься, что в твоей новой жизни не будет ни счастья, ни радости, а только сплошная карательная психиатрия. Похоже, это твоё дно, от которого надо оттолкнуться.
— Не знаю, — вяло отозвался Крокодил. — Наверное.
Его будто проткнули тупым ножом. Долго ковырялись, и, наконец, получилось.
— Помнишь, как я больше всего на свете боялся, что моя Проба недействительна? — спросил Тимор-Алк. — И Аира просто хочет использовать меня в своих экспериментах? Это было моё дно, и я от него оттолкнулся только благодаря тебе. Твоим честным словам.
— Тим, ты же знаешь, что с моей стороны это была не честность, а подлость. Я сказал это только потому, что твоя бабушка обещала вернуть меня на Землю, если ты будешь ненавидеть Аиру.
— Но ты же извинился…
— Дружище, если бы ты не был раянином, я бы подумал, что ты надо мной издеваешься.
— Почему?
— Да потому что у нас люди проявляют подлость друг к другу просто… просто, бывает, даже не из-за выгоды, а из любви к искусству. И — плоский хлеб! — глядя на тебя и вспоминая мою жизнь на Земле, я теперь понимаю, что значит выражение «Творец ожесточил сердце правителя страны на востоке». The Lord hardened the heart of Pharaoh. Однажды я подрабатывал переводчиком, у нас ведь много разных языков, и вот как-то приехал один иностранный миссионер («чужой толкователь идей Творца»), и я переводил… К счастью, он подарил мне священную книгу со своими закладками, и я мог опираться на текст, потому что иначе мой перевод был бы вообще полной белибердой. У меня тогда уже не было родителей, и никто не поддерживал меня в жизни, поэтому приходилось заниматься… ну буквально всем, за что только давали ресурс. Когда Творец выгонял людей с неба, он сказал мужчине, что тот будет иметь еду только после очень тяжёлых трудов. У нас съедобные плоды не растут повсюду, их нужно добывать в поте лица. Да… Так вот, я тогда переводил «Творец-Создатель сделал сердце правителя каменным». А теперь понимаю: с точностью до наоборот это значит. Само присутствие Творца было ненавистно этому самоуслаждающемуся правителю-эгоисту. Потому что он до того возомнил о себе, что только себя ставил на первое место. И у него появилась идея, будто ему и Творец не указ. Точно так же, как тому наглому с крыльями. Понимаешь?
— Да.
— Вот так же для меня твоя доброта и чистота просто невыносимы. Моё сердце ожесточается. Я вижу, что мне никогда не стать ни добрым, ни чистым. Никогда не получить полного гражданства в небесном государстве. Я тоже всегда хотел занимать первое место, и злился, когда это не получалось. Потому что я… потому что я попросту не знаю своего настоящего места! Я не знаю, кто я и зачем. И когда я жил на Земле, мой ум практически никогда не касался самых важных вещей. Я даже не задумывался над тем, какие во мне есть изъяны, — а теперь ничтожество моей личности меня просто поражает... Наверное, потому-то мне так тяжело на Раа, что я не могу выносить своей пустоты в вашем чистом и правильном мире. У нас говорят «мерзость запустения».
— Да, изгнание — это всегда очень тяжело… — тихо проговорил Тимор-Алк. — Оно ломает иерархию и открывает путь смерти.
«Он совсем меня не понимает, — с горечью подумал Крокодил. — Не понимает, что меня мучает. Мы говорим настолько на разных языках...»
Он видел, что губы метиса шевелятся, но на несколько секунд словно отключился.
— …у нас ведь тоже есть изъяны, которые могут привести к изгнанию нашей цивилизации не то что с планеты — вообще из жизни! Наши предки тоже оказались захваченными злобой, потому что съели неположенное. Но к нам Спаситель не приходил.
— Потому что Саша Самохина — моя землячка, — сказал Андрей Строганов потухшим голосом. — Она не представляла, как это — быть без изъяна. Она и так сделала для вас, что могла.
Насколько же легче было пилить, строгать, заколачивать гвозди и привинчивать петли, чем думать!
А чувствовать было тяжелее в разы.
— Да-да, понимаю. Но чтобы преодолеть проблему торможения в стабильности нам, людям второго порядка, нужно докопаться до корня проблемы у вас. Ты говоришь, что ваши предки съели неположенное, но ведь и наши тоже! И началась Смерть Раа. Как ты думаешь, Саша Самохина тоже читала то стихотворение про тоску в квадрате?
Крокодил покивал головой.
— Читала точно. Это обязательное произведение в нашей школе. В стране, где живёт мой народ. Это целая книга. Школьники учат из него наизусть большие фрагменты, и потом оно навсегда держится в голове.
— Зачем учат?
— Ну, для развития памяти. Для развития речи.
— Про тоску?

[old-diplomat]

— И про тоску тоже. («Короче, русская хандра им овладела понемногу…») Но, если я правильно помню, про тоску учат только мальчики, а девочки — про любовь.
— Как ты любишь говорить, «и то хлебное яблоко», — усмехнулся Тимор-Алк.
— Да я бы не сказал, что прямо таки хлебное. Тошнота ужасная. Речь идёт о том, что один молодой человек был совершенно пустое место, вроде меня. И кроме как говорить на иностранных языках и трахаться ничего не умел. Он получил наследство от дяди — дом на природе, и переехал туда из столицы. Там он познакомился и подружился со своим соседом, ровесником, который писал стихи. У этого соседа была невеста. И этот друг начал её критиковать — девушка, мол, полная дура. В общем, они поругались, и один убил второго, жениха. А ещё перед этим сестра невесты написала тому парню, не жениху, что влюбилась в него, но он тогда её не хотел. Потом он убежал в другую страну, а когда после долгих странствий всё-таки вернулся в свой большой город, то увидел эту девушку, которая ему предлагалась, уже замужнюю тётку. Тогда он понял, что надо было ответить на её любовь ещё тогда, но она уже стала женой какого-то старого деда. Парень — уже мужик, конечно — добился с ней встречи, предлагал ей стать его любовницей, но она ему отказали. Меня-де отдали другому, вот ему-то буду вечно хранить верность, а ты козёл.
— И что дальше?
— Всё. Конец.
— Творец-Создатель, какой непроходимый ужас… — пробормотал раянин.
Крокодил поневоле рассмеялся. Вспомнил свою училку-русичку Нелю Александровну.
— Эта книга считается самым гениальным произведением на языке моего народа. Даже, ни больше ни меньше, энциклопедией жизни моего народа в старые времена!
Тимор-Алк посмотрел на него посеревшими глазами, качнул головой.
— Андрей, если бы я не верил, что ты говоришь правду, то подумал бы, что ты смеёшься надо мной... Если Земля — планета изгнания, то зачем же отравлять подрастающее поколение такими историями? Наоборот, нужно говорить о вере в помилование, о надежде, о терпении... Или это типичная история, и детей готовят к тому, что с ними может случиться именно такое? Поэтому их заставляют заучивать цитаты, чтобы опираться на них? Как мы опираемся на Песнь Пробы?
— Нет, просто, понимаешь («...вот бы не подумал, что мне ещё раз в жизни придётся обсуждать «Евгения Онегина», да ещё по своей воле...»), у этой книги очень интересная форма. Блестящая! Концы рифмуются то так, то этак, слова подбираются по размеру, по красоте звучания... Её написал великий — величайший! — творец рифмованных слов моего народа. Наше всё. Он владел словом нашего языка так, как никто до него. Можно сказать, это именно он создал эталонный язык… Мой родной язык, который я потерял.
— Но зачем же этот человек придумал настолько неприятное содержание? И что ещё страшнее, дал тебе и твоему другу такую саморазрушительную установку? У нас бы его точно сослали на планету с наименее подходящими условиями для жизни.
— Так его и у нас ссылали. Правда, не на другую планету, а на природу... Тебе не понять. У нас на природе очень тоскливо.
— Но вот сослали даже! Так зачем же в школе заставлять детей читать такую книгу? Как прививку?
— Его не за эту книгу сослали, а за что, что он правду говорил правителю, а наши правители этого не любят. Вообще, ему очень не повезло с любовью. Прямо как мне. Его не любили родители, только одна няня с ним и носилась… Потом запихнули его в элитную школу, чтобы под ногами не путался. Там он нашёл хороших друзей, но... Он был очень азартный человек, а применения своей личности не находил... и бабник был ужасный, вот как с тринадцати лет начал, так и... до конца своих дней. Ну, и стихи писал.
— А ты тоже писал стихи? — деловито поинтересовался молодой дестаби.
— Нет, меня Творец-Создатель миловал.
— Аира говорил, что Саше Самохиной нужны были стихи. Кажется, я догадываюсь зачем. Правильно ли я понимаю, что именно тем самым эталонным языком мыслила Саша, когда творила наш мир в своих мечтах?
— Ну... Конечно. Она была русская и думала по-русски.
— Правильно ли я понял, — снова спросил Тимор-Алк, — что ваш творец слов и языка покончил с собой?
Андрею Строганову стало очень неловко (наверное, на Раа это была вершина его унижения) — причём в равной степени за себя и за Пушкина. Да, ничего-то он об Александре Сергеиче не мог сказать лучшего, чем сказал...
— Нет, он не покончил. Но, можно сказать, нарвался на смерть. Начал драку из-за бабы… из-за жены своей. В общем, там всё сложно было. Представь, он был настолько сексапильный, что к любой мог под юбку втереться. Но самым страшным кошмаром в его жизни оказалась жена — красавица и очень падкая на лесть со стороны мужского пола. Моложе его лет на десять. А он был ужасно ревнивый, и этим воспользовались его враги… А жена его была совершенно пустое место и к нему совершенно холодная. Помню, кто-то из критиков — так у нас называются комментаторы письменных творческих фантазий — писал: «Поэта так влекло к жене, потому что она была нуль, а он всё». У него было много врагов, и руководитель нашего тогдашнего государства тоже его ненавидел…
— И разумеется, спал с его женой?
Непонятно было, иронизирует метис или говорит серьёзно.
— Многие исследователи склоняются, что да, — сказал Крокодил.
— А самого поэта сослал на природу?
— Ну... Нет, сослал он его ещё неженатого. У них постоянно были тёрки.
Тимор-Алк задумался.

[old-diplomat]

«А всё из-за школы, из-за зубрёжки стихов про никому не нужную природу и мутного «Евгения Онегина» со всеми толпами лишних людей русской литературы, — постарался он как-то оправдаться в своих глазах и по привычке переложить ответственность (в данном случае на Нелю Александровну). — Ну, как же! Кто же не был проштампован этими самыми письмами туда и обратно! «Предвижу всё: вас оскорбит печальной тайны объясненье. Какое горькое презренье ваш гордый взгляд изобразит! Чего хочу? С какою целью открою душу вам свою? Какому злобному веселью, быть может, повод подаю!» Надо же… точно в цель… Фрейд хренов, психоаналитик раянский…»
— При этом он был, — Андрей Строганов попытался хоть как-то спасти репутацию Александра Сергеевича, — вот не поверишь, человек очень достойный! У нас сейчас в каждом городе ему памятник стоит, и улицы названы в его честь. Именно за язык. «Солнце русской поэзии» — так его у нас называют. Он очень любил своих друзей, никогда никого не предавал, а даже наоборот…
— Но женщин... к-хм... мял пачками?
— Ну, у нас же война полов...
— Да-а, парадоксальность вашего мира не устаёт удивлять меня, Андрей, — усмехнулся Тимор-Алк. — И ты точно такой же, как первый человек, не лучше и не хуже. И ваш творец стихов и языка, по всей видимости, тоже. И всех вас не любили родители.
— Нет, — возразил Крокодил. — Адама Творец любил! Он спустился за ним в подпространство Земли и вывел его из тьмы, в которой его удерживал в мучениях наглый с крыльями. И его, и его жену, и многих других, которые там обретались после смерти.
— Ну, значит, и тебя выведет из тьмы и мучений. Ты же теперь веришь в Творца?
— Не знаю… Я поверил, да. Но всё равно сомневаюсь. Даже, понимаешь, не в Творце Земли я сомневаюсь — всё-таки жизнь, люди, космос — это нечеловеческое творение, это я уже понял, — а в том, что я чего-то стою в Его глазах. Что я вот так могу подойти и заговорить с Ним. Что Он будет ради меня напрягаться. Ты же слышал мою.. мою исповедь, моё покаяние. Ну, кто я такой, чтобы Богу думать обо мне? Зачем? Я такое ничтожество, что мог покончить с собой просто от отчаяния.
— Андрей, я как свидетель со стороны готов присягнуть перед кем угодно, что ты ничем не хуже первого человека. А его ваш Творец спас. И тебя тоже спасёт, если ты будешь верить. По крайней мере, следовать логике спасения.
— И тебя вылечат, — криво усмехнулся Андрей Строганов. — Но как, Холмс? Если я покончил с собой?!
Молодой дестаби не владел ресурсами памяти землянина, поэтому не понял шутки, но ответил с улыбкой:
— Во-первых, ты не знаешь, как умер на Земле, и никогда не узнаешь. Так что не надо на себя наговаривать. А во-вторых, Аира перепишет ваши стихи, и прекратится вся ваша таягомотина с тоской и лишними людьми.
— Перепишет «Евгения Онегина»?!
— Перепишет наш мир так, как его попросила Саша Самохина. Тогда изменится сама Саша. А ты же мне сам говорил, что в вашем мире очень многое зависит от каждого человека. Изменится мир — изменится Саша. Изменится Саша — изменишься ты.
— Но ведь это буду уже не я...
— Посмотри на меня. Я — это я? Зелёная сопля, которая на Пробе блевала от страха?
— Что ты хочешь сказать?
— Чтобы ты ничего не боялся и не умирал раньше смерти. А сейчас давай, наконец, спать, потому что я сейчас упаду в этот огонь от усталости, честное слово...

[old-diplomat]

А после завершения ремонтно-реставрационных работ в самой часовне они принялись за ландшафтный дизайн. В процессе Тимор-Алк старался обучить Крокодила работе с насекомообразной техникой, но тому удалось освоить только простейшие операции. Взаимодействие с биокибернетикой требовало выдающегося пространственного воображения, и Крокодил почувствовал себя школьницей младших классов, которая села играть в Doom вместе с братом-студентом. Он вдруг вспомнил о семнадцатилетнем Борьке из Ужгорода, сбежавшем от матери на Пробу. Успел ли парень за два года на Раа хоть немного прокачать свой мозг, чтобы не чувствовать себя инвалидом по сравнению с коренными жителями? Или так и останется навечно под каблуком у матери?
Но вот Тимор-Алку удалось же вырваться из зависимости от бабушки!
Правда, в жизни Тимор-Алка был Аира, а у Борьки? Есть ли хоть одна значащая мужская фигура?
«Господи, — подумал Андрей Строганов, — я понимаю, что это, наверное, самая чёрная дыра моего падения, и всё такое, но можно я честно скажу? Тебе же можно всё честно сказать? То, что Ты забрал мою мать, отвалило такой камень с моего пути! Если бы мама не погибла, она бы меня раскатала, как Галина того Борьку. Так вот, если Ты слышишь меня «из глубины», de profundis у Вальтера Скотта, то помоги от этого греха… от этой радости… спасения от матери... и мне как-то очиститься, и Борьке не унывать. И помяни мою маму там, у Себя. Она была такая пробивная, такая неунывающая, не то, что я. Не верю, чтобы такие люди не были нужны. Если Ты пристроил меня... вроде бы по назначению... то и её тоже не забудь, хорошо?»
— Тим, мне очень стыдно, что я такой бестолковый и мало чем могу помочь тебе, — сказал землянин со вздохом, когда раянин полностью переключил управление киберстроителями на себя. — С обыкновенными граблями и лопатой я бы лучше управился.
— Вчера ты замечательно выкорчевал лишние деревья и кустарники. Просто мастерски!
— Ну, лесоповал — это у меня, можно сказать, в крови. Мои предки по матери родом из континентального края с очень суровым климатом. И со значительными лесными массивами. А когда я служил в армии, в наш дивизион подводных лодок должна была приехать одна важная шишка из столицы, и нужно было быстро благоустроить территорию. А это почти на северном полюсе, третий месяц глубокого холода, ветер, голые сопки, выход гранита на поверхность... Видел бы ты, какие каменюки мне приходилось двигать! Сейчас даже самому не верится... Наверное, этот остров у вас считается очень суровым по климату?
— Разумеется! Ты сам разве не чувствуешь, как просто тут схлопотать воспаление лёгких? Этот архипелаг иногда используется для ссылки за преступления небольшой тяжести.
— А мне тут уже даже нравится. Ветер, конечно, очень неприятный. Но я бы, пожалуй, тут поселился. Как ты на это смотришь? Буду присматривать за часовней. Говорить с Творцом Земли. А в моём доме пусть живёт твоя мама, когда Аира её воскресит. Как я понимаю, вряд ли Шана примет её… так сразу… Что скажешь?
— Полагаю, здесь обязательно нужно построить жильё для человека, который будет жить при доме-башне. Крепкий деревянный дом, хорошо проконопаченный. С печкой. А что это будет за человек — жизнь покажет.
— Слушай, дружище, ты, наверное, очень соскучился по бабушке за столько-то лет…
— Если честно, скучать было некогда, — усмехнулся Тимор-Алк. — С Аирой не соскучишься и не забалуешь. Но, разумеется, я хотел бы увидеть бабушку... и Лизу тоже...
— Лиза просто ахнет, когда тебя увидит! Ты очень изменился. Да и бабушка ахнет... наверное...
— Перед бабушкой я постараюсь немного помолодеть, — хмыкнул метис. — А то ведь придётся выслушать очередную ламентацию, как проклятый Махайрод дитятку замучил.
«Не очень-то он скучал по бабушке, — подумал Крокодил. — Вообще, удивительно, насколько мы умудряемся выедать мозг самым близким, что нас потом и видеть не хотят. А ведь только благодаря Шане он остался в живых, человеком стал... Грустно это всё. И у нас грустно, и на Раа тоже грустно».
— Тим, а вот ещё такой вопрос. Я вот всё думаю... Сможет ли ваша цивилизация противостоять Бюро, если это оно стоит за нестабильностью солнца?
Тимор-Алк оторвался от виртуального экрана, посмотрел на Крокодила, снова вернулся к управлению своими жучками, которые обустраивали дорожку к часовне.
— Отвечу вопросом на вопрос: зачем Бюро уничтожать нас?
— Да хоть бы из мести. Показать, кто в вашей галактике хозяин. Вы не захотели принимать подозрительных мигрантов. Усомнились в доброй воле Бюро. Раскрыли аферу со стабилизаторами. Меня вот спасаете... и Сашу Самохину тоже. У вас есть хоть какое-то оружие против такой угрозы?
— Похоже, Андрей, с твоей помощью мы как раз и возводим первый эшелон обороны, — он кивнул на часовню. — Если Бюро — та самая цивилизация поля, о которой ты говорил как об исконных противниках людей, то бороться с ней можно только в духе. Если наглый с крыльями доводил до такого отчаяния солнце вашей поэзии и тебя, то вряд ли Саша Самохина против него крепче стоит. А это для нас вопрос жизни и смерти, сам видишь. У нас ваше слово стало плотью — в прямом смысле твёрдыми материальными объектами. Если ты, человек первого порядка, будешь обращаться к Творцу, и Он подаст тебе помощь, мы точно будем в безопасности. А тебе для укрепления веры нужны материальные объекты. Например, вот этот дом-башня. Логично?
— Ну... Есть одна загвоздка. Чтобы говорить с Творцом более… обоснованно, что ли… Нужно, чтобы кто-то из верящих в Него погрузил меня в воду и назвал гражданином небесного государства. А то пока ведь считается («...и это я, атеист Андрей Строганов, такое несу...»), что мой Консул — это не Творец, а наглый с крыльями. Кажется, что это ерунда, но без этой ерунды…
— Это не ерунда, — серьёзно кивнул Тимор-Алк, закрывая виртуальный экран. — Как ты думаешь, есть ли такие среди твоих земляков, которые мигрировали к нам?
— Ну, вот Лиза. Она, правда, верит как-то криво... Не знаю, считается ли она сама настоящей гражданкой небесного государства, или, как и я, потеряна. Somewhere in time — где-то во времени, на языке её народа это так звучит. С этим очень мутно. Знаешь, у нас на Земле люди никакие дары Творца не смогли сохранить. Ни мир между мужчиной и женщиной, ни братство всех людей, ни общий язык, ни общую веру, да и природа у нас очень страдает...
— Хорошо, я пошлю запрос всем мигрантам с Земли об их вере в Творца. И ты выберешь тех, к кому можно будет обратиться с просьбой о натурализации в небесном государстве.
— Но они все зависимые, все на работах. Поэтому нужно, чтобы им было разрешение какое-то, что ли, от государства Раа. Совершить надо мной обряд. И чтобы мне подсказали, как к этому делу нужно готовиться. Как-то поститься, что ли... Правда, в последний раз я ел мясо ещё тогда, когда ты меня угощал. Настойку из хвостовки я уже всю выпил, фляжка пустая. В своём недостоинстве я раскаялся, ты свидетель. Не знаю, что ещё сделать.
— Судя по тому, что я увидел в доме-башне, главное для тебя как для человека первого порядка — разборчивость в словах. По крайней мере, желательно совсем перестать употреблять одно слово в отношении женщин... Это просто даже моя личная большая просьба.
— Какое слово? Дура-баба?
— И это тоже можно исключить, но есть ещё одно. Когда ты используешь его, говоря... кх-м... о половых сношениях, ты очень унижаешься. Применительно к себе это просто... ну, чудовищно мерзко. Уж лучше придумать Тень. А применительно к другому человеку... Как ты любишь говорить, «за такое можно и по морде получить». И не только по морде, но и ножом в бок. И это не фигура речи.
— О-ба-на... Да что за слово-то такое?
— В нашем языке его употребляют как очень грубое, когда хотят сказать о тяжёлых случаях душевной болезни. Человек помрачён психически настолько, что выдалбливает отверстие в колоде и совокупляется с этой деревяшкой. И когда ты говоришь это о себе и живой женщине, у меня, например, возникает некоторый когнитивный диссонанс.
— Это, что же... трахаться?
— Да, именно.
— Что же ты мне раньше-то не сказал?
— Ну, ты мигрант, можно извинить... Но даже если у героя вашей главной книги стихов были проблемы с гиперсексуальностью, можно подобрать более достойное слово, описывающее его плачевное положение. Выразительное и точное, но не тошнотворное. К тому же, думаю, вряд ли он — как и ты — долбил колоду. И первый человек тоже вряд ли заявил бы Творцу, что он хочет найти себе пару в растительном мире, потому что животный для него слишком высок. До меня не сразу дошло, что ты просто неправильно понимаешь это слово. Это очень, очень грубое слово, чрезвычайно оскорбительное.
— Плоский хлеб... — пробормотал землянин. — Я как-то сказал Аире, что ему нужно... в общем, найти себе какую-нибудь деваху... вместо твоей матери...
Тимор-Алк на пару секунд онемел, но потом рассмеялся.
— Ну, Аира знает, что ты потерянный ребёнок в мире, созданном Словом. Если дети повторяют плохие слова, значения которых не понимают, нормальный взрослый реагирует адекватно.
— Но ты уж мог бы меня предупредить, чтобы я не выглядел полным фриком!
— Так вот я и предупредил.
— А раньше нельзя было?
— Раньше я не слышал от тебя этого слова. У меня прямо в животе похолодело, когда я подумал, что жизнь такого человека у вас может быть темой для книги и изучаться в школе детьми, а не обсуждаться в психиатрических кругах. А потом понял, что это твои лингвопроблемы, и как-то даже от сердца отлегло. Но ты всё-таки следи за своей речью, потому что — вот честно — не хотелось бы получить эпидемию психопатологии на ровном месте...

[old-diplomat]

Глава десятая

«Пожалуй, это было слишком громкое заявление о том, что я хотел бы здесь поселиться», — подумал Крокодил, скрючившись у хилого коммуникатора под порывом ледяного ветра. Шмели в куртке круговыми движениями создавали ток тёплого воздуха, но землянину уже хотелось настоящего тепла. Что может быть приятнее, чем оказаться под крышей своего плетёного дома и с чувством выполненного долга потягивать сок светодерева? Разве что сидеть на диване у Валерки, и у Валерки в руках гитара, и они в две глотки ревут нечто рокообразное. А потом мама Валерки приглашает их к ужину.
Крокодил проглотил слюну и поднёс к губам флягу Омона-Ра, наполненную холодной ключевой водой. От амонтильядо осталось только воспоминание.
У Валерки не только мама была, но и папа — такой правильный, такой надёжный, как система ПВО. Он и работал в каком-то глубоком «почтовом ящике» то ли по космосу, то ли по радиолокации. Потом ушёл в телекоммуникацонный бизнес, и первый мобильный телефон Крокодил увидел именно в их доме. А какая у них была библиотека…
«Да, вот такой я инфантильный. Всё жду, что чья-то мама меня накормит, а чей-то папа научит уму-разуму».
Где-то за деревьями Тимор-Алк возился с повреждённым крылом своего птерокара. Звуки свидетельствовали о том, что машина будет летать, и неважно, хочется ей того или нет — воля сына своей матери и внука своей бабушки однозначно победит.
«Всё-таки руки у парня выросли из правильного места, — подумал Крокодил, прислушиваясь то к шуму ветра, то к шуму ремонта. — Гены пальцем не задавишь. Интересно, эта воскресшая Альба обрадуется тому, что у неё такой толковый взрослый сын? Или будет от него нос воротить? Как бы я хотел увидеть взрослого Андрюшку… Но это невозможно. Невозможно».
В руках у Крокодила был список землян, уместившийся на маленьком кусочке интерактивной «бересты», и он уже несколько минут медитировал над ним с весьма депрессивным настроением.
На запрос о религиозной идентификации откликнулось всего шесть человек, в том числе Лиза и Галина с Борькой. У семейства из Ужгорода оказалась нерусская фамилия Асталош. Оба они, мать и сын, написали о себе «христиане» (в раянской формулировке «идущие за Творцом Земли»), так же, как и Лиза. Только один из шести назвал себя православным («правильно славлю Творца-Создателя как Единотройственного»), и это оказалась Ева Новикова, та самая худенькая блондинка в маленьком чёрном платье, прибывшая из Сочи вместе со свиноподобным толстяком. Ну, конечно, её Ева звали, а не Наташа. В Крокодиловом ассоциативном ряду Наташи и Евы занимали одну позицию, потому так и запомнилось.
— Ну, что? — спросил подошедший Тимор-Алк, заинтересованно заглядывая в «бумагу». — Есть контакт?
— Даже не знаю... Всего один человек, да и то... Ева.
— Велик Творец, послал удачу! — воскликнул метис с искренней радостью, присаживаясь радом, но вовсе не скрючиваясь, а удобно устраиваясь на коленях. Спина ровная, и не видно, чтобы ему было как-то особенно зябко. Вероятно, его комбинезон хорошо держал тепло, а кожа рук и щёк уже была совсем не так болезненно чувствительна, как раньше.
— Ты думаешь, это удача?
— Само собой! В крошечной горстке твоих земляков нашёлся нужный человек — да это же просто счастье! Давай, звони ей, договаривайся!
— Э-э… А может, ты позвонишь? Ты всё-таки представитель власти. Она же зависимая, её государство должно отрядить на это дело. Прикажешь ей совершить надо мной обряд крещения.
«Погружение в воду для очищения и получения духа Творца» — так это прозвучало из уст Крокодила.
Тимор-Алк похлопал зелёными ресницами.
— Андрей, да какой же я представитель власти? Моя официальная должность — младший энергетик.
— Всё-таки лучше, чем ничего, как у меня. Ты можешь послать заявку в её общину.
— И ты можешь. В части взаимодействия с общиной, при которой живет эта женщина, у тебя ровно столько же прав, сколько и у меня. Но, как я понимаю, главное здесь — дух, то есть твоя свободная воля и её свободная воля. Так что тебе сначала нужно с ней договориться. Договориться, а не «приказывать»!
— Ну… Не знаю. Как-то неудобно мне её просить.
— Почему?
Крокодил вздохнул.
— Кто знает, может, она только формально считает себя верующей? Может, её бабушка окрестила — а на самом деле она вовсе даже и не верит в Творца Земли?
— Так вот и узнай. Пригласи её посмотреть на дом-башню. И сразу поймёшь, сможет ли она передать тебе дух Творца.
— А если не сможет? Или не захочет?
— Корни и кроны! Андрей, ну что за детство! Она же своей рукой написала о вере в Творца! Ты же не в постель её зовёшь!
«Доступно объяснил на понятном мне языке», — подумал Крокодил и обозлился так, что не сразу смог совладать с собой.
— Вот именно, Тим. Если бы в постель — я бы знал, что делать. Ты не понимаешь… Мой друг предлагал мне креститься не где-нибудь, а в храме Христа Спасителя. В главном храме моей страны! Два раза договаривался ради меня! А кто такая эта Ева? Думаешь, она хотя бы в курсе, что надо делать?
— В доме-башне нарисовано, что человек входит в воду, а рядом стоит другой и его благословляет. Вот и всё.
— Так надо же знать, какими словами благо-словлять! Словами! А она, может, и не имеет права меня крестить. Она же женщина. Недостойный человек, от которого пострадало всё человечество. Нет, не услышит меня Творец Земли.
— Как же у вас всё сложно с этим делом… — вздохнул Тимор-Алк. Он потёр лоб и посмотрел в сторону часовни, скрытой за деревьями. И тут же просиял от пришедшей мысли.

[old-diplomat]

— Подожди, Андрей. Ты же мне сам говорил, что Творец Земли спас не только первого разделённого человека, но и его жену. Мало того, ты сказал, что для спасения людей Творец Земли родился («вышел из лона женщины») — значит, и женщина тоже достойный человек. Он же некоторое время был одним целым с той женщиной, что Его родила. В этом есть логика: смотри, сначала Творец вынул женщину из первого человека, но получилось, ты говорил, не очень. И чтобы поправить дело, Он уже вынул из женщины мужчину. Себя. Так что давай, звони Еве. Может, она согласится и меня заодно благословить именем Творца Земли? Я тоже хочу стать человеком первого порядка.
Это последнее предложение вернуло Крокодила в себя и подняло его дух.
«Вот это хватка у парня! Как только открывается какая-то возможность, он никогда её не упускает. С таким характером родись он хоть без рук, без ног — всё равно бы выбился в люди, нашёл бы себе применение. Вот бы и мой Андрюшка так же…»
— Коммуникатор! — крикнул землянин. — Соедини меня с Евой Новиковой.

В экранчике Ева оказалась брюнеткой с достаточно короткой стрижкой. Наверное, когда волосы её отросли, она то ли не нашла подходящей косметики, то ли захотела влиться в мейнстрим естественных цветов.
Крокодил представился и, несколько спотыкаясь, сообщил землячке, по какому делу её побеспокоил.
Даже на маленьком экране было видно, насколько эта просьба озадачила женщину.
— Андрей, а как же я смогу? Я же не священник…
— Ева, но тут нет ни одного священника. Можно сказать, всё Откровение Творца людям и начало нашего спасения находится в тебе. Вот и окрести меня.
— Э-э… Честно говоря, я очень редко бывала в храме… Ты вообще знаешь, как это делается?
— Э-э… По идее, я должен окунуться в воду, а ты произнести молитву, что я теперь тоже православный. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Так?
— Ну… Ещё нужно какое-то полотенце… крестик… Не знаю. Я только один раз была на крестинах, но там же всё делал священник… Подожди, Андрей, я сейчас спрошу у Костика. Он у меня очень умный, и что-нибудь обязательно придумает.
Бывшая блондинка отошла от коммуникатора, и цветок покрылся энергосберегающими фасетками.
— По крайней мере, она верит в Творца Земли, — обнадёживающе улыбнулся Тимор-Алк, сидевший позади коммуникатора.
Через некоторое время экранчик осветился изнутри, и в его глубине появился толстяк. Теперь его физиономия уже не была такой лоснящейся. По видимости, раянская кухня (о которой бывший житель Сочи заговорил в первые секунды своего пребывания на новой планете, это Крокодил хорошо помнил) благотворно сказалась на обмене его веществ.
После приветствий Константин выразил удивление по поводу проявления у собеседника земного консерватизма, но уверенно заявил, что Еве достаточно трижды погрузить Андрея Строганова в воду и произнести «крещается раб Божий Андрей во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», как дело будет сделано.
— Да, и после произнесения троичных имён также нужно говорить «аминь», — компетентно добавил Константин. — То есть трижды. И ты будешь считаться православным, если тебе это так важно.
— Это точно? — переспросил Крокодил.
— Истина в последней инстанции! — рассмеялся бывший толстяк, а теперь просто упитанный мужчина.
— Слушай, земляк, а может, лучше ты меня окрестишь?
— Вообще-то я не употребляю галлюциногенов, — снова хохотнул худеющий (впрочем, вполне дружелюбно). — Так что, извини, брат, в этом помочь не могу. Но если Ева не против, то я, конечно, разрешаю. Приезжай к нам на хутор, мы живём прямо у озера. И имение, и вода! Ты-то сам хорошо здесь устроился?
— Хорошо. Получил полное гражданство.
— Если хорошо, то чего же это тебя вдруг на религию пробило? Подожди, ты один, что ли? Без женщины? А-а, ну понятно… Страдалец! Что же ты так плохо подготовился к эмиграции?
Только присутствие Тимор-Алка позволило Крокодилу сдержаться, не ответить грубостью. Это семейство приматов обыкновенных ему не понравилось с самого начала, с первых их шагов по траве Раа. Тупые обыватели — и вот к таким-то людям приходится обращаться с сокровенным!..
«Других пысатэлэй у мэня для вас нэт».
То-то и оно, что нет. Для такого, как он, — нет и не будет.
Кажется, что-то такое было у Вальтера Скотта: «Я лучше чёрту исповедаюсь, чем храмовнику».
— Да уж так получилось, — ответил Крокодил, а про себя подумал: «Я бы увёл твою бабу с посвиста, жвачное ты животное, если бы она была хоть чуть-чуть похожа на человека, а не на тебя!»
Но тут же себя одёрнул. Собрался с духом. Ведь это просто испытание, не так ли? Один из элементов Пробы. Как любит говорить Аира — «можно».
— Константин, а можно Еву ещё на пару слов?
— Ева! — упитанный обратился куда-то в сторону. — Тут тебя ещё хотят на секс по коммуникатору!
Да, всякий путь нужно пройти до конца.
На экранчике снова появилась женщина. Она глуповато улыбалась, но старалась, по крайней мере, сдерживать смех и даже махнула на невидимого теперь Костика рукой.
— Ева, я вообще-то хотел пригласить тебя на остров, где стоит храм. Часовня. Мигрант-землянин построил, в прошлые времена… И если вдруг… ну, я не знаю… заскучаешь по Земле или захочешь помянуть своих близких, то всегда можешь приехать.
— Помянуть близких? — растерянно повторила Ева, перестав улыбаться. — Надо же, а я как раз сегодня думала… Значит, здесь есть храм?
— Да. Маленький, но очень красивый дом-башня для общения с Творцом Земли. Мы с моим другом его отреставрировали. Буду рад, если ты захочешь посмотреть. Находится на Белом острове. Легко запомнить. Знаешь, на Земле я тоже не верил в Творца, и в святых местах бывал только на экскурсии. Но здесь понял, что… В общем, понял, что глубоко ошибался. Я вот когда занимался этой стройкой, вроде как бабушку свою помянул. И на душе сразу стало легче. Но имей в виду, что тут холодный ветер, нужно тепло одеваться.
Она кашлянула, поморгала.
— Так, это… Андрей… С твоим крещением-то как?
— Позвони ты мне сама, когда почувствуешь, что будешь готова. Тебе же, наверное, надо как-то подготовиться? Подумать, поговорить с Творцом…
— А, ну да. Хорошо.
— У тебя такое имя редкое, Ева. Приятно было его услышать. Имена — это же чуть ли не единственное, что у нас осталось от Земли…
— Андрей, ты… это… У нас такой хороший дом! У озера… Костя рыбу ловит.
— У меня тоже хороший дом. А во дворе печка. И соседи замечательные. Место называется Лес Тысячи Сов.
— А наша община называется «По дороге с облаками». Здорово, правда?
— Здорово! Это на каком материке? На Зелёном? Я на Зелёном живу.
— Мы живём на архипелаге Радости. Ближе к Синему, чем к Зелёному.
Полная физиономия Константина вплыла на экран.
— Земляк, две минуты уже прошло!
— Всё-всё, больше не нагружаю. Мир вашему дому.
— И тебе не хворать!
Коммуникатор сбросил лепестки и втянулся в землю.
— Бр-р-р! — Крокодил потер лицо ладонями. — От этого Костика хочется помыться. Кажется, что весь в сале от одного его голоса! Зачем вы вообще таких берёте?
— Ну, каких Бюро присылало, таких и брали, — пожал плечами раянин, глядя куда-то в небо. — И кстати, ты сам говорил, что все нужны. Мужчина в этой паре, может быть, не совсем приятный человек, но зато он сказал формулу очищения. Собственно, это нам и было нужно.
— Нет. Мы должны были договориться о крещении. И кажется, я провалил это дело. Вот честно, не хотел бы их больше видеть никогда в жизни. Обоих.
— Тем не менее, ты пригласил женщину посмотреть на дом-башню. Попросил её позвонить тебе.
— Это просто из вежливости. Ну и ещё потому, что нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся. В том смысле, что надо сеять хорошие слова, не надеясь, что увидишь всходы.
— Это стихи Пушкина? — спросил Тимор-Алк.
— Не Пушкина, но тоже одного нашего поэта. Вот как звучит целиком: «Хотя мы не можем предугадать, какую реакцию вызовут наши слова, нам дается сочувствие так же, как дар духа от Творца».
Тимор-Алк прищурился. Что-то он там видел, в небесах, покрытых перинами туч.
— Замечательно сказано, Андрей! Где сочувствие, там и дары Творца. А главное, у нас уже есть необходимая формула. Правильные слова для крещения.
— Этого недостаточно. Нужен ещё человек, который сможет произнести их.
— Пора, — сказал Тимор-Алк, поднимаясь на ноги. — Сейчас Аира прилетит. Покажем ему нашу работу.

[old-diplomat]

— Ну, как ты, Андрей? — Консул Раа похлопал Крокодила по спине своими крепкими ладонями. — Сокрушился духом, чтобы беседовать с Творцом Земли? О, да, по твоей постной физиономии вижу, что сокрушился, молодец. Тимор-Алк, брат мой Эстуолд, а ты что же, стоишь как неродной? Разве мы не сдвинемся с места, когда противник сородичей Андрея будет обыскивать мертвецов, предавать города огню, осквернять святые места и жарить мясо наших белых братьев?
Произнеся эту строфу из стихотворения Блока, Аира от души расхохотался своим удивительным многоканальным голосом. В воздух поднялась целая стая мелких пернатых, потревоженная мощным звуком.
Андрей и Тимор-Алк переглянулись. Консул Раа, довольный произведённым эффектом, напоминал кота, только что вылезшего из тазика со сметаной.
— Что, изобрели, наконец, подходящий двигатель? — заговорил землянин первым.
— Еще нет. Но нашли на вполне достижимом расстоянии проходимую червоточину. Так что — «ехать надо»!
— Будет экспедиция? — спросил Тимор-Алк. Заинтересованно, но без того азарта, с которым воспринял бы эту новость еще пару недель назад.
— Внутрь, разумеется, пока только автоматическая. Но для обслуживания беспилотников уже собираем группу. Кстати, хорошо бы Полос-Наду предложить... Парень дубина редкая, но мнит себя гением — то, что надо для добровольца на погружение. Если где и обтешется, то именно там. Хочешь его обрадовать? «Настоящее дело для настоящего мужчины» и всё такое…
— Нет, — спокойно сказал метис. — Не хочу его унижать.
Крокодил представил, как бы отреагировал черноволосый красавец Полос-Над, выпендрист и наглец, на звонок Тимор-Алка, сообщающего (даже без небожительских интонаций, а вполне доброжелательно) об отборе в группу исследователей глубокого космоса. На Земле у Крокодила тоже был один такой сокурсник, патентованная гнида, сынок какого-то чинуши. С каким удовольствием он, Андрей Строганов, поквитался бы с ним подобным образом!
— Ладно, — усмехнулся Аира, — считай, что это был маленький тест. А сейчас покажите мне стену, на которой написано «не бойся!».
— Пойдём, — сказал Тимор-Алк.
«Бедная Лиза, — вдруг подумал землянин, — вот они встретятся на танцах, и парень разобьёт ей сердце. И будет как в книге Карамзина. Как же этот стиль назывался-то? Сентиментализм, точно».

Консул Махайрод внимательно осмотрел часовню снаружи, не задавая никаких вопросов. Крокодил и Тимор-Алк шли за ним следом.
Может быть, дестаби общались телепатически, Андрей Строганов уже не мог быть уверенным ни в чём. Он чувствовал себя, как на экскурсии, но не в роли гида. Это его водили за руку, как маленького.
Удивительное дело, он не чувствовал себя ни униженным, ни оскорблённым старшинством своих друзей. Это было не то seniority, которое задело бы его. Тем более, что раяне, в молчании осматривая фрески наружных стен, признавали первородство Земли — он буквально кожей ощущал их благоговейное внимание.
Обойдя часовню, Консул задержался у порога, чтобы разглядеть фигуры архангелов. И снова Крокодил поразился: да ведь ему, Андрею Строганову, даже снились эти белые крылья! Грубоватые, словно вытесанные из дерева черты «индейского» лица Аиры, твёрдый подбородок и властные губы только на первый взгляд казались чуждыми сравнению с тонким овалом светлого ангельского лика. Стоило внимательнее всмотреться в обе проекции, как предощущалось присутствие общего оригинала.
Особенно потрясало сходство сиреневых глаз. «Прям гоголевский «Портрет», — подумал Андрей, — только с положительным знаком».
Аира вдруг заговорил, и не трубным, а вполне обычным голосом:
— Надо же, до чего этот человек с крыльями похож на тебя, Тимор! — и кивнул в сторону благовестника Гавриила, следящего за вращением лун вокруг зелёной Раа. Потом повернулся к землянину. — Андрей, входя в дом-башню, нужно как-то приветствовать Творца Земли?
— Э-э… — ответил Крокодил. — По идее, надо сказать «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» и вот так перекреститься, — он показал, — но я не знаю, можно ли нам…
— Можно, — сказал Аира.
«Выключил! Он выключил!» — коротко и бессвязно пронеслось в мозгу у землянина. Примерно так же бессвязно проносились мысли «Погиб!», а потом «Погибли!..» у Понтия Пилата из «Мастера и Маргариты». И у Пилата выплыла мысль о бессмертии, и у Строганова тоже, но у римлянина под пером Булгакова она вызвала нестерпимую тоску, а у русского под крылом Михаила — невыразимую радость.
Впрочем, чувство радости быстро отступило вглубь души, когда, уже внутри часовни, освещённой яркими искрами светляков, Консул обратился к Андрею:
— Ну, давай, рассказывай, что к чему.
— Я очень мало знаю, — вздохнул Крокодил. — Может, ещё ляпну чего-нибудь не того, и это затруднит твое понимание ситуации. Помешает найти контакт с нашими Творцами.
— Не бойся, Андрей. Даже если ты ошибаешься, истина всё равно откроется, это её главное свойство.

[old-diplomat]

Выслушав комментарии Андрея Строганова к образам и изречениям на стенах (собственное косноязычие приводило землянина в ужас, но он очень, очень старался), Аира сказал:
— Насколько я понял, сингулярность — наиболее могучая антиномия Творца Земли. Это то «ничто» из которого Он творит. Семантический парадокс, заключённый в самом имени Александры Самохиной, — это прямо дар нам Свыше.
— Похоже, что так, — подал голос Тимор Алк. — Разные типы реальностей не противоречат друг другу. Слово у Творца — разум у твари. Так они сцеплены. Разум для слова, а слово для разума. Миры укладываются один в другой, как полые фигурки. В этом наша надежда.
И оба раянина посмотрели на Крокодила.
— Э-э... — землянин сглотнул и откашлялся, — друзья, я не понял ничего из того, что вы сказали. Понял только... э-э... что будем жить. Да?
— Ну, это уже нечто, — улыбнулся Аира и снова заскользил взглядом по росписям. — Творец Земли един, но не одинок. Да, Он не одинок... а вот Саша Самохина одинока... Чувствуется, ты, Андрей, был прав. В её одиночестве как раз и заключается главный источник бедствия для нашего бытия. Но это поправимо. Потому что Саша находится в руке Творца Земли, а Он есть любовь.
За новенькими стёклами, которые Тимор-Алк выписал с материка, а Андрей Строганов аккуратно закрепил в рамах гвоздями из железного дерева, стояла ночь, полная светляков и ветра. Землянин посмотрел в эту ночь и с тихой радостью отметил, что ему сейчас вовсе не одиноко. Так смотришь в темноту с огнями родного города, когда едешь домой на привычном транспорте, который точно довезёт тебя из точки А в точку Б. Если, конечно, не произойдёт аварии или конца света.
— Нас сейчас трое, и Их трое, — негромко, но отчётливо произнёс Тимор-Алк. В его тёплых тёмных глазах сияли золотистые искорки, отражая множество светляков, круживших под куполом. — Это тоже очень хорошо.
Аира склонил голову к плечу, словно к чему-то прислушиваясь. Его брови вдруг дёрнулись в гримасе страдания.
— Нет, нас сейчас не трое, — выговорил он сухо и замкнуто. — Нас двое и один. Но так даже лучше. Так я буду громче кричать к Творцу Земли, чтобы Он стал любящим отцом для Саши Самохиной.
И внезапно посмотрел на Андрея Строганова с таким неожиданным презрением, что того как будто окатили ледяной водой.
Почему, за что?!
Авария всё-таки случилась. Не довезли до точки Б. Андрей Строганов выпал из счастливого благодушия, в котором только-только утвердился, будто был сброшен с пятнадцатого этажа своего давно опустевшего дома на Земле. Всего-то несколько звуков на раянском языке и взгляд посеревших глаз — а ощущение такое, словно Аира развернул его за плечи и пинком выставил из уютной жёлтой тишины часовни в ночь и холодный ветер необитаемого острова.
У Крокодила даже в спине загудело и потемнело в глазах.
— Пойдём, — шепнул ему Тимор-Алк и тихо вывел за руку, закрывая дверь. Эта дверь была так любовно собрана и навешена, что превзошла даже ту, которую Крокодил сделал для бани на даче у соседа Игоря, хотя тогда казалась вершиной столярного мастерства. «От наук уставший школьник нёс совсем уж ерунду: говорил, что Треугольник — их учитель по труду...» Он, Андрей Строганов, даже помянул своего трудовика Сан-Саныча перед Богом со всей подобающей благодарностью.
И вот эта дверь закрыта, и Тимор-Алк тянет его за собой на буксире в ночь. Холодно, как же холодно... Даже шмели не спасают. И жарко.
— Чего это он? — спросил Крокодил у молодого раянина, когда обрёл способность говорить. Тимор-Алк уже разжёг костёр, и время будто вернулось в ту точку прошлого, где они сидели у огня в первый день на этом острове. На точёном бронзовом лице метиса появилось виноватое выражение.
— Наверное, он подумал о том, что нас было бы трое, если бы с нами была моя мама, и если бы я... Прости его. Изображение женщины с ребёнком он воспринимает как нечто очень личное.
— Да нет, он чего-то вдруг так на меня зыркнул... Будто я совершил преступление против человечества!
— Тебе не показалось?
— Да нет же! Не показалось! Он посмотрел на меня так, как тогда в музее... когда я сказал, что твоё гражданство недействительно!
— Ну... не знаю... Завтра спросишь у него. Я услышал только то, что он хочет поговорить с Творцом Земли наедине. Собственно, за этим он сюда и приехал, так ведь?
— Тим, — Крокодил тяжело сглотнул, — он снова включил этот... плазменный резак... и просто... Не знаю, как объяснить. Вышвырнул меня из жизни.
— По-моему, ты просто переутомился и... — Тимор-Алк протянул руку к землянину, ощупал его лоб совершенно бабушкиным движением, — и, кажется, всё-таки простудился. Так, вставай, пойдём.
— Куда?
— Отвезу тебя на Жемчужный остров.
— На ночь глядя?!
— Это другой часовой пояс, у них уже утро. Там термальные источники, санатории, врачи... Я же не знаю всех особенностей твоего организма!
— Ерунда. Просто дай мне немного своей энергии.
— Нет, Андрей. То есть я, конечно, дам тебе энергию, но... Мы сделали всё, что от нас требовалось. Пусть он побудет здесь один. Сам знаешь, ему лучше не попадаться под горячую руку.
— Но что я такого сделал?! Я же...
— Если у тебя начнутся галлюцинации... Ты — человек первого порядка. Кто знает, что из тебя полезет? Если уже не полезло.
И Тимор-Алк с тревогой повернулся в сторону часовни.
— Галлюцинации? Какие галлюцинации?
— Андрей, да откуда же я знаю? Мне, что, на руках тебя нести? Или всё-таки сам пойдёшь?

[old-diplomat]

Ночной полёт на птерокаре, похожем на динозавра, сохранился в памяти Андрея Строганова как многоэтажный бред. Стоило отвести взгляд от светящегося поля огней в небе и океане, как в пилотском кресле вместо Тимор-Алка оказывалась молдаванка Лида. Она дёргала Крокодила за ошейник, пережимая кадык.
Душить — от слова «душа».
«Это потому, что я не сдержал слова, — пытался он сохранить себя в рамках логики и успокоить Тимор-Алка (ведь где-то в этой тесной двухместной кабине должен быть Тимор-Алк, и его надо успокоить, как ребёнка… как Андрюшку… он же наверняка беспокоится и даже, может быть, боится). — На самом деле я просто заболел. Простудился и заболел. Могу я заболеть? Как Саул из «Попытки к бегству»? Да запросто. Мало ли, как и с какой скоростью мутируют во мне раянские вирусы, безвредные для них и опасные для меня? Но поскольку я обещал замолвить словечко за Лиду… то есть за её мужа, которого сослали… то есть не за Лиду, конечно, а за жену этого… который в республике Коми… И не сдержал. Вот оно и полезло, как на дрожжах. Как в рассказе «Мишкина каша». Я заболел, потому что меня мучает совесть. Но как же я мог замолвить, если он на меня так вызверился? И это прямо перед лицом Творца-Создателя! Вместо «да любите друг друга»! Вместо спасибо! А он сам-то любит хоть кого-то? Никого! Разве что власть. Потому что произошёл от обезьяны, а мнит, что из огня… да в полымя… «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился…» Чтобы не трахаться, я ем, а он командует — вот и вся разница между нами. В «Граде обреченном» тоже был такой, огромный серебристо-серый павиан. И дядя Ваня вытянул его кнутом… по наглой рыжей морде… Это такие животные, очень — отвратительно! — похожие на людей, только с хвостами. Как у вас в спортивных костюмах».
Он знал, что бредит, и бредит тяжело — о Лиде и о Граде, и что он с одной стороны Строганов, а с другой Воронин, впряжённый в тележку-водовозку, и бредёт по абсолютной пустыне, духовной жаждою томим. На тележке вместо бидонов с водой сначала сидела Лида, потом её подвинула Светка, и вскоре образовался целый табун, и даже девица с кулоном (и как они все только помещались?), а вместо Изи Кацмана вместе с ним тянул лямку Аира, такой же наглый, как Изя, только без бородавки. И он объяснял Консулу, снобу и чистоплюю, что по логике вещей, одним словом текстологически, девиц этих должен вместо них везти Пушкин.
И в то же время Крокодил знал, что летит вместе с Тимор-Алком, и объяснял ему, что такое павиан и что такое ворона. «Сорока-ворона, кашу варила, деток кормила… Я говорю по-русски? И долго буду тем любезен я народу, что в мой жестокий век — в жестокий век, Тим! — и милость к падшим, понимаешь? Почему твоя мама считается падшей женщиной, я так и не понял. Это табу, да-да, молчу! молчу! Но здесь мы с тобой в абсолютно одинаковом положении. Двое на воздушном шаре, как у Достоевского, слово в слово! То есть я, конечно, был сыном моего отца, Василия Васильевича Строганова, в это я верю. Как в Господа Бога, которого, может, и нету вовсе. Базилевс! Я царский сын и царский внук! И что с того, что я верю? Он обо мне ни разу не вспомнил. А ты думаешь, Аира тебя любит? С чего бы это? У меня тоже был отчим, а когда мама с ним развелась, и я ему позвонил — поздравить с днём рождения, хеппи бёздей! — так он сказал, что вообще не знает такого Андрея Строганова! Мужчина должен скрывать свои чувства, и это правильно, потому что если ещё и он не будет скрывать, то Земля задохнётся от вони человеческих, слишком человеческих чувств. И Лида, которая хочет меня задушить — это символ, я всё понимаю! Но совесть моя чиста! И пусть не зыркает, инструктор Пробы хренов! Мало я на Андрюшку платил алиментов? Ну, ладно, на Андрюшку, на Андрюшку мне не жалко… Но на Светку — на Светку да, жалко! Светку я не хочу «да любите друг друга»! Плоский хлеб! Я человек первого порядка, а он со мной через губу разговаривает, павиан альфа-самцовый! Я могу стерпеть унижение в иерархии — ладно, картинка известная, кто выше на жёрдочке, тот и гадит на нижних, кто сильнее, тот и прав. Но Лида — это же гнида похуже, чем Светка! И туда же, пузо мне своё тычет! Да она, может, со всеми чебуреками с рынка перебывала! А я-то… помнишь, ещё советовал тебе за девушку подержаться … Хех! Ты молодец, и я тебе завидую. Не вступай в гэ — вот тебе моё родительское слово. Тем более, что у вас хорошая трава. С такой травой я бы и на Земле горя не знал. Расходовал свои ресурсы на голод, а не на дырку от бублика! И наелся бы, наконец».
«Ты как моя мама, — сказал Тимор-Алк. — Вы с ней тождественны во всём, кроме пола. Мне очень жаль, Андрей. Ты всё время спотыкаешься на одном и том же месте. Я тоже не верю, что её можно воскресить. Оживить — да, но преобразить... Надежда только на то, что он её любит».
И тогда на тележку села Альба — такая тонкая, такая эфемерная, теневая… просто маленькая соплюшка, вроде Крокодиловой соседки по парте — но сдвинуть её с места оказалось невозможно.
И он, рванувшись изо всех сил, стал дирижаблем. Первые мгновения это было даже приятно, но потом обнаружилось, что через мелкие порезы знаков-символов вытекает горячий воздух. Медленно, но верно. А потом кислород взорвался, и дирижабль запылал.
Крокодил беззвучно завопил, истаивая, как снежный ком, а исчезающие знаки пузырились и пропадали. Какие-то странные тексты вдруг озарялись на миг, собранные из них, но тут же исчезали «…А выглядело достоинство Единого как огонь пожирающий… Иззуй сапог с ногу твоею — аз есмь Архистратиг силы Господни… Не великое дело — видеть ангелов; великое дело — видеть собственные грехи свои. …исправьте ум, обновите смысл души моей, да снизойдёт на меня, недостойного, премудрость небесная, дабы не согрешать словом, дабы обуздать язык свой…»
Но когда у него не осталось даже надежды на жизнь, всё пожрал огонь, Тимор-Алк сказал слово — и оно погасило пламя и облекло Андрея Строганова в новую оболочку. На ней начали медленно проступать прежние знаки, хотя он по-прежнему не мог прочитать их, просто знал, что они его. Его метрическая запись.

[old-diplomat]

Как они влетели в рассвет, он не заметил. Помнил только, что стало светло — а потом кровать, и вместо огня прохлада, а вместо Лиды капельница в виде змеи. Но только на один короткий миг он выпал из бреда. В следующую секунду (или какой там счёт времени?) он уже был крупным жуком-светильником и освещал замкнутое помещение с большим экраном, на котором в бархатно-чёрной бездне среди сверкающих пылинок сияла зеленоватая Раа. Она медленно росла, поворачивалась освещённым боком, становясь всё ярче и ярче.
— Когда я был маленький, — сказал Тимор-Алк, глядя на великолепное астрономическое зрелище, — я часто думал, что с радостью отдал бы свою жизнь, лишь бы она была счастлива.
— Каждый ребёнок — большой эгоист, — фыркнул Консул Махайрод. — Ему кажется, что его жизнь представляет исключительную ценность для мироздания. Я тоже так думал о своих родителях. И Альба о своих. Это нужно перерасти.
— Да, я понимаю. Но как же мне тогда хотелось хоть краешком глаза увидеть её за работой… Как она делала эти фигуры. Убедиться в том, что она была на самом деле, и что-то значила в жизни. Жаль, не осталось даже записей.
Старший внимательно посмотрел на младшего.
— Это твоё заветное желание? Или просто мечта?
Метис задумался. Потом покачал головой.
— Я уже перерос. Оставил в прошлом. Сейчас у меня другие мысли о будущем.
Махайрод чуть улыбнулся, глядя на Раа.
— А я не оставил.
Они помолчали. Эстуолд раздумывал, стоит ли продолжать разговор, но всё-таки спросил:
— Ты действительно веришь, что её возвращение восполнит дефект масс?
— Верю так же твёрдо, как в то, что я здесь по праву. Но есть и ещё кое-что. Я бы хотел, во-первых, просто поблагодарить её. Главные творения, которые она оставила после себя, — это мы с тобой.
— Жаль, что ей было этого мало, — повёл плечом молодой дестаби.
— А отсюда и во-вторых: если она хотела большего и если это в моих силах, почему бы не предоставить ей такую возможность? Когда-то она любила меня просто так, без всяких условий… Я тоже хочу вернуть ей жизнь без всяких условий.
— Осмелюсь заметить, Консул… Зная её характер… Не навлечём ли мы на Раа несчастье, по масштабам сопоставимое с коллапсом солнца? И ещё: ты уверен, что удержишься от искушения завоевать её сердце? Во что это может вылиться в масштабах нашей скромной галактики?
Махайрод усмехнулся:
— Слышу слова Андрея! Он тоже боялся любви как огня. Неудивительно, что в унынии он сказал — сказал совершенно точно, хотя даже не догадывался о силе и значении этих слов, — будто любой гриб и любая бактерия ведут более осмысленную жизнь, чем он. Нет, я не боюсь. Я хозяин себе.
— У Андрея совсем другая ситуация, — покачал головой младший. — Я бы не бросал камень в его огород.
— Существо, которое на вопрос о любви отвечает «Ну… так…», не подлежит суду, потому что никогда не выходило из-под ига закона причинно-следственных связей. Ты можешь себе представить, чтобы я ответил «Ну… так…»?! Жаль, но он проходит по категории мхов и лишайников. Потому что в этом качестве неосознанно любил жизнь и славил её так, как это делает мох или лишайник. Просто фактом своего роста.
— Зачем ты так говоришь о человеке, который искренне считает тебя своим другом, надеется на тебя? Это нехорошо.
— Я говорю правду. И она, эта спасительная правда, оберегает его от суда, на котором ему нечего предъявить в свою защиту. Потому что если говорить о нём как о человеке, то положение его печально. Он говорил, что переживает о судьбе своего сына, — и при этом даже не соизволил запомнить, куда того увезли. От второй женщины, которая носила его ребенка, он потребовал убийства зародыша. Так что для его же блага ему стоит остаться на уровне хвощей и плаунов. С людей спрашивают совсем по другой мерке.
Эстуолд не находил слов для возражения, но на его лице, освещённом светом жука-лампы, проступило чувство глубокой печали. А у Крокодила слов не было вовсе. Он был бессловесной тварью, лишённой права голоса, и мог только мерцать, задыхаясь от ужаса.
Наконец, метис проговорил, тихо, но твёрдо:
— Когда я проходил Пробу, Андрей опекал меня, как родного сына. А ты называл меня зелёной соплёй. Ты брезговал видом моей крови. Ты высмеивал и унижал меня. Ты не пришёл на помощь, когда мальчишки меня топили. А он пришёл.
— Я не пришёл к тебе на помощь?! — недоумённо поднял брови Айри-Кай, и глаза его широко раскрылись. — Я назначил себя инструктором Пробы только для того, чтобы принять её у тебя!
— Чтобы получить ценный материал для своих экспериментов.
— Чтобы ты получил своё право, зелёная ты поросль! Мне не хотелось бы думать, что, увидев своим инструктором Консула Махайрода, ты ожидал увеселительной прогулки. Это была настоящая Проба. Без всяких скидок на твоё происхождение, низкий болевой порог и впечатлительность. Она тебя полностью преобразила.
— Я ожидал твоей ненависти к моему… воображаемому отцу. Когда я увидел тебя, то понял, что у меня вообще нет шансов.
— Но всё-таки ты остался на острове. Потому что твой отец — не воображаемый, и он никогда не сдавался.
Младший качнул головой и слегка приподнял уголки губ. Впервые на памяти Крокодила он позволил себе такую покровительственную улыбку по отношению к Консулу.
— Потому что меня поддержал Андрей. Глядя на тебя, я понимал, что не пройду, а глядя на него — что пройду.
Махайрод на миг замер. Потом рассмеялся, поднял руки, показал раскрытые ладони:
— Сдаюсь. Первый раз в жизни. Перед твоей безупречной аргументацией. Кстати, на Пробе Андрей упрекал меня, что я манипулирую твоим уважением ко мне, а я ему сказал, что ты цельный, очень сильный человек, настоящий хозяин себе.
Щёки молодого дестаби слегка порозовели.
— А раз так, — продолжал Консул, — значит, я могу сказать правду. Да, его жизнь и наша вложены друг в друга, как наш мир в его. Мне не дано понять логику Творца Земли, но Повеление я услышал хорошо.
— Разумеется, мы обязаны спасти его! — горячо откликнулся Тимор-Алк. —Помочь ему обрести себя! Наша задача — научить его понять, в чём состоит человеческого достоинство. В чём же проблема? Это обыкновенный долг дружбы!
— Проблема в том, что своё самое страшное преступление он вообще не воспринимает как таковое. Вероятность его истинного раскаяния находится в пределах статистической погрешности, не более того. Если он останется овощем, у нас есть шанс на жизнь. Мы можем поддерживать его в таком состоянии сколь угодно долго. С человека же, как я уже говорил, будет спрошено по всей строгости, и нас ждёт огненное озеро взрывающегося солнца.
Металлические ноты в голосе Махайрода были похожи на позвякивание кюретки и абортцанга в медицинском тазике. Obstetric curette. Impregnated ovum forceps. Инструкций к импортным мединструментам в своём бюро Андрей Строганов перевёл достаточно, чтобы хорошо знать эти слова, и воображение у него было натренировано чтением художественной литературы.
Эстуолд глубоко задумался.
— Мы знаем о том, что люди на Земле ведут себя иррационально, — медленно проговорил младший дестаби и вопросительно посмотрел на старшего. — Настолько иррационально, что это очень влияет на ход их истории.
— Ну, и?
— Как ты думаешь, есть вероятность того, что женщина, взяв с Андрея средства, не стала убивать его ребёнка? Дала ему родиться?
— М-м-м… При такой большой ограниченности ресурсов… Чтобы шантажировать его? Вымогать средства и в дальнейшем?
— Хотя бы. Это шанс и для Андрея, и для нас. За несостоявшееся убийство ему не нужно будет держать ответ перед Творцом Земли. А в своём легкомыслии Андрей глубоко раскаивается. А мы…
— Думаю, брат, — поморщился Айри-Кай, — нам просто не понять людей Земли, чтобы обсуждать эту вероятность.
— Мы должны на неё надеяться. И не просто надеяться, а должны сделать её реальностью.
— Должны?
— Да. Ты должен. Поговори об этом с Творцом Земли. Предложи такую вероятность.
— Я подумаю, — свысока кивнул Махайрод.
— Например, — не отступал метис, — может же случиться так, что той женщине Андрей был настолько дорог...
Раа на экране уже стала настолько яркой, что Консул послал мысленный приказ светильнику потухнуть. Но Андрей Строганов увернулся от импульса, просто отлетел подальше, насколько это было возможно.
— Знаешь, кажется, теперь я понял, почему тебе нужно воскресить мою маму, — сказал Эстуолд, смотря на Махайрода в упор. — Да, ты обязан это сделать. И Андрей в этом тебе поможет. Уже помог, правда?
Старший дестаби опустил глаза, кивнул несколько раз, потом криво усмехнулся:
— Правда. Но как же трудно не завидовать тому, чего у меня не было, а ему было не нужно… Хорошо, рискнём. Пусть живёт человеком и сам умоляет Творца Земли о помиловании. Я ему не судья.
— Я тоже буду ходатайствовать за него, — чуть повысил голос младший. — Как сын своей матери.
Консул снова усмехнулся, но уже светлее, и махнул рукой. В Крокодиле что-то мигнуло, и на внутренней поверхности дирижабля в его знаках-капиллярах вдруг выступили слова. Хотя они тут же погасли, но он успел уловить их.
«Помысли, душе моя, горький час смерти и Страшный Суд Творца твоего и Бога: Ангели бо грознии поймут тя, душе, и в вечный огонь введут...»
И то, что в его душе было выковано и многократно испытано профессией, возликовало, будто он хлебнул сладкого, хотя и очень крепкого вина.
«Поймут! Это значит «поймают»! Какое удивительное единство! Так одно становится двумя. И…»
И в поле жёлтого света оказался кожаный диван и постель на нём. Смертный одр, так это правильно называется. Два человека говорили: смертельно раненный, средних лет, который лежал на диване, и старый седой, склонившийся над ним и покрывший голову умирающего широкой парчовой лентой из двух частей, соединенных выпуклыми тряпичными пуговицами.
— Кажется, он приходил в себя, — узнал он голос Шаны.
— Слава Творцу-Создателю! — сказала Лиза и позвала его. — Андрей! Андрей!

[old-diplomat]

Глава одиннадцатая

Главной достопримечательностью Жемчужного архипелага оказались не жемчуга одноимённого острова, о которых с таким восторгом рассказывал китаец Вэнь, и не великолепные виды гор (лесистых, скалистых и заснеженных — на любой вкус), а минеральные источники, природные бани и прочие продукты контролируемой вулканической деятельности.
Кроме того, на островах располагались многочисленные научно-медицинские площадки — от санаториев, похожих на скальные города Петры, до бактериологических лабораторий, похожих на исполинские термитники. Причём соседства последних с первыми местные жители совершенно не боялись. На планете с культом стабильности и безопасности, когда на всякую проблему заготовлен добрый десяток вариантов решений, замкнутый цикл исследований мог разомкнуться только с гибелью самой Раа. А учёные имели возможность тут же и отдохнуть от своих праведных трудов.
Когда под ручку с весело щебечущей Лизой Андрей Строганов совершал первый вялый моцион вокруг своего санаторного корпуса, на ум ему пришла цитата из классиков: «Когда мы жили у них в Крепости, когда они укрывали нас, кормили, поили, оберегали, сколько раз я вдруг обнаруживал, что надо мной произвели очередной эксперимент…»
Раяне не ставили над ним экспериментов, они просто старались не упустить подходящую возможность, если таковая подворачивалась. В данном случае подвернулась возможность провести полевые испытания способности Лизы к донорству. Перед тем как сдать бесчувственного Крокодила врачам, Тимор-Алк связался со своей бабушкой и сообщил, что их другу с Земли нужны помощь, уход и участие — и кстати Лиза сможет отработать те навыки, которым её обучала Шана.
Так и сказал: «кстати». Хорошая практика — залог успешного прохождения Пробы. Разве Андрей Строганов сам не хлопотал за землячку перед своими раянскими друзьями? Так чем же он недоволен?
И ведь Лиза, в самом деле, очень грамотно вывела его из комы, в которую он впал после того, как молодой дестаби рявкнул на него инфразвуком.
Тимор-Алк передал свои глубочайшие извинения и через бабушку, и запись прислал. Каялся, что переусердствовал с ударом, но иначе просто не смог бы довести птерокар до цели, так буйствовал Крокодил в кабине, вовсе не предназначенной для перевозки невменяемых пациентов.
И Андрей Строганов тоже отправил вежливое сообщение: ничего, всё в порядке, спасибо за помощь. Но на душе у него было так тоскливо, что хоть волком вой.
Он помнил, что бредил, и что в его бредовых видениях была некая логика, а между бредом и явью даже просиял катарсис. Но увы — наяву от катарсиса не осталось и следа.
Лечащий врач по имени Фада, стройная седовласая дама с фиолетовыми глазами и энергичным голосом, возраст которой не поддавался никаким прикидкам, объяснила, что хандра Крокодила проистекает не столько от удара по нервам, сколько связана со специфической реакцией земного организма на алкалоиды хвостовки в соединении со сложными веществами горьких стручков. Ингибирование производства дофамина — гормона радости — представляло определённую биохимическую проблему, но Фада уверяла, что проблема эта разрешима.
«Химия и жизнь, — думал Крокодил, рассеянно слушая врача. — Прямо как у Лема в «Насморке». Там мужик на отдыхе в санатории с сернистыми источниками ел миндальное печенье, в парикмахерской ему втирали в кожу головы средство от облысения, а ещё он постоянно принимал лекарство от аллергии — и из-за этого химического коктейля внезапно впал в депрессию и покончил с собой. А потом то же самое повторилось с ещё одним мужиком. И с ещё одним. И это была серия загадочных смертей, на разгадку которых бросили главного героя. Чтобы найти формулу идеального химического оружия».

[old-diplomat]

Многочисленные информационные жуки, получившие, наконец, доступ к полноправному гражданину Андрею Строганову, сообщили важнейшие из пропущенных им новостей. На заседании Малого административного совета состоялось представление дестаби Эстуолда…. Председатель совета от имени всего сообщества поблагодарил Советника Эстуолда за неоценимый вклад в разработку гормонального стабилизатора и присвоил ему индекс социальной ответственности один к четырём... Объявлялось о начале широкомасштабных работ по освоению перехода между галактиками, открытого группой астрофизиков… Консул Махайрод обратился к гражданам с просьбой активнее пробовать свои силы в обнаружении дополнительных способностей... За выдающуюся работу группы физико-химиков по созданию тонкомолекулярного защитного противорадиационного экрана руководителю группы повысили индекс социальной ответственности до одного к десяти… Заседания… Совещания… Работы… Множество раянских имён, мужских и женских. Множество названий высокомолекулярных соединений. Ну, и конечно, в ближнем космосе размещено столько-то модулей такого-то назначения, выплавлено столько-то стали, завершено строительство того-то и того-то, выработано столько-то и столько-то того и сего, столько-то людей родилось, столько-то умерло, температура солнца такая-то.
Химия и жизнь.
Понятно, почему Тимор-Алк недоступен для связи. Да, разумеется. Советник. Работает. Индекс. Реализует подворачивающиеся возможности.
А с наглым деспотом Махайродом, манипулятором и предателем, Крокодилу вообще не хотелось никакого общения. Ни за что и никогда.

Пока рядом были Шана и Лиза, Андрей Строганов старался держать себя в руках, чтобы никак не проявлять своих эмоций пациента психбольницы.
Лиза с воодушевлением рассказывала о том, как коллеги ценят её взгляд постороннего человека на раянское общество и какой интерес вызвали предложенные ею опросники. Потом она говорила о предстоящем празднике танца. О том, как изменился Тимор-Алк. О том, как она была потрясена, что знакома, оказывается, с ближайшими родственниками правителя планеты. Как Лиза вообще не узнала Тимор-Алка, когда вошла в палату Крокодила. Как у неё не укладываются в голове мысли о перемещении во времени. Как удивительно, что полукровка смог достичь таких высот в раянской иерархии. Теперь общество просто не сможет продолжать практику дискриминации метисов, если есть пример такого карьерного взлёта… И хорошо бы, вообще-то, заняться этой проблемой — вывести «зелёненьких» из подполья, включить их в общество, найти применение их талантам…
Крокодил кивал и улыбался, улыбался и кивал.
Шана, напротив, была на редкость неразговорчива и интересовалась не столько здоровьем землянина, сколько умениями своей белокожей ученицы. Похоже, она воспринимала Лизу как подслащённую пилюлю судьбы. Да, внук стал полностью независимым и с удовольствием работает под началом проклятого Махайрода (и это произошло в том числе по вине Крокодила). Но зато появилась девочка, которой можно навязаться в покровительницы-благодетельницы.
Если бы Крокодил был чуть менее погружён в себя, он, может быть, даже пожалел Шану. А если бы был в нормальном тонусе, постарался бы вызнать что-нибудь о таинственном дестаби Олтране. Но он не был в нормальном тонусе. Он был дофаминовый паралитик.

[old-diplomat]

Когда Фада уверила обеих женщин, что все рефлексы их подопечного пришли в норму, они попрощались и вернулись на материк. А землянин остался добирать процедуры, которые должны были вернуть его нейронам восприимчивость к гормону радости.
Но не возвращали.
Не радовали его ни солнце, ни прекрасный пляж, ни барашки белой пены на волнах, ни задорные игры на суше и на море латиноамериканских трудящихся, которым будто предоставили правительственный санаторий в Ялте времён «золотых семидесятых». Не помогали ни лекарственные инъекции, ни водные процедуры, ни представления из бабочек, ни сольные выступления птиц, ни великолепные картины звёздного неба.
Андрей Строганов был как Буратино — скорее мёртв, чем жив.
Отсутствие радости он компенсировал тем, что много спал. Иногда в его лениво-дремотные сны вплывали обрывки литературоведческих фраз. К некоторым он даже с любопытством прислушивался.
«…в художественном мире Ремарка мигрант символически отождествляется с мертвецом»
«…роман «Остров мёртвых» американского писателя-фантаста Роджера Желязны отсылает читателя к символике одноимённой картины Арнольда Бёклина, при этом в романе никто не торопится воскрешать умерших — они просто никому не нужны…»
«…скука — главная тема и одновременно главная движущая сила творчества Чехова...»
А ведь, по идее, он мог наконец-то с чистой совестью побездельничать вволю! Уж если находишься в санаторно-курортной зоне такого уровня, значит, по праву, а если по праву — растекайся хоть медузой, подрумянивайся на солнце хоть овощем, никто и слова ни скажет, что ты отлыниваешь от общественно-полезного труда! Вот она, сбывшаяся мечта Емели на печи!
Но не получалось у него наслаждаться чувствами овоща, чьё предназначение — быть перемещённым в желудок существа более высокого порядка. Душа болела, как ампутированный мизинец на ноге.
Лёжа на массажном столе или в грязевой каверне, он пытался помечтать о чём-то приятном, как ему настоятельно рекомендовала энергичная Фада. Но ему сразу вспоминалась высокомерная гримаса, с которой Консул Махайрод смотрел на него, безродного космополита Крокодила, как Ленин на буржуазию.
«Тебе же сказали: «на уровне мхов и лишайников». Вот и булькай в грязи, жемчуг».
А знаменитый раянский жемчуг, как оказалось, был вовсе не жемчуг, а дальний родственник земных кораллов. Почему-то именно эта пустяковая информация добавила последнюю каплю в чашу уныния Крокодила, так что он закрыл лицо руками и горько заплакал. Фада положила его под капельницу и призвала на помощь коллег. Доктора тыкали в экраны и разговаривали на профессиональном жаргоне, всё тише, тише и тише.
Даже не верилось, что ещё совсем недавно Андрей Строганов водил пальцами по кириллическим буквам в часовне на Белом острове и чувствовал себя человеком первого порядка, имеющим право общаться с Творцом Земли. Держался за оголённый провод прямой связи с Богом. А сейчас…
Казалось бы, в чём проблема, что жемчугом на Раа называется колония простейших, красиво переливающихся, живых и безмозглых, а не минеральный продукт борьбы моллюска за комфорт в своём маленьком домике? Просто очередное мелкое несоответствие между очевидным и умозрительным. Если гамаши в раянском языке стали коньячными ящерицами, то почему жемчуга не могли оказаться кораллами?
В одном детском мультике непутёвый герой Коля презрительно отнёсся к букве «К», и его день рождения превратился в праздник совсем другого человека: мяч и грузовик переформатировались в куклу и плюшевого зайку, товарищи за именинным столом стали девочками, и у самого Коли начали стремительно расти косички с бантиками. Он сунул в руку надоедливой Лиды купюру в пять тысяч и ссыпался вниз по лестнице. Лифт сломался; он страшно опаздывал на встречу с немцами, и предстояло ловить такси, потому что его «Форд Фокус» сломался тоже. Серый ноябрьский дождь переходил в такой же мерзкий мокрый снег, который тут же таял. Губка с кремом для обуви, которой он протирал ботинки перед встречей с иностранными клиентами, осталась в бардачке машины, но где-то в сумке была упаковка влажных салфеток… пустая… По радио, которое слушал водила, именинников поздравили винтажной песней «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?», и Крокодил вспомнил бабушкину поговорку «Мишка, Мишка, где моя сберкнижка?» Таксист в ответ вяло обругал Горбачёва и иже с ним и сообщил, что у его родителей на книжке сгорело 15 и 16 тысяч соответственно. Крокодил что-то поддакнул про одну банду под суд. Это был его предпоследний день на Земле.
«Да ведь меня не просто нет на Земле, меня не было! — вдруг пробила мысль. Первая горячая мысль после чуть тёпленького бульона. — На Земле у меня не только будущего нет, меня и в прошлом не было. Я просто боялся об этом думать. Этот же говорил, что я даже не умер, а просто изменился ход истории, и меня теперь нет нигде, ни для кого. Я не человек — ни первого порядка, ни десятого, я какой-то выкидыш, абортивный материал. Это не Лида сделала аборт, это Земля сделала аборт. Бюро вытащило меня щипцами, и я не взвешен и найден лёгким, а просто выброшен в бак для отходов. Таким лишним людям, как я, бесполезно взывать к Богу. Я никто, и звать меня никак».
И он снова увидел себя на берегу Стикса. Или Леты. Как тогда, когда вытаскивал из комы Аиру. Черная вода и черная равнина, по которой уходят, не оглядываясь, белые тени. А ему и идти некуда, не к кому.
Взять и утопиться в этой воде, вот и вся его история с биографией и географией.
Пожалуй, он уже был готов кануть в Лету, но его остановила мысль о том, что — блин! — думал же в школе про идиота Евгения Онегина: чего тому не хватало, что он, видите ли, лишний человек? Денег куры не клюют, выписывает себе из Лондона щипчики для маникюра, за границу свободно может выезжать — и страдает! Да организуй хоть какую-нибудь научную экспедицию, собирай тунгусский фольклор, посмотри бурятский дацан, в Шаолинь съезди, на Афон, в Антарктиду раньше Амундсена и Скотта! — а он кроме шатаний по бабам не может ни хрена, да и там уже импотент… Науку, блин, страсти нежной он, видите ли, изучил вдоль и поперёк, макака голожопая!
«Нет уж, — твёрдо сказал себе Андрей Строганов, — утопнуть я всегда успею. А вот осмотреться в этом теневом мире… Что за белые фигуры? На каком языке общаются? Кто у них главный? И вообще… Может, именно здесь можно организовать это… поворот рек вспять? И Лида не снимет квартиру в моём доме, на моём этаже. И Светка не поступит на филфак. И маму не собьёт бандит на мерсе. И девица с кулоном не потащится на дискотеку, а выпьет палёной водки и окажется в больничке. И я уйду в монастырь вместо Валерки, а Валерка женится, возглавит фирму своего отца, а потом пойдёт в политику. И Андрюшка родится у него в семье, а не в том убожестве, что было у нас со Светкой. Валерка будет хороший отец, а я — аскет и исихаст. Он будет приезжать ко мне, отдыхать душой и советоваться по главным вопросам мироздания. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах нашей Родины, вот».

[old-diplomat]

И тут чья-то сильная рука схватила его сзади за шкирку, как котёнка, и хорошенько встряхнула, так что в голове у него произошёл то ли фейерверк, то ли взрыв на артиллерийском складе.
— Ну что за бардак, никому ничего поручить нельзя, — проворчал Аира. — Тимор-Алк уверил меня, что ты находишься в хороших руках, которые уже практически поставили тебя на ноги! Звоню в санаторий — а мне говорят, что Андрей Строганов только что отбросил копыта.
Крокодил заслонился рукой от яркого солнечного света, льющегося из раскрытого окна. Потрескивание в голове затихло.
На подоконнике второго окна угловой санаторной палаты сидел Консул Раа и болтал ногами в пляжных сандалиях.
— Андре-ей! Хватит дрыхнуть, болезный, я же вижу, что ты уже в себе!
— Как же ты задрал меня со своим сеньорити, архангел хренов! — высказался Крокодил со всей неприязнью, на которую только был способен.
Голос, хриплый от долгого неупотребления, прозвучал, будто чужой.
Аира спрыгнул с подоконника, с удовольствием потянулся, потом выглянул в раскрытое окно, высматривая что-то внизу.
— Предлагаю начать с водных процедур, — сказал раянин, повернувшись лицом к низенькой кровати-платформе. Обычно Крокодил устанавливал её на уровне своих колен, а раянские врачи и киберуборщики неизменно спускали вниз.
Длинные чёрные волосы Аиры были завязаны в хвост, белые шорты и полурасстёгнутая пёстрая безрукавка создавала образ беззаботного курортника. Эйдос. И весь он, белозубый и ясноглазый, сиял, как золотая монета с императорским профилем.
— Чего тебе от меня надо? — всё так же грубо буркнул Крокодил.
— Как это «чего надо»? — рассмеялся Консул. — Нас ждут великие дела, конечно! Как же я рад тебя видеть, Крокодилище ты солнцеядное!
— Да пошёл ты! Какие со мной у тебя могут быть великие дела? Если я, по-твоему, нахожусь на уровне хвощей и плаунов… и даже быть насекомым для меня большая честь и твоя высочайшая милость!
— Чего? Андрей, перестань валять дурака. Если бы ты знал, как я соскучился по обыкновенной чистой воде! Пошли в бассейн! Расскажешь толком, что с тобой случилось на Белом острове. Я так понял, ты отравился палёной водкой? Блин, ну вставай уже, друг ситный! Я же тебе русским языком говорю: встань, возьми постель свою и ходи! Или нет, постель оставь, она тебе больше не пригодится. Бери шинель, пошли домой!
И Консул кивнул на тихий плотный квадрат шмелиной ткани, аккуратно сложенный на полке-нише рядом с другими вещами Крокодила.
«О-ба-на…»
Крокодил оторвал голову от плоской подушки, ошеломлённо уставился на раянина. В голове, где-то за глазами, гасли последние искры артиллерийского салюта.
Но деятельному Аире уже надоело ждать, когда землянин наконец-то выйдет из ступора. Он просто вытащил друга из-под одеяла, взял его, напрасно дёргающего руками и ногами, поперёк туловища и выбросил из окна — прямо в большой продолговатый бассейн с прозрачной водой и разноцветными морскими звёздами на дне. Звёзды флегматично встретили гром и бурю, лишь слегка пошевелив лучами.
Андрей Строганов выплыл наверх, мотая головой и порывисто дыша. Аира стоял в окне второго этажа, уже в одних плавках, и через секунду нырнул сам.
— Хорошо! А, Андрей? Ты же хорошо себя чувствуешь?
Крокодил подгрёб к Аире. Тот с удовольствием бултыхался в воде и выглядел как совершенно счастливый человек. Ну, или как почти совершенно счастливый. Между счастьем и Аирой, каким его знал Андрей Строганов, всегда оставался небольшой зазор, но сейчас этот зазор был минимальным.
— Ты говоришь по-русски, — пробормотал Крокодил. Удивительно, но после всех светошумовых эффектов голова у него была лёгкая и ясная. — И я говорю по-русски… Да? Едет, едет паровоз, две трубы и сто колёс! Я же говорю по-русски?
— Ну, что, Андрей, мечты сбываются? — улыбнулся Аира, отфыркиваясь. — Помню, это была твоя мечта — вернуть родной язык. Да?
— Да… Но… Но как, Холмс?
— По твоему плану, — Аира в два гребка доплыл до края бассейна, повернулся к бортику спиной и подтянулся, с водопадным шумом выбрасывая себя из воды. Андрей последовал за ним и тоже выбрался из бассейна, конечно, не так эффектно. — Твой план оказался блестящим и сработал, на все сто. Спасибо, брат. Я поговорил с Творцом Земли. Сколько времени, по твоим наблюдениям, я провёл в часовне?
Крокодил вытер мокрое лицо рукой. Аира отжал свой хвост мокрых волос, развязал шнурок, которым они были собраны, и обмотал вокруг левого запястья, ткнул рукой в воздух и вытащил одно за другим два махровых полотенца. Потом его взгляд упал на шезлонги. Два пляжных стула, словно ждали этого, отделились от компании собратьев и тут же резво засеменили ножками к бассейну, но Аира отвернулся, и они замерли.
— У меня не было никаких наблюдений, — нехотя сказал землянин и взял протянутое полотенце, уже не удивляясь власти Консула над миром Раа, живым и неживым. Полотенце оказалось настолько приятным на ощупь, что, наброшенное на плечи, оно даже будто подняло ему настроение, и уже не так неприятно было вспоминать вечер в часовне. — Ты там… Ты что-то сделал со мной. Ударил взглядом, ударил огнём. Мне стало плохо, и Тим привёз меня сюда.
— Ударил огнём? — переспросил раянин. Секунду назад он сушил полотенцем распущенные волосы (и полотенце не только сушило, но сразу и расчёсывало их), но тут остановился и взглянул в лицо Андрею Строганову и чуть нахмурился. — Клянусь, я ничего не делал. Но… Может быть, из-за Присутствия? М-м-м… Пульсей де-нура. Знаешь, что это такое?
— Нет, — Андрей Строганов помотал головой. — Это на каком языке?
— На языке Творца Земли. Он ведь… Он — Свет для тех, кто благоговеет перед Ним, но Он же и Огонь, присутствия которого недостойным вынести невозможно. Если ты почувствовал удар, то, честное слово, ударил тебя не я.
Землянин с горькой гримасой кивнул головой, глядя куда-то в сторону. На пышные пальмы, на волосатые стволы, на зелёные перья кустов и синие переливчатые хвосты птиц, порхавших над райскими цветами. На лианы, почти полностью покрывшие ограждение закрытого двора с бассейном.
— «А выглядело достоинство Единого как огонь пожирающий», — проговорил Андрей Строганов с подавленным вздохом, вдруг увидев где-то позади своих глаз яркую надпись-вспышку на оболочке дирижабля. — Понятно. Я не прошёл Пробу Творца Земли.
— Как это — не прошёл?! — Аира встряхнул его за плечи, и удостоверение гражданства Консула качнулось, с лёгким деревянным звуком хлопая по такой же плашке на груди землянина. — Если бы не прошёл, нас с тобой здесь бы не было. Тимор-Алк сказал мне, что ты переживаешь из-за того, что не крещён. Андрей, считай, что ты прошёл крещение огнём и можешь по праву поклоняться Творцу в духе и истине.
— Нет, не прошёл. Получается… Получается, Лида мне не врала, и то был мой ребёнок.
— Какой ребёнок?
— Моя соседка, мигрантка из Молдавии. Ты знаешь, что такое Молдавия?
Аира повёл плечами, чуть дёрнул уголком губ, слегка прищурился, как делал всегда, когда обращался к своей эйдетической памяти, и процитировал:
— «… что знал он тверже всех наук, что было для него измлада и труд, и мука, и отрада, что занимало целый день его тоскующую лень, — была наука страсти нежной, которую воспел Назон, за что страдальцем кончил он свой век блестящий и мятежный в Молдавии, в глуши степей, вдали Италии своей…» Я знаю, что такое Молдавия. Пока Тимор-Алк вёз тебя на Жемчужный архипелаг, Творец Земли погрузил меня в сон, и я прожил целую жизнь на Земле, в твоей стране.
— Да?! Правда?!
— Правда. Это было условие Творца. Чтобы Саша Самохина спаслась от одиночества. Чтобы ты прошёл Пробу для получения гражданства в Небесном Иерусалиме. Чтобы я получил право воскресить Альбу.
— И… И что?
— Ну, как что? Работаем! — Аира улыбнулся и снова посмотрел на шезлонги. Когда они подошли, он с удовольствием расположился в одном из них, жестом приглашая Андрея занять другой. Потом раянин ткнул пальцем в воздух и что-то быстро набрал на мгновенно появившемся экране. Не успел экран погаснуть, как в поле зрения друзей появился столик-краб с напитками и закусками на плоской спине.
Аира взял длинный закрытый бутерброд, из которого торчали пышные зелёные листья разных видов салата, и с наслаждением захрумкал зеленью, как заправский кролик.
«Как же, наверное, он соскучился по здешней еде», — с тихой грустью подумал Андрей Строганов, глядя на то, с каким аппетитом раянин жуёт траву.
— Всё хорошо, — сказал Аира, похлопав его по руке. — А ты чего не ешь? Бери!
— Да как-то нет аппетита. Я, знаешь, сейчас как по башке мешком… от всех этих новостей…
— Ты это брось — «нет аппетита»! Надо есть, брат. Ты же прозрачный! А у меня на тебя вся надежда. Я без тебя не смогу Альбу воскресить. А хочешь… Хочешь, устроим охоту? Добудем кабана, нажарим отбивных, свежайших, с корочкой! Или яичницу из восьми яиц сейчас забабахать?
— Ну… Не знаю. Потом. Ты скажи, как там на Земле? В каком времени ты был? У Пушкина, наверное? Переписывал «Евгения Онегина»?
— Почему у Пушкина? — Аира быстро прожевал и проглотил свой бутерброд, чтобы говорить внятно. — Меня же в твоём времени поселили на Земле.
— Да?! — землянин даже подскочил в шезлонге. — Ты в семьдесят седьмом году родился? В тысяча девятьсот?
— Угу.
— Вместо меня?
— Нет, сам по себе. Но я, как и ты, тоже рано остался без родителей.
— А где?
— В Архангельске.
— И… что там на Земле? Как там? Получается, никакой катастрофы двенадцатого года не было?
— Нет. Вообще, главная моя задача была — реализовать все Сашины мечты. Во-первых, я женился на ней. Она же первообраз Альбы, — сиреневые глаза Аиры стали светлее и прозрачнее, когда он произнёс имя своей возлюбленной, — так что это было нетрудно.
— Ну, и как? Вы хорошо жили? Были счастливы?
— Да, очень.
Крокодил тоже взял бутерброд, откусил.
— Молодец, брат. Надо же, ты был счастлив в браке. Попал в пять процентов. Гигант! И у вас, наверное, было четверо детей?
— Нет, — сказал Аира просто. — Детей у нас не было. Но нам с Сашей удалось сделать больше. Я стал правителем твоей страны…
У Крокодила отвисла челюсть.

[old-diplomat]

— … и рождаемость в ней вышла из «ямы». Люди перестали убивать детей. Вообще, изменились. Начал я с дорог… ну, занимался автодорожным бизнесом... А там и до дураков дело дошло. Пришлось уж им поумнеть, потому что время… Нешуточное время было, да. Впрочем, на Земле всегда не до шуток, так ведь?
И он подмигнул Андрею Строганову — сильный, молодой, плечистый. Инструктор Пробы.
«Это ж какую Пробу пришлось пройти России… — подумал Крокодил с холодком в животе. — А Андрюшка остался за границей или вернулся? Или если в этом варианте будущего меня не было, то и Андрюшки не было?»
— И умерли мы с Сашей в один день, — продолжал Аира, беря со столика-краба бокал с соломинкой. — Погибли от покушения. Не знаю, этим последним пунктом так ли я выполнил её волю, как ей бы хотелось, но, по крайней мере, буква договора была соблюдена. Она окончила свои дни как невинно убиенная, а значит, имеет часть с Творцом Земли, потому что Он на Земле тоже был убит невинно. Вот. Так что всё от меня зависящее я сделал. И Саша обрела жизнь вечную, и дороги в твоей стране я оставил лучшими на Земле, и космос начали серьёзно осваивать… Ну, а теперь будем над тобой работать, Андрей Строганов.
— А… а что надо мной-то работать? Я уже в порядке. Да правда, клянусь! Вот поговорил с тобой — и жить захотелось. И Альбу увидеть, тоже живой и здоровой.
Аира окинул его быстрым острым взглядом.
— Во-первых, вывести тебя из состояния легендарной синюшной куры по руб-семьдесят пять. Во-вторых, познакомить с Творцом Земли. А в-третьих, что ты там говорил про ребенка Лиды из Молдавии?
— Аира, вот как раз об этом, пока я не забыл… Там тётка одна, на сносях... Очень просила о помиловании своего мужа. Он сейчас на станции «Вечные льды», что-то сгорело у него из-за мигрантов. Пожалуйста, подпиши, чтобы его освободили, будь другом.
Раянин нахмурился, линия его рта стала жёсткой, глаза потемнели.
— Ты будешь не против, если я перейду на язык Раа, если уж мы обсуждаем наши внутренние дела? (Крокодил кивнул, но с беспокойством начал вглядываться в лицо Консула.) Так вот, в «Вечные льды» я с большим удовольствием отправлю того безмозглого старикана, который мало того что варит хвостовку и травит беззащитного человека, так ещё и распространяет слухи, будто нас не сегодня-завтра завоюют пришельцы из другого измерения, науськанные Бюро. Особо впечатлительные граждане уже начали по этому поводу серьёзно мечтать, и мне это оч-чень не нравится.
— Аира, да ты что?! Да он вообще не о том говорил! И не травил он меня хвостовкой! Успокойся! Всё было совсем не так, как тебе донесли! Омон-Ра — мировой мужик, с ним можно в разведку идти! Тебе надо как-то… это… пройти моральное рекондиционирование после наших дураков и дорог, честное слово!

[old-diplomat]

Глава двенадцатая

«Творец-Создатель, как же хорошо!» — искренне радовался он, сидя по ноздри в целебной грязи и блаженно вдыхая солоноватый, ни на что не похожий, но очень приятный запах. Наконец-то радовался. До чего же это было приятно — радоваться, а не скучать!
А самым прекрасным казалось то, что рядом сидит Аира, его друг, товарищ и брат. Лежит на пляже, катается на волнах, играет в мяч, ныряет и плавает в бассейне, шутит и рассказывает интересные истории, от которых у Крокодила поневоле открывается рот.
«Прилетаю я как-то на Таити… Нет, действительно, прилетаю на Таити, координаты правильные, а остров йок. В общем, как в том анекдоте: нету больше вашего Хрюши…»
Но блаженство дружбы продолжалось всего сутки. Наутро следующего дня выяснилось, что Аира вовсе не собирается отдыхать вместе с Андреем Строгановым. Он находится здесь, чтобы работать над Андреем Строгановым, о чем ведь честно заявил. Над Сашей Самохиной я, дескать, уже поработал, всё получилось, галочка поставлена, процесс пошёл. Теперь на повестке ты.
Ему было бы лестно, что Консул Раа отложил все свои обязанности исключительно для того, чтобы он, Андрей Строганов набирал вес и наращивал мышечную массу, — если бы не чувствовалась в этом всём некая унизительная, типично раянская «польза». Читай, пресловутое seniority. И если бы Аира был уверен, что землянин будет неукоснительно соблюдать режим, то давно бы уже вернулся на орбиту и распространял свои управленческие импульсы оттуда. Но поскольку веры дисциплинированности Андрея Строганова нет никакой, приходилось Консулу лично гонять несознательного «товарища по Раа» на тренажёрах и стоять над душой в столовой.
Крокодил признавал, что определённый резон в этом есть: раянин, на собственной шкуре изучивший все особенности охоты, рыбалки и прочих черт заданного национального характера, не мог пустить ответственный процесс на самотёк. Но всё-таки ему хотелось общения с близким человеком, а не дрессуры. Хотелось поговорить о скитаниях вечных и о Земле. А Аира вёл себя с ним, как инструктор Пробы: вижу цель, не вижу препятствий…
— Ты меня кормишь прямо как на убой, — хмуро бормотал землянин, жуя и глотая через силу. — Помню, в одной фантастической книге капитан корабля сам следил за тем, чтобы его подчинённые перед полётом съедали положенную норму. Бред какой-то…
Аира, секунду подумав, уже цитировал:
— «Дауге с пылающими ушами сел и с ожесточением вонзил вилку в злополучный кусок. Никто не сказал ни слова и не взглянул в его сторону. Обед закончился в гробовой тишине, и Ермаков не спускал с Дауге глаз до тех пор, пока нарушитель режима не подобрал с тарелки корочкой остатки подливы».
— Ы-ы! Тебе не кажется, что это тоталитаризм и волюнтаризм, причём какой-то сказочно-долбо…
— Это тоталитаризм и волюнтаризм, — оборвал его Консул, — но с тобой по-другому нельзя. Андрей, ты прекрасно понимаешь, что от тебя зависит наше будущее, — и всё равно филонишь. Ну, как же так? Почему ты опять пропустил полдник?
— Я общался с мальчишкой, моим земляком. Он пытался сдать Пробу, чтобы выскользнуть из-под пяты матери, но у него, конечно же, ничего не получилось. И вот… Расстроен, конечно. Звонил, чтобы спросить у меня совета. Ну, и разговор получился долгим. Парень рос без отца, а мать его, Галина, — ну просто каток-асфальтоукладчик! Танк! Хотелось этого Борьку немного подбодрить…
— Можно было есть за разговором.
— Аира, ты понимаешь, что меня тошнит от вашего условно-досрочно-этического мяса?
— Оно натуральное.
— Но меня всё равно тошнит! Я отвык есть столько мяса!
— Ешь кашу с фруктами. Только, пожалуйста, через каждые два часа.
— Меня тошнит оттого, что ты меня используешь! И вообще, я договорился съездить с Борькой на Белый остров.
— Это исключено.
— Я дал слово. Аира, ну ты же сам рос без отца! На мальчишку просто больно смотреть!
— Андрей, ты знаешь, что такое приоритизация целей? Ты дал слово мне. Если твой Борька напустит сопли и слюни в платок или даже лужу в постель, от этого никому не будет ни холодно ни жарко. А если у меня не хватит сил вернуть Альбу, Раа пропадёт. Пока твои клетки не восстановят возможность накапливать энергетические резервы, я тебя никуда не отпущу. Когда дело будет сделано, можешь хоть усыновить этого щенка, хоть околеть на Белом острове, я тебе и слова не скажу. Ты хозяин себе. Но сейчас будь добр соблюдать режим. Времени совсем нет, а ты по-прежнему худой как щепка!
— Ну и что? Я, слава Богу, никогда не был жирным.
— Андрей, ты жить хочешь? Жуй! Если бы я мог привлечь к этому делу ещё кого-то ещё, кроме тебя, уж поверь, я бы оставил тебя в покое.
— Осмелюсь заметить, Консул, что такая постановка вопроса меня, как бы это помягче выразиться, очень огорчает. Если я как донор уже выгорел, так найди себе, в самом деле, каких-то других помощников. А я уеду на Белый остров и буду, как ты выразился, там околевать.
— Извини. Я грубо выразился. Просто ума не приложу, почему ты не восстанавливаешься… Меня это ужасно беспокоит. Ещё никогда я не был в таком цейтноте, и… В общем, не хочу, чтобы с тобой, бродяга, случилось что-то непоправимое.
— Аира, ты можешь объяснить, в чём проблема?
— В том, что с точки зрения закона я иду на преступление.
— Так ведь ради спасения Раа!
— Ради Раа я уже шёл на стабилизатор. Ты помнишь, сколько шуму было в Малом совете? Меня спасло только чудо. Вернее, меня спас ты. Ты заслонил нас собой от Бюро. Ты хочешь, чтобы я начал рассусоливать, как ты мне дорог просто как друг, а не как донор?
— Не хочу. То есть, может, и хотел бы, но от тебя доброго слова не дождёшься, это я уже давно просёк. Только приказы и це-у.
Аира вскинул на Крокодила мутноватые сиреневые глаза:
— Ты хочешь сказать, что со стороны я выгляжу неблагодарной сволочью?
— Дружище, это, наверное, из-за лингвопроблем. Ты недопонимаешь меня, я недопонимаю тебя. Просто иногда возникает впечатление, что ты за системой не видишь людей. Вот как мне теперь быть с тем же Борькой? Я обещал показать ему часовню. Поговорить с ним о Земле. И о Пробе тоже… в общем, по-человечески. И если Альба воскреснет, ты сможешь её как-то приветить? Как любимую жену? Не давать приказаний шагом марш и вон отсюда, потому что ты так решил. Ты же ещё не забыл Сашу Самохину? Или уже выветрилось, как сон?
— Я ничего не могу забыть, — сказал Аира тихо, но очень чётко. И добавил фразу, на восприятие которой Крокодил не сразу переключился, потому что Аира сказал её по-русски. — Встреча двух личностей подобна контакту двух химических веществ: если есть хоть малейшая реакция, изменяются оба элемента. Цитата по: Карл Юнг, «Метаморфозы и символы либидо». Скажи, Андрей, только честно: твоя планета сильно изменила меня?
«Тяжела шапка Мономаха», — подумал Андрей Строганов, а вслух сказал:
— У вас на Раа я хорошо прочувствовал, до чего же важно, чтобы другой человек был целью, а не средством. И когда Альба говорила, что твоя самоуверенность её пугает, это же было ещё до того, как ты узнал о Земле. Знаешь, когда мне было плохо… вот сейчас… когда я чуть не умер и был возле тёмной реки… Как это место называется? Ты говорил слово…
— Бардо.
— Да, точно. Бардо. Так вот, там я дал слово Творцу, что буду жить целомудренно. В полном воздержании до конца моих дней. Чтобы мой сын всё-таки родился, но только в хорошей семье. А второй чтобы не был убит в утробе матери. Вот. Может быть, тебе тоже нужно дать слово? Что ты будешь с Альбой как-то… мягче, что ли. Понимаю, профессиональная деформация и всё такое. Ты прожил много жизней во снах, в боковых временах, тебе страшно много лет, и ты ничего не забываешь…
Аира снова поднял глаза — на этот раз они были серые и ясные — и пристально посмотрел на Крокодила. Тот кашлянул (горло перехватило), но всё-таки закончил свою мысль:
— Ты построил дороги в моей стране — это уж точно за гранью возможного, тут я снимаю шляпу. Но если ты хочешь быть ещё и человеком — настоящим человеком, а не только дестаби — нужно учиться беречь тех, кто тебе дорог. Я не себя имею в виду, мне-то что, не сахарный, не растаю. А вот женщины — они другого подхода требуют. И когда я представляю, как Альба воскреснет, а ты начнёшь ей объяснять, как лебёдка тянет трал, то солнцу точно настанет абзац.
— Подожди-ка, — сказал раянин сухо. — Когда ты пытался трудоустроиться после Пробы, система предлагала тебе стать донором спермы?
Андрей Строганов растерялся.
— Ну… да, — пробормотал он. — Ещё, помню, подумал: на кой ляд вам моя сперма? Но я же отказался! Я же на белковом заводе…
— Понятно, — Аира нахмурился, озадаченно потёр подбородок. — А что там насчёт слова, которое ты дал Творцу?
— Ну, как что. Говорю же, обещал, что больше не прикоснусь к женщине даже в мыслях. Чтобы на Земле было всё хорошо. Жаль, что ты пропустил мои слова мимо ушей.
— Я не пропустил, я просто в ауте, Андрей…
Всё такой же хмурый и явно озадаченный некоей внезапно открывшейся проблемой, Аира ткнул пальцем перед собой, а затем, размножив несколько мерцающих экранов, перебрал их один за другим.
— Да, точно. Фамильный портрет не солгал. Плоский хлеб, как же не вовремя…
— Что случилось?
— У тебя сейчас намертво блокирована выработка тестостерона, а раньше ты находился в высшей лиге… Ладно, неважно, я что-нибудь придумаю. Там, на поляне, есть двенадцать старых платанов, им больше тысячи лет. Если уж я иду против закона о естественности смерти, то уж за экологическое преступление тоже как-нибудь отвечу. Надеюсь, ты не оставишь Альбу без помощи, если со мной что-нибудь случится? Дай мне слово прямо сейчас, что если меня не станет, ты помиришь её с Тимор-Алком, а если Шана будет требовать её смерти, защитишь перед судом. Ты полный гражданин, у тебя есть для этого все права.

[old-diplomat]

У Крокодила отвисла челюсть.
— Аира, да объясни ты толком, Пылающий, блин, Костёр! Что у тебя за новые идеи самоубийства? Я ничего не понимаю из того, что ты говоришь!
— Что объяснять, Андрей? Особенность твоего организма — жёсткая зависимость энергетического баланса от половой сферы. Я всё время упускаю это из виду. Если мы сейчас принудительно эту цепочку разомкнём и закачаем в твои митохондрии дополнительный запас энергии, ты будешь страшно мучиться от похоти — а толку-то... Как донор экстра-класса ты уже не восстановишься. И если я погибну, обещай, что поможешь Альбе вернуться к жизни в обществе.
— Что значит — «блокирована выработка»? — спросил Крокодил, до которого только сейчас дошёл смысл сказанного раянином. И похолодел. В секунду он забыл и о своём раздражении на друга, и о страхе за него. — Это… химическая кастрация, что ли? Я… я уже не мужчина?!
— Что? — теперь переспросил Аира. Он был совсем на другой волне. — А-а, не переживай, на сверхзадачу хватит. Из гипофиза.
— На к-какую ещё сверхзадачу?
Аира сосредоточил взгляд на глазах землянина. Тени ушли с его смуглого лица. Он думал о чём-то своём — и уже придумал. Принял решение. Он уже снова был на высоте.
— Ну, поговорка же. «Мужчину делает сверхзадача». Но… да, точно, тебе такого не говорили. Ни дома, ни в школе, — снова короткая пауза, лёгкие тени на лице, как облачка, скрывающие солнце, и вот оно снова светит. — Ничего, Андрей, не раскисай. Перед тобой стоит не одна, а несколько сверхзадач. Поправить перекосы в нашем мироздании. Найти себе дело по душе. Нарастить недостающие нейронные связи. Теперь вот — позаботиться об Альбе. Чтобы её талант не пропал. По-моему, более чем достаточно, чтобы держаться в тонусе. Помнишь? «Небо рухнет на землю, перестанет расти трава — он придет и молча поправит все, человек из Кемерова».
— Это, что же, я теперь… «День рожденья Коли превратился в праздник Оли»?!
Физиономия Крокодила вытянулась, как на картинах Петера Мунка, и зрелище озадачило раянина.
— Андрей, ты чего? Какого Коли? Творец-Создатель, ну что же ты всё принимаешь так близко к сердцу… Ну, ладно, ладно, я не буду поручать тебе Альбу. Клянусь. Я всё сделаю сам. Не брошу тебя на Шану. Только успокойся.
— Аира, это правда? Что я кастрат?! Плоский хлеб! Я постоянно заваливаюсь в депрессию, не могу подкачаться, плачу по ночам…
— Э-э… А ты плачешь?
— Да!
— М-м-м… Поплакать бывает полезно для очистки совести. Я в первые дни после возвращения с Земли тоже плакал, чтобы омыть душу. И вообще, ты же дал слово Творцу Земли. Он принял твоё обращение и, зная тебя, устроил всё наилучшим образом. Можно сказать, помог буквально на физическом плане. Разве нет?
— Ни хрена себе помощь… Аира, плоский хлеб, ты, что, не понимаешь?!
— Твоей истерики — не понимаю. Что за детский лепет… Если тебе так нужны привычные утренние эффекты, ну, выкосишь свою траву в доме, посадишь другую.
— И что?!
— Будешь через кожное и лёгочное дыхание получать стероиды извне. Ну, налепишь гормональный пластырь. Тоже мне, трагедия… Ну, не будешь моим донором — да, жаль. Не всё же мне, в самом деле, использовать тебя, как батарейку. Ты прав, с моей стороны это эгоистично и неэтично. Главное что? Что ты говорил с Творцом… на берегу очень тихой реки… Просто прими как факт, что Ему видней, как с тобой работать. Чтобы ты стал чем-то большим, чем морская пена.
Крокодил разозлился:
— Ни хрена себе! А что же тогда трагедия?! Ты… ты же по жизни импотент, огурец ты стерилизованный! А я… Да, я дал слово, но… Но я не хочу так… принудительно! Я хочу быть здоровым!
Раянин снисходительно фыркнул:
— «Я дал слово, но» — Андрей, извини, но в этом весь ты. Вернее, квинтэссенция худших черт твоего характера. Трагедия — это, прости меня, вести такую жизнь, как ты вёл на Земле. Но ты восстанавливаешься. Ты на правильном пути. Молодец.
— Покажи мне эти документы! — потребовал Крокодил. — Ну, карту эту медицинскую, или куда там ты смотрел? Я хочу понимать, что со мной не так!
— Пожалуйста, — Консул вызвал из воздуха экран и в два тыка вызвал искомое. — Вот, читай.
«Тебе химическую формулу?» — вспомнил землянин такой же издевательский ответ вопросом на требования прояснить действие галлюциногена Пробы на его психику.
Плоский хлеб… Хотя это был стандартный печатный текст, а не рукописный шедевр медицинского почерка, Андрей Строганов смог распознать только своё имя, возраст, пометку «мигрант с Земли», слово «полипептидный» и словосочетание «ингибирует нейроны, стимулирующие возникновение аппетита».
А уж формул было, как блох. Они мерцали разноцветными молекулами, то появляясь, то исчезая, прыгали и крутились вокруг осей.
— И где… это видно? — спросил Крокодил уже тише. — Что у меня нет тестостерона?
— Кто сказал, что нет? Есть. Просто заблокировано основное депо. Вот, — Аира ткнул пальцем в жирную многоцветную молекулу, и она развернулась, как тоннель метро. — Нет катализа электронов редуктазы. Внутренняя электростанция отключила эту линию, потому что для организма важнее восстановить выработку дофамина, чем спермы. Когда здесь были сильные связи, — он снова потыкал пальцем, и разноцветные шарики расплылись в вытянутые туманные эллипсы, — я мог включаться в твой контур через электрическое взаимодействие. То есть я и сейчас могу, но ты рискуешь получить белокровие и тяжёлый остеопороз. Хрупкость костей.
— И это со мной навсегда?
— К живому организму нельзя применить слово «навсегда». Живое непрерывно изменяется.
— А разве ты не можешь достроить мне эти связи? — с надеждой спросил Крокодил, употребляя раянское выражение, значение которого вызывало ассоциацию с земным «опохмелиться».
— Кто заставлял тебя пить хвостовку и закусывать стручками? У меня нет этих ферментов в таком количестве. И если честно, я бы не хотел сейчас рисковать, когда мне предстоят серьёзные энергозатраты. Поговори с твоим лечащим врачом.
— Она женщина. Она меня не поймёт.
— Я тоже не понимаю. У тебя полностью взрослый, давно сформировавшийся организм. Выработка дофамина пошла, нейроны реагируют, это главное. Для поддержания гормонального фона хорошо работает гипофиз. В твоих планах нет обзаведения детьми. Раньше ты пресекал их появление всеми доступными тебе способами — с какой стати вдруг стало проблемой то, что никогда не являлось твоей жизненной задачей, даже третьестепенной? Почему ты не говоришь «мечты сбываются»? Или… Или всё-таки следует отправить Омон-Ра в «Вечные льды» за членовредительство?
— Нет, — вздохнул Андрей Строганов, опуская глаза. На низеньком столике, перед которым он сидел напротив Консула, недоеденная отбивная давно остыла. — Не надо его в «Вечные льды». Он же хотел, как лучше.
— Кстати, жена Тиман-Таса родила мальчика, и благодарные родители назвали его в твою честь, Андри-Тас. Фейерверков по этому случаю не было, но, видишь, твоё имя вошло в нашу ономастику. Чему лично я очень-очень рад. Был бы у меня сын, я бы тоже назвал его в твою честь
В голосе Аиры и вправду звучала неподдельная теплота. Землянин поднял глаза.
Консул Раа действительно был рад чужому счастью. И в его словах, наверное, содержалось некое истинно раянское утешение.
В книжечке про Аистёнка Кича, которую Андрею читала бабушка, у искалеченного героя тоже не было своих детей, но он поставил на крыло птенцов, оставшихся сиротами после гибели Аси, его подруги детства.
— Значит, ты его помиловал? И сказал им, что по моей просьбе?
— Да. Если мой лучший друг попросил, почему бы не помиловать? Это моё право, как Отца отцов.
— А если… — пролепетал Крокодил, — если вдруг Творец Земли решит, что достаточно испытывал меня, и разрешит мне… ну, встретить свою любовь, жениться… Как ты думаешь, это возможно, чтобы у меня на Раа были дети?
Аира с удивлением приоткрыл рот. В более глубоком замешательстве Андрею Строганову видеть правителя Раа не приходилось.
— Ну, Андрей, с вами не соскучишься! Как в том фильме: «Только что вешался — сейчас простудиться боится». Тебе не приходит в голову, что если твои вопросы будут решаться на таком уровне, то уж что-что, а редуктазу подлатают наверняка? Так, всё, хватит. Вопрос выяснился, вопрос снят, — Консул хлопнул ладонью по столешнице и встал, не касаясь руками пола. Поднялся и Крокодил. — Выписывайся, поезжай домой и ищи смысл жизни. Как только разгребусь с делами, сразу приеду к тебе. Помнится, ты говорил, что твой дом — мой дом. Хоть эти твои слова остаются без изменений?
— Конечно, Аира, о чём речь!
— Отлично. Возьми учебник биологии для младшей школы, почитай на досуге. «Вот учебник английского языка, выучить от сих до сих, приеду — проверю!» Идёт?
— Идёт. Слушай, а моя трава? Мне, в самом деле, нужно её выполоть?
— А? В принципе, можешь оставить. Она же самоподстраивающаяся. Хорошая трава, лучшая модель этой серии, очень освежает воздух. Жалко её убивать.
Из кадки с пышной карликовой пальмой, украшавшей столовую, выскочил побег. Через две секунды между Крокодилом и Аирой ввинтился цветок-коммуникатор
— Андрей Строганов? С вами хочет говорить Советник Эстуолд.
— Что там ещё случилось? — с беспокойством проговорил Аира.
Появилось лицо счастливого Тимор-Алка, а ниже — лицо Лизы, которую бронзовокожий красавец-метис прижимал к своей груди. И Крокодил уже догадался, о чём пойдёт речь.

[old-diplomat]

— Андрей, привет! Аира, как хорошо, что вы там вместе! Вот, Лиза оказала мне величайшую честь, согласилась стать моей женой. Мы приглашаем вас, как наших родственников, на праздник танца в Сиреневой общине, где объявим о нашем браке.
— Мы пришлём вам программу праздника и будем так счастливы, если вы сможете найти время для того, чтобы благословить нас перед семью звёздами! — скороговоркой проговорила Лиза. — У вас получится?
Она была похожа на утро — но совсем не на то бессолнечное холодное утро, когда роса, и озноб пробирает до костей. («Меня не надо жалеть и поддерживать. Я сперва верну свою силу, а потом посмотрим», — сказала она в ответ на растерянное блеяние Крокодила. На его жалкое «почему же ты уходишь?»)
Теперь вся она была радость и свет, и Андрей Строганов с полной откровенностью мог сказать, что никогда не знал её. Такую — не знал, а значит, не знал совсем.
Аира что-то говорил — поздравлял, наверное, звуки его голоса были такими же яркими, как солнечные блики на стенах столовой — а Крокодил всё спрашивал себя: может ли он, как собака на сене, взревновать. Нет, конечно… Но он был слишком потрясён своей полной физической негодностью, чтобы и по-настоящему порадоваться за Тимор-Алка (и за Лизу, конечно, тоже — хороший приз отхватила, куда там ему, убогому, тягаться с дестаби Эстуолдом!). В глубине души он всё-таки считал свой донорский пост при Консуле знаком исключительной нужности и важности для Раа. И уж совсем-совсем в глубине жила у него тень надежды, что Лиза однажды придёт в его плетёный дом и захочет остаться.
Теперь Андрей Строганов был стопроцентно пустым местом.
— Поздравляю, — поспешно произнёс он, когда услышал тишину. — Тим, ну вот, а ты говорил, что не найдётся женщины, которая полюбит тебя просто так, не за индекс или цвет волос… Лиза, ты даже не представляешь, с кем ты решила создать семью! Это же сверхновая, а не человек! Солнце на ладонях! Тебе просто сказочно повезло!
— Почему же, очень хорошо представляю! — чирикнула рыжеволосая девушка. — Спасибо, Андрей, что познакомил нас и… и так радуешься за нас!
Когда цветок-экран свернулся, Крокодил произнёс в пространство:
— Надо же, парень берёт все призы… А ты помнишь, какой зелёной соплёй он приехал на Пробу? Как его тошнило от страха?
— Это же Альба! — радостно рассмеялся Аира. — Она из чего угодно могла сделать конфетку.
И Андрей Строганов вдруг поймал себя на мысли, до чего же завидует Консулу Раа. Белой завистью, да, но такой бесконечной…

[old-diplomat]

Глава тринадцатая

Дома было хорошо. Да что там, дома было прекрасно!
Во-первых, удивительно чисто — никакой пыли, никаких запахов застоявшегося мусорного ведра или запылённого пола. Только свежесть трав и близкого леса.
Во-вторых, стоило ему войти в большую просторную комнату, как немедленно зажурчал ручеёк питьевого фонтанчика, приветствуя хозяина. И до чего же было приятно ткнуться губами во вкусную прохладную воду!
В-третьих, помыться дома под скромным душем однозначно лучше, чем купаться в бассейне со всеми удобствами, но в больнице.
В-четвёртых, оказалось, что он здорово соскучился по лесным звукам. На побережье в благостное шуршание волн по пляжу то и дело врывались противные крики морских птиц. А здесь его встретили почти родные трещотки условных дятлов, кваканье условных лягушек и уханье настоящих сов. Хорошо, что хоть совы — это совы. Не летучие мыши. Такие же, наверное, как в передаче «Что? Где? Когда?». Надо бы выйти ночью в лес да заглянуть им в глаза, этим местным достопримечательностям. А потом книжку написать. «Серая Сова — друг белого человека».
В-пятых, кто-то (ну кто же ещё, кроме Тимор-Алка?) распорядился провести в его «плетёную корзину» пищевую линию и оставил подробную инструкцию пользования.
А уж как его обрадовало здоровое чувство голода в родных стенах!..

«Так, а сколько же у меня ресурса на всю эту ресторанную красоту?» — озаботился Андрей Строганов после изучения меню согласно инструкции.
Информационная система немедленно отреагировала на запрос. Угу. Как говорила бабушка, на булавки хватит. В данном случае — на сухарики. С запасом лет так на сто. Начислили кое-что за восстановление памятника экзотической архитектуры, составляющего культурное наследие Раа.
— И что там в той писульке было сказано? Ингибирует нейроны, отвечающие за аппетит? — сказал он вслух, обращаясь к индикаторной панели, выполненной в виде двух фасеточных глаз. — А вот фигушки вам, ничего не ингибируют!
Есть ему действительно хотелось зверски.
Из санатория морским транспортом (на сей раз похожим на бублик на воздушной подушке) его довезли до материка, а там он сел в монорельсовый вагончик, который непостижимым образом знал, где у Крокодила дом.
Или постижимым? Просто надо уже постигать, а не валять дурака.
По дороге он наблюдал за пейзажами и думал о том, как же Творцу Раа нравятся громкие спецэффекты. Никаких берёзок и рябин, задыхающихся от городского смога, никаких серых осин и чахлых кустиков, никаких однообразных полей и перелесков — только пальмовые леса, густые кустарники с огромными цветами, горы со сверкающими пиками и фантастической глубины каньонами, а если уж равнины, то непременно с фиолетовыми озёрами и бирюзовыми реками. И бесчисленные острова с пышной разноцветной растительностью. И смуглые тореадоры со сверхзадачей.
«До чего же вы все интуристов обожаете, а среди них, между прочим, разные попадаются. Так, стоп-стоп-стоп. Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии. Безусловно, пить надо меньше, Строганов. Это тебе говорила ещё Тамила Аркадьевна… которая, к слову, никогда не видела меня пьяным — но ведь интуитивно догадывалась, мать честная…»
На всём пути следования у него не проскочила ни малейшая мыслишка о еде. И ни попутчики, хрустящие дорожными бутербродами, ни попутчицы в пальмовых юбках с цветочными гирляндами вместо лифчиков никак не отвлекали его от мыслей о смысле жизни.
«Хорошо ему говорить: ищи. Где?! Пробовал сунуться на курсы пилотов — нет связей, на курсы морского транспорта — нет связей; на курсы операторов мезоядерной станции — нет связей. Нет связей даже для курсов сварщиков! Так что возвращайся, друг ситный, в своё пэ-тэ-у при белковом заводе и радуйся, что хоть к какому-то делу можешь пристроить свою тушку».
Но стоило Андрею Строганову переступить порог своего дома, сбросить сандалии да войти босыми ногами в волны сочной тёмно-зелёной травы, которая буквально на глазах изменила окрас до светло-зелёной, — и аппетит появился!
И такой аппетит, что первый блин комом, доставленный пищевой линией, показался ему кулинарным шедевром.
Он заказал двадцать штук таких же. И съел с превеликим наслаждением.
— Я человек первого порядка! Я сверкающий бой с одной ногой на земле, а другой на небе! — сказал он вслух, с удовольствием прислушиваясь к себе. А потом даже запел: — Я беспечный русский бро-одяга родом с берегов Во-о-олги! Ел, что попало, и пил, что Бог пошлёт под песни соловья и иво-о-олги! Я пил в Петербурге, я пи-и-ил в Москве, пил в Костроме и в Ряза-а-ани! Ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля! Закусывал траво-о-ой и гриба-а-ами! Я упал в Енисей, я выплыл из Невы, хотя, может быть, это была При-и-ипять. Но я вышел элегантно сухо-ой из воды и немедленно нашел, с кем здесь вы-ы-ыпить! А что наверху — то и внизу-у-у, а душа — она как печная тя-а-ага! Куда бы я ни шел, везде вокруг Эде-е-ем, ведь я беспечный русский бродя-а-ага! И трава-а у меня — что-о на-адо трава! Боре Гребенщикову и не сни-илось!
По ассоциации вспомнился Борька.
В пути, в ожидании вагончика монорельсовой дороги, Крокодил пообщался с парнишкой из Ужгорода по коммуникатору. Извинился, что в ближайшее время вынужден изменить свои планы и отложить обещанную поездку на остров. «Понимаешь, у моих друзей свадьба, а я толком не знаю, что нужно делать. Ну, там, костюм пошить, подарки подготовить… Ты не в курсе, как у них принято на свадьбу наряжаться? Пальмовые юбки обязательны для всех или только для молодожёнов?» Борька только плечами пожал — не знаю, мол.
Галина правду говорила, парнишка был тихий. Нескладный, некрасивый, нелюдимый. Хотя, конечно, трудно было требовать от человека громкого звучания после проваленной Пробы... Родным, заменённым на язык Раа, был у него венгерский, но — что привело Андрея Строганова в большой восторг — русским Борька владел как вторым родным, и был этот язык у него совершенно аутентичным. Остался в нейронных связях нетронутым, а не перезаписанным. (Крокодилу так и представлялся собственный мозг в виде сферического DVD-RW, в который по новыми прожжённым дорожкам записали стёртую прежде музыку.)
Андрей Строганов узнал, что бывший землянин Борис, бывший гражданин бывшей Украины сейчас работает вместе с матерью на ферме по разведению арахнид. Пауки давали экономике Раа особо прочные нити разного сортамента, шерсть и «молоко» — выделения, из которых делали препараты для прививок от песчаной горячки. Всем, кто работает на Втором спутнике, даже вахтовым методом, обязательно нужны прививки от песчаной горячки.
«Господи, пауков стригут…» — пробормотал тогда Крокодил, и вот тут-то Борька разговорился. Андрей Строганов узнал, какое это со всех сторон полезное насекомое — паук, и какого мастерства Борис Асталош (ещё только начинающий специалист!) достиг именно в стрижке. Любой овцевод на Земле позавидовал бы. И голос у паренька окреп, и спина выпрямилась, и даже глаза заблестели. Что поделать, на Раа нет крупных животных с шерстью — откуда им взяться при таком мягком климате? — так что вся более-менее волосатая живность, от кротов и мышей до пауков и гусениц, целенаправленно разводится, как мериносы и ламы на Земле. Потому что для работы в космосе, а тем более для подготовки к переселению нужны материалы с большой теплопроводностью. Никакие искусственные нити не сравнятся по прочности и лёгкости с паучьей шерстью. На вакуумном морозе можно работать только тогда, когда под скафандр надет арахнидовый комбинезон.
А ещё, сообщил Борька, у них в общине доят тлей и невредных комаров (вредные на Раа, понятное дело, никогда не водились). Из «молока» первых получают сахар, а из крови вторых выделяют симбионтов, которых используют как живые приборы при обследовании печени. У хозяина-покровителя, который опекает Галину и Борьку, большая ферма, на ней работает практически всё население его общины. И полноправные граждане, и зависимые.
«В общем, даже тлей на Раа подковали и запрягли, — понял Андрей Строганов. — Прям клуб поклонников Чернышевского. Тот тоже во всём пользу искал, до маразма доходя».
Но ему было очень приятно общаться на русском языке, поэтому он прослушал лекцию и про пауков, и про тлей, и про комаров.
Прощаясь, Крокодил постарался подбодрить парня словами Аиры «проваленная Проба — это ещё не проваленная жизнь, да ведь теперь можно и пересдать», но Борька сказал, что на пересдачу у него нет шансов, потому что регенерация тканей — это что-то вообще за гранью представимого. А потом скомкано попрощался (небось Галина замаячила на горизонте) и отключился.
И Крокодил сел в свой вагончик и начал наблюдать пейзажи Раа в меланхолическом раздумье, а Борька, скорее всего, вернулся к своим паукам.

[old-diplomat]

«Да, спасибо Шане за её траву! — подумал Андрей Строганов, с превеликим удовольствием растягиваясь на травяном ковре. — Вот дам волю воображению и представлю, что бабушка Шана только делала вид, будто выбирает опцию из каталога напольных покрытий. На самом деле она достала семена из загашника... Да, из такого ма-а-аленького потайного ящичка, в котором у неё хранилось приворотное зелье для дестаби Олтрана. Со всеми прилагающимися эффектами. За государственными делами да при старой грымзе-жене он был совсем никудышный, это уж как пить дать. А вот при молоденькой секретарше Шаночке, да с такой травой — очень даже ничего! Тайные знания... запретный плод... и это всё в стихах. Нет, со стихами у них как раз напряжёнка, а Саше Самохиной зачем-то нужны стихи. И не просто стихи, а песни. Вопрос: зачем Саше нужны песни? А зачем Шане сеять у меня спецтраву для кремлёвского старца? Не для того же, чтобы приворожить к себе некондиционного белокожего мигранта, который годится ей разве что в очень младшие сыновья? Фу, Крокодил Андрюша, перестань пошлить...»
Наверное, он даже задремал, убаюканный покоем родных стен, потому что от искусственного голоса коммуникатора, который вылез из травы у его уха и свесился подсолнухом к лицу, дёрнулся и чуть не въехал носом в мерцающий прибор.
— Андрей Строганов? С вами хочет говорить Борис Асталош. Принять?
— Да-да, — хрипло сказал Крокодил, отодвинул цветок от лица и сел. За окном стояла ночь, из открытого окна тянуло лесной прохладой. Хорошо бы сейчас накрыться шмелиным одеялом, но он отослал шмелей по адресу владельца, насекомые на его глазах рассыпались, потом собрались в рой и улетели.
«Кстати, может, Борькина община продаёт одеяла из паучьей шерсти? Или, как это сказать, обменивает на ресурс? Сейчас спрошу. А вообще-то странный звонок посреди ночи... Только что же говорили с ним. Может, что-то случилось?»
— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — уважительно обратился Борька, глядя на Крокодила из экрана коммуникатора. — Я, наверное, очень поздно...
— Да, нормально, не сплю. Какие-то проблемы?
— Даже не знаю...
— Давай-давай, говори, как есть. Что у тебя случилось?
— Тут такое дело...
— Из-за какой-то девчонки не спится тебе, что ли? Мама хоть не подслушивает?
— Не подслушивает.
— Ну, давай, излагай.
Изложил Борька буквально следующее. В школе, понятное дело, Борька был Обида-Мученик — друзей не имел, учился по программе для мигрантов и вообще, держался тише воды ниже травы, потому что жизнь, нежданно-негаданно данная ему в самом начале лихих девяностых при распаде всего и вся, научила его большой осторожности.
И конечно, у него не было ни малейшей надежды на внимание противоположного пола. Ни на Земле в родном городе, который воспитал его скорее вместо матери-челночницы, чем наравне с ней, ни тем более здесь, на солнечной Раа, посреди изобилия и тихого достатка.
Разумеется, мать уже нашла ему потенциальную невесту — девушку-мигрантку с Дару, всего на пару лет старше Борьки. Ночью не видно, с лица воду не пить, детей всё равно не будет («...да и какой из тебя отец? такая же тряпка, как твой биологический...» — как будто Борька сам выбирал себе отца, а не Галина залетела от невнятного проводника, который одно время помогал ей провозить контрабанду через Чоп). А ресурс дают хороший, если зависимый женится на зависимой.
Но тут пришло к Борьке спасение. Или наказание. В общем, как всегда бывает в таких делах, случилось невероятное.
— Вы аниме «Хитохира» видели? Не видели... В японском языке есть поговорка: «Одна жизнь — одна встреча».
Тихий Борька преобразился ещё больше, чем когда рассказывал о своих пауках. Всё лицо его стало твёрже, и даже обрисовалась кое-какая челюсть на месте скошенного подбородка. С белокожей зеленоволосой девочкой-метиской он познакомился совершенно случайно. Просто шёл по своему посёлку, и вдруг увидел за сплетением листьев и веток зелёной изгороди зелёные глаза. Заметил зелёное на зелёном — и...
— И пропал казак, — подытожил Андрей Строганов. — Это потому ты рискнул поехать на Пробу? Ради неё? Надеялся на чудо, чтобы отвязаться от матери и самому решать свою судьбу?
— Да. Надеялся. Но чудес не бывает. Даже на Раа.
— Ну, не вешай нос! В чём проблема-то? Можешь через своего хозяина-покровителя подать петицию в ювенальную прокуратуру. Что мать тебя гнобит, и всё такое...
— Нет, Андрей Васильевич, не могу я подать петицию. И моя мать тут ни при чём. Мы с Ланой... её Лана зовут... Все у нас, конечно, знают, что она живёт у своих родственников, но, понимаете, они её никому не показывают. Нет, её, конечно, не держат в подвале на привязи... и прочие эти страшилки для детей... Она даже работает, удаленно, разрабатывает этикетки для флейсов... У неё прекрасное воображение... и такой талант! Неважно. В общем, буквально сразу после нашего с вами сегодняшнего разговора мы с ней встретились, и она сказала, что, похоже, ждёт ребёнка. И я просто не знаю, к кому обратиться за советом, что нам делать. Вряд ли это мой ребёнок физически... по хромосомному набору. Скорее это... ну... воображаемое существо. И страшно даже представить, какова будет реакция её матери, да и моей тоже, а главное — не знаю, какие будут последствия для моего хозяина. Потому что любая община борется с появлением метисов, а тут метис, получается, уже в квадрате, и моего хозяина ждёт нехилый втык. Что не уследил. Я всегда был на хорошем счету, а тут устроил всему обществу такую подляну...
«Мне впору повесить на двери табличку: комиссия по помилованию при президенте Российской Федерации, — подумал Крокодил, глядя в тоскливые глаза юного земляка. — Или Аиру сразу царём выбрали? Монархисты выбрали царём, а антимонархисты устроили покушение...»
— По-моему, — сказал Андрей Строганов, — ты слишком сильно боишься за себя, а про девчонку совсем не думаешь. Может, посёрчить в сети, как такие прецеденты разрешались?
— Да сёрчил я! Не было ничего такого! Или это закрытая информация, или, действительно, полная новелла. Метисы, знаете, совсем непривлекательные в глазах коренных граждан. К тому же, считается, что они абсолютно стерильны. И вот...
— «Никогда такого не было — и вдруг опять», — процитировал Крокодил, усмехнувшись.
Борька кивнул. Он был некрасивый, тонкошеий, узкоплечий — но не жалкий. Это был мужчина с востребованной профессией, которого любила женщина и хотела от него детей. Он искал возможности, использовал связи — и нейронные, и личные — чтобы спасти свою семью. Он был выше Крокодила на голову, если не на две, хотя вряд ли достал бы до плеча, если бы они встали рядом.
— Эх, ты, первопроходец, — вздохнул Андрей Строганов. — Ну, не паникуй. Тебе же завтра вставать на работу, к твоим домашним животным? Вот и ложись спать. Утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь придумаем. Твоя зазноба хоть не боится пауков?
— Нет, не боится. Она мне тут такую идею подсказала по гибридизации... Да мы вообще не представляли, что нам опасно встречаться!
— Э-э, брат, там, где мужчина и женщина вместе, там всегда опасность. Это я тебе из опыта скажу. Из глубоко и лично выстраданного. А если бы представляли? Что-то мне не верится, что разошлись бы ромашки собирать на лужайке.
— Так вы нам поможете? — с надеждой спросил Борька.
— Чем смогу — конечно. Твой тёзка, Борис Гребенщиков... Помнишь такого?
— Ну, я больше зарубежный рок слушал...
— А зря. Так вот, у него хорошие слова в одной песне были. «А так по жизни я анахорет, молитвенен и беззабо-отен, но в обычный день я спасаю двух-трех, а в праведную ночь — до трех со-отен». Это как раз наш случай, а? Давай я обвенчаю вас в нашей часовне, как святой Валентин? А на суде скажем, что брак был совершён по ритуалам и обычаям Земли. Мол, ты обратился ко мне как к старшему, наиболее статусному земляку. У меня так прокатило один раз с этой формулировкой, «ритуалы и обычаи», когда я свидетельствовал в пользу... в пользу одного человека. Местного. Они очень уважают ритуалы и обычаи.
— Ага, — сказал Борька. — Спасибо вам, Андрей Васильевич.
И наконец улыбнулся.