[old-diplomat]

Сегодня ровно год, как в дивный день св. Николая Чудотворца ушла в лучший мир Саша Киселёва аkа  ray_nort.
Саша любила мои тексты. Я осмелюсь даже написать, что Саша любила меня. Разумеется, в день её первого дня рождения там я просто обязан выйти в эфир с подарком. И конечно же, мой подарок, как крапивный свитер, недовязан. У меня так всегда, и Саша не удивится Довязывать буду здесь. Потихоньку вывешивать главы.

Фанфик «Солнце Раа» — продолжение повестей Марины и Сергея Дяченко «Vita Nostra» и «Мигрант, или Brevi finitur»

Пояснения и благодарности
Это второй случай в жизни, когда мне захотелось поработать над миром, предложенном другими авторами.
Связываю я это желание, во-первых, с Сашей Киселёвой, чьей навеки доброй памяти посвящаю эту вещь. Саша в свое время написала фанфик по «Звездным войнам», дух которого созвучен этому моему произведению. Она очень хотела спасти для вечной жизни своих любимых героев (см. «Другая жизнь» www.snapetales.com/index.php?fic_id=4318). Хотя, на мой взгляд (и я говорил это автору), в топологии «Звёздных войн» её версия показалась мне неубедительной.
В общем, во-первых и в-главных, это алаверды Саше, которая жива в своём новом мире... и все мы там будем, вопрос только какими, и это важный вопрос, прямо-таки ключевой. Хочу посоревноваться с тем её текстом.
Во-вторых, «литература — это я знаю что такое. Там герой бегает, стреляет, спасает и сохраняет. А если герой вдруг сидит на попе ровно, так, значит, замышляет какую-нибудь стрельбу, беготню или спасение-сохранение».
В-третьих, тема развития личности, в оригинале описанной пунктиром, — это просто рай для любителя расставлять слова.
В-четвертых, повесть «Мигрант» настолько замечательно полна разных лакун, что так и тянет их заполнить.
В-пятых, мне просто хочется активно творить свою собственную жизнь, а лучше всего у меня это почему-то получается именно через тексты и по поводу высказываний других людей.
Слава Богу за всё. Упокой, Господи, душу рабы Твоей Александры. Умом я понимаю, что там всё новое, но, знаешь, Царю наш и Господи, мы с Сашей так любили нашу переписку, что вдруг ей и в её новом состоянии будет интересно прочитать? Ведь и на Земле есть хорошие состояния, пусть и не высокие — например, спокойствие и радость в утробе матери, когда ты желанный ребёнок. Это мой подарок на первый её день рождения там от меня, который ещё здесь — и очень скучает.



Солнце Раа

Доброй памяти Александры Киселёвой
aka  ray_nort, aka ksann, aka Младшая, aka Нарет-кошка,
живой навсегда


Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга!
А. Линдгрен

Set the control of the heart of the sun.
Pink Floyd

Как ликует твое умудренное
Сердце — солнце отчизны моей!
А. Ахматова

Если уже раз мне дали осознать, что «я есмь»,
какое мне дело до того, что мир устроен с ошибками?
Ф. Достоевский


Глава первая

Радиожук, мощный, как земной майский, только ярко-жёлтый в оранжевую крапинку, выписывал круги над головой Крокодила, стремясь создать оптимальный стереоэффект. Диктор приятным и вместе с тем мужественным голосом зачитывал обращение Малого административного совета с убедительной просьбой к гражданам не погружаться в мечты ни об отдыхе, ни о перевыполнении планов работ. «Хозяин себе видит то, что есть, а не то, что ему хотелось бы», — повторялась в обращении цитата из Песни Пробы.
Коренным жителям Раа мечтать строго воспрещается. Их мечты становятся реальностью. Каждый юноша и каждая девушка проходят Пробу гражданина именно для того, чтобы научиться держать свой ум в трезвости. Прошёл Пробу — значит, общество может быть уверено в твоей надёжности, нет — тебя будут опекать, как несмышлёного ребенка. Да так, что мечтать тебе будет и некогда, и не о чем.
Но как запретить мечтать? Люди в тревоге, ситуация аховая, солнце вот-вот взорвется. Конечно, будут пускаться во все тяжкие.
«Не мечтать... Это всё равно, что не думать о белой обезьяне. Или о белом медведе. Или белом быке, — скептически хмыкнул Крокодил, слушая новости. — С другой стороны, если повредившийся умом от усталости техник намечтает реактор, а инженеры не сразу разберутся? И поставят такое оборудование на корабль. Далеко же мы улетим…»
Теперь небо сияло огнями над головой Крокодила даже днём. Вся стратосфера планеты Раа превратилась в огромную «стройку будущего», как это он представлял себе по читаной в детстве советской фантастике.
Орбитальные судоверфи работали в четыре смены. Но на самой поверхности Раа трава была всё такой же зелёной, деревья — райскими, вода — вкусной и чистой, живность — полезной, воздух — целебным. Земля Раа не знала, что люди лихорадочно спешат покинуть её, и продолжала щедро одаривать их своими плодами.
Радиожук пожелал всем гражданам спокойствия и веры в счастливое будущее, объявил о конце сообщения и улетел на подзарядку.
Крокодил поднял глаза к сверкающему небу и подумал об Аире. Консул со звучным государственным именем Махайрод сидит на орбите, без выходных, без продыху. Контролирует работу всех ветвей власти и мониторит возмущение материи. Как там говорилось в фильме про Ивана Васильевича? «Нам, царям, молоко нужно за вредность давать».
Да, это он ещё помнит. Но никогда ему, Андрею Строганову по прозвищу Крокодил, больше не увидеть фильмов Гайдая. Никогда не увидеть сына. И много ещё чего никогда.
Ему уже даже не снились те тягучие сны о том, как он с Андрюшкой бредёт по зимнему лесу, по едва видной лыжне (можно ли вообще брести по лыжне? или это лингвопроблемы из-за потери родного языка?), а огонёк далёкой избушки не приближается. Однажды приснилось, как они всё-таки дошли до деревянного туристического коттеджа. И всё. С тех пор он не видит сына и во сне.
Значит ли это, что с исчезновением его, Крокодила, с Земли Андрюшка тоже оказался вычеркнутым из будущего?
— I have a dream, — сказал он вслух, в синее дневное небо, полное огней, с таким едким сарказмом, на который только был способен.
«А у меня-то есть мечта? Мне же мечтать не запрещено. Спроси меня сейчас какой-нибудь бог из машины, бледный функционер Вселенского миграционного бюро: о чём ты мечтаешь, Андрей Васильевич Строганов, мигрант и неудачник, залипший в фантастическом мире, как комар в янтаре? Неужели о том, чтобы проснуться посреди пыльной холостяцкой однушки и мерзким осенним утром потащиться на работу в офис?»
Не было у него мечты. Никакой. Место, где и чем мечтают, как-то незаметно атрофировалось. И не на Раа, а ещё на Земле. Не нужны там мечтатели.
Они нигде не нужны.
Нужны одни только трезвые логики и компетентные практики.
Так откуда взялась печаль? И не печаль даже, а лютая тоска от собственной никчёмности… Он потерял даже родной язык.
Пожалуй, единственное, что у него осталось после изъятия с Земли, — человеческий образ. Хотя нет, ему ещё оставили имя. Крошечный осколок навсегда потерянного родного языка. Прямо строчка из энциклопедии: «Ономастика зачастую является единственным источником информации об исчезнувших языках и народах».

Если бы поблизости был Аира, он бы уловил тоску Крокодила — и наверняка поделился бы своей волей к насыщенной яркой жизни. Крокодил получил бы заряд беспричинного хорошего настроения, которого хватило бы на пару суток. А если бы поблизости был Тимор-Алк, то мальчишка непременно начал бы рассказывать о своих успехах в наращивании индекса социальной ответственности, и Крокодил отвлёкся бы от своих мыслей, подтрунивая про себя (а может и вслух) над невинным тщеславием зеленоволосого метиса. Который лезет вон из своей белой с прозеленью кожи, чтобы занять достойное место в обществе здоровых смуглых граждан Раа. Таких латиноамериканистых или балиобразных, что можно на минутку представить себя на курорте. А дома идёт дождь. Или снег. Или снег с дождём.
Но оба они — и Аира, и Тимор-Алк — не придут сейчас на помощь. На Раа рабочий день, и они заняты делом. Все заняты делом. А Крокодил, как всегда, бездельник и полное ничтожество.
Он растянулся на мягкой чистой траве, предназначенной не только для насыщения атмосферы кислородом, но и для создания тактильно-рекреационного комфорта, и заложил руки за голову.
«Я бездельник, о-о, мама, мама, я бездельник, — закрутилась в голове нехитрая мелодийка. А потом без паузы, другая песенка, того же автора, — Мои руки из дуба, голова из свинца — ну и пусть».
На Земле у него нет будущего. На Земле он умер. Так сказал Аира, добывший сведения у всемогущего Бюро, пользуясь своим служебным положением.
Умер — и куда-то попал. Попал на Раа.
Но если у человека есть друзья, значит, не такой уж он и пропащий, правда?

Лёгким дуновением ветерка принесло стайку разноцветных бабочек. Крокодил невольно залюбовался игрой света на полупрозрачных крылышках. На душе просветлело.
«Наверное, тут в воздухе развешаны датчики, — подумал он. — Уловили мою хандру и немедленно провели сеанс баттерфляй-терапии. Прямо мир Оруэлла какой-то или Замятина: ты не можешь побыть наедине со своими проблемами. Ты вообще не имеешь права на душевные проблемы, общество немедленно примет меры. Начнёт тебя убаюкивать или лечить, неважно, хочешь ты того или нет. Или сделает вид, что оставило тебя в покое, чтобы ты своим умом дошёл до эвтаназии и не отсвечивал на солнце, мешая жить нормальным людям».
Утонуть в интеллигентском самокопании Крокодилу не дало новое насекомое. Жук спикировал сверху, стремительный, как истребитель, и информационный голос из его недр деловито сообщил:
— Напоминаем, что Малый стратегический совет закончил обсуждение предложения Юго-Восточного сектора об отмене Пробы в связи с эвакуационными работами. Предложение не поддержано. Северо-Западный сектор выдвинул встречное предложение о возможности повторного прохождения Пробы в следующей последовательности: немедленно после принятия решения Большим административным советом после подачи гражданином соответствующей заявки; через год, пять и десять лет после первой неудачной попытки. Предложение Северо-Западного сектора принято квалифицированным большинством голосов. Малый стратегический совет благодарит всех проголосовавших за активную жизненную позицию. Запись на повторное прохождение Пробы объявляется открытой.
— Коммуникатор! — бросил Крокодил в пространство и сел.
Из травы к его лицу вытянулся зелёный стебель, на конце которого в секунду вспух и раскрылся бутон ярко-синего цветка, и тут же замерцал экраном.
— Соединение с Камор-Балом, — сказал Крокодил в голубоватое мерцание.
Экран несколько раз изменил цвет (наверное, это что-то значило, но Крокодил пока не разобрался), потом коммуникатор заговорил искусственным женским голосом:
— Камор-Бал временно недоступен для связи. Он оставил сообщение. Андрей Строганов, вы хотите прослушать его?
— Да.
— Всем привет! — зазвучал молодой жизнерадостный баритон. — Друзья, три недели меня не будет на месте. Свяжусь с каждым из вас, как только вернусь домой. Уехал на Пробу.
Последние слова в записи Камор-Бал произнёс как был небрежно, но не смог скрыть ликования в голосе.
«Вот это скорость… Парень, наверное, дневал и ночевал, следя за ходом голосования. И могу поспорить, что свою заявку на повторное прохождение бросил первым. Ну, или в первой десятке».
На душе у Крокодила стало ощутимо веселее. Если мальчишка снова завалит Пробу, в этом точно не будет вины мигранта с Земли.
— Андрей Строганов, вы хотите оставить сообщение для Камор-Бала?
— Нет, — сказал Крокодил и проследил глазами за тем, как цветок закрывается, а стебель втягивается в траву. Чудеса биотехнологии райской планеты Раа не переставали удивлять его.
Когда коммуникатор полностью исчез, Крокодил снова лёг и уставился в небо.
Несмотря на объявленную всеобщую трудовую повинность, граждане Раа работали без надрыва. Медики, биологи и социологи внимательно следили за тем, чтобы люди не переутомлялись и не переутомляли своим эмоциями зыбкую материю. Крокодил подозревал, что тысячелетия благополучной жизни единого народа в благоустроенном постпостиндустриальном мире в принципе не могут сформировать трудовую этику по типу «догоним и перегоним». Идея напряжения всех сил для спасения человечества от неотвратимой катастрофы как-то не вязалась в представлении землянина с двухчасовым дневным отдыхом, шестичасовым рабочим днём и тремя выходными.
Впрочем, поскольку с идеями у здешних жителей очень своеобразные отношения, так, может, оно и к лучшему, что среди них не нашлось местных стахановцев? Работала бы такая группа пламенных энтузиастов по шестнадцать часов в сутки без перерывов на обед — а их родные, друзья и соседи начали бы умирать от истощения... Ибо если идея, требующая жертв, выскальзывает из-под материи и переходит в состояние «первично» — жертвы появятся, это уж как пить дать. Плавали, знаем.
Но если в общественной жизни культура контроля у раян доведена до искусства, то в личной они, похоже, так же не застрахованы от нестабильности, как и земляне.
«Вот Аира не удовлетворял Альбу, так она и выдумала себе того бронзового, — подумал Крокодил, срывая тонкий зелёный стебелёк и закусывая травинку. — Который успел сделать ей Тимор-Алка и растворился в сени струй, прежде чем Аира расчехлился. А моя Светка… Ну, читала пошлые книжки женских романов и тоже, наверное, мечтала о каком-то. И кто скажет, что её мечта не сбылась? Нашла же она себе какого-то Витьку и уехала в Германию. Или в Англию. Вместе с Андрюшкой».
Бабочки снова закружили в воздухе, на сей раз интенсивно-цветные. Одна из них села на голое колено Крокодила, щекоча его лапками. Он осторожно приподнялся и подставил гостье палец. Та с готовностью переместилась на новую опору и потыкалась в кожу хоботком. Не иначе, почуяла следы сладкой патоки, которая осталась на его руках после обеда. Йогуртовые стручки, растущие буквально повсюду, были сейчас основным блюдом его рациона.
Он поднёс руку к глазам, чтобы получше рассмотреть чешуекрылую красавицу, но бабочка вспорхнула и влилась в ряды своих.
Пестрой лентой стайка насекомых взвилась в зенит и растаяла среди сверкания.
Конечно, с одной стороны, не ему, Крокодилу, упрекать Аиру в неумении обращаться с женским полом. С другой, — всё-таки странно, что такой статусный человек, как Консул Раа, столько лет убивается по предавшей его женщине. Восемнадцать лет, что ли? Или девятнадцать. Опупеть! Сам Крокодил быстро нашёл замену Светке (тоже мне, великое сокровище — Светка!), и множилась эта замена до самого его изъятия с Земли и перемещения на Раа. Он уже и здесь успел зачерпнуть медка. Вернее, хватил шилом патоки.
Лиза из Глазго. Обещала объявиться — и ни слуху ни духу. Мигрировала на Раа, потому что поссорилась со своим парнем — бывают же такие, как бы это помягче… Девы-птицы. Обидно, конечно, что она продинамила Крокодила. Но, может, так даже спокойнее? Не понравилось ей с ним, и ладно. Он уж как-нибудь переживёт. И не такое переживал.
Спросить, что ли, у коммуникатора, как тут принято знакомиться с женщинами? Обычно в состоянии опасности тяга к противоположному полу повышается, а тут проблема с солнцем, уж куда глобальнее! Или если он и в Лизиных глазах не слишком завидная партия, то в глазах коренной раянки тем более не котируется? С его белой кожей и трёхмесячными белковыми курсами…
А Андрюшка, наверное, уже прижился в Германии. Или в Англии. И мигрантом себя не считает. Спикает или шпрехает, а про своего родного отца забыл от слова совсем.
«И правильно, что забыл, — зло подумал Крокодил, поднимаясь на ноги, отряхивая шорты и поворачивая голову к часам, хорошо видным отсюда. — Я бы про такого папашу тоже забыл».
Хотя своего отца, Василия Васильевича Строганова, Крокодил помнил всегда. Собственно, это же отец называл его Крокодил Андрюша. Мальчик Федя из книжек Успенского был для своего отца Дядей, а мальчик Андрей для своего — Крокодилом. Забавно.
У Крокодила вдруг родилась версия: наверное, отец хотел назвать его Геннадием, а мать не дала, настояла на своём, на имени своего героического отца, от которого в Андрее Строганове если что и есть, так только пустой звук. С его родителей сталось бы поссориться даже над кроваткой новорождённого сына! Но отец не мытьём так катаньем закрепился в сыновней ономастике: ведь в глубине души Андрей Строганов называл себя именем, данным отцом.
«Вот такое восстание против матриархата — ядовито подумал Крокодил (была у него такая привычка — есть себя). — Незаметное и незамеченное. Как интеллигентская фига в кармане против любой власти».

Часы в виде крупного, как подсолнух, цветка, свисали с подпорки у входа-выхода на зелёный перрон. Были они мягкие, с трепещущими лепестками, как само время на Раа — необязательное, зыбкое, вечно что-то припоминающее, но тут же забывающее, не очень успешно ловящее себя за хвост и быстро устающее от этого занятия. Если бы Сальвадор Дали их видел, обязательно бы нарисовал.
Время дневного отдыха заканчивалось, пора было возвращаться на завод по производству биополимеров, при котором Крокодил посещал курсы. Учился синтезу редких белков, не приходя в сознание. Чтобы, получив свидетельство об окончании, приступить к настоящей работе на том же заводе. В меру сил и способностей зарабатывать ресурсы на жизнь, заодно выполняя всеобщую трудовую повинность.
Кабина монорельса уже подкатила к перрону.
«На дальней станции сойду. Трава по по-о-о-ояс… Из-за чего я сегодня целый день злюсь? И на кого? Есть ответ? Ответа нет».
Но в то мгновение, когда дверь вагончика, чем-то похожего на тыкву, открылась, из зеленой изгороди выплелся гигантский вьюнок и застыл перед лицом Крокодила, превращаясь в экран.
— Андрей Строганов?
— Да, здесь Андрей Строганов, — отозвался Крокодил. — Слушаю.
— Вас вызывает Консул Махайрод.
Соединение почему-то установилось не сразу. Кабина уловила отсутствие у пассажира интереса к ней, закрылась и, плавно набрав скорость, исчезла за поворотом. Стало тихо и пусто.
Наконец, на экране появился Аира. По проступившим морщинам было особенно заметно, что Айри-Кай, Консул Махайрод, не ровесник своего двадцатидевятилетнего друга с Земли.
«Мы, цари, работаем без выходных. Рабочий день у нас ненормированный…»
— Привет, Андрей! Ты где?
— На платформе недалеко от дома. Сейчас поеду на курсы.
— Буду вечером у тебя. Можно?
— Можно, — хмыкнул Крокодил.
Слово «можно» было для их дружбы таким же паролем, как «муравейные братья» в детстве у Толстого с его друзьями.
«Льва? Или Алексея? Или там этот, третий был ещё. Константин, кажется...»
И того он уже не помнит, и сего. А ведь память о Земле — единственная драгоценность в его неудавшейся жизни.
— Что, опять дурью маешься? Ностальгией? — спросил Аира суховато, явно считав мысли землянина с выражения его лица. — Ты мне нужен бодрый, здоровый и весёлый.
— А спинку тебе не помыть? — буркнул Крокодил, но в это время экран коммуникатора замерцал помехами.
— Перебои с энергией, — сказал подёргивающийся видео-Аира. — До вечера.
— Жду. И привет Алку.
— Обязательно. Конец связи.
Итак, изработавшийся вусмерть Аира хочет малость подлечиться донорской энергией. И при этом хочет поддержать друга ненавязчиво и тактично (да-да, с такой мордой кирпичом и челюстью экскаватором — слово «тактично» как раз самое то). Доказать, что он, Андрей Строганов, — подарок судьбы и для Раа, и для её правителя.
Можно подумать, Совет стратегического баланса не найдёт парочки доноров для Махайрода! Можно подумать, Крокодил не знает о себе, что он такое! Ни семьи, ни родины, ни любимого дела. Переводчик с английского и немецкого — да, это, конечно, высочайший статус на планете, где он не помнит даже родного русского языка! Украли, мозговеды хреновы из проклятого Бюро, заменили на единый язык Раа, да еще и плату за это взяли. Его, Крокодила, месяцами жизни!
Временные парадоксы — для Бюро источник энергии, а кто сильнее, того и тапки, и язык, и всё остальное.
Вспомнилась детская книжка про Серых господ, крадущих у людей минуты, часы, месяцы и годы жизни. Он читал «Момо» вместе с бабушкой, с её помощью и комментариями. Первая его настоящая книга на немецком, а не бабушкины учебники, упражнения и пластинки, ещё виниловые, с аудиоуроками.
Jeder Dolmetscher liest viel. Да, каждый переводчик много читает.
А может, это всесильное Бюро, наоборот, хочет оказать благодеяние райской цивилизации? И хотя солнце в любое время может сколлапсировать, и материя больна бредовыми идеями жителей — а всё, похоже, только для того, чтобы спасти общество Раа от деградации.
На Бали не может быть бионанопромышленности и космических технологий, а на Раа есть. И что-то должно победить — расслабленная жизнь, спонтанно материализующийся бред и тепловая смерть или аскеза под суровым ярмом косной материи и научный подвиг.
Перед глазами Крокодила снова встало лицо Аиры с отяжелевшими веками, жёсткой линией подбородка и глубокой морщиной между бровей. Сколько ему лет на самом деле? Год на Раа лишь на семь дней короче земного. Сколько ему было лет, когда из утробы Альбы извлекли Тимор-Алка?
«Вообще-то мог бы устроить меня в какие-нибудь медтехники при себе, — сердито подумал землянин. Ему очень не хотелось возвращаться на курсы и подключаться к квазиживой машине в качестве биологической детали. — Мог бы, но не устроит. Я ж полноправный гражданин, не какой-нибудь зависимый, ещё оскорблюсь его подачкой! Я должен сам обеспечивать себе пропитание и занятие. Мой вклад в дело спасения Раа — клепать белки из своего драгоценного организма, а не входить в обслугу правителя и плевать в потолок большую часть суток. Дружба дружбой, а табачок врозь».
В языке Раа слово «табачок» имело оттенок «декоративный и ароматизирующий цветок в спортивных залах», и запах от этого их табачка был скорее похож на хвойный освежитель воздуха. Крокодил в который раз поморщился от лингвистического дискомфорта, но тут подъехала новая кабина монорельса в виде тыквы, и он погрузился в её недра, кивком приветствуя уже имеющихся там пассажиров.

@темы: "Знаки", Дяченко, Фанфики

Comments

[old-diplomat]

Глава вторая

«Я возвожу своё жилище по праву», — гласила строка из Песни Пробы. Если бы не дельные советы Шаны, бабушки Тимор-Алка, Крокодил, наверное, так бы и жил под кустом неподалёку от своего белкового завода. А мыться ходил бы в душевую при заводском спорткомплексе.
Но семена, которые он получил в обмен на значительную часть имевшихся у него ресурсов, были правильно посеяны и быстро дали всходы. И теперь он мог принимать Консула планеты Раа в гигантской плетёной корзине со всеми удобствами, даже с мансардой и балконом.
Выменянная Крокодилом после развода однокомнатная квартира на Земле, в панельной высотке, с семиметровой кухней и комнаткой, будто специально задуманной для неопрятной холостяцкой жизни, ни в какие подмётки этой корзине не годилась.
«Вот, можно сказать, с первой же зарплаты дом купил. Светка бы обзавидовалась. Если бы увидела, как я устроился, точно назад бы прибежала. Бросила бы этого своего в Германии. Или в Англии. Если даже Шана похвалила, какой хороший дом у меня получился, думаю, и Тамила Аркадьевна одобрила бы. По крайней мере, в качестве дачи».
Интересно, это во всех населённых мирах тёщи такие вредные, что ни один зять, будь он хоть семи пядей во лбу, им не угодит? Тёща Андрея была та ещё грымза, но Шана — это прямо-таки воплощённая идея тёщи. Эйдос, эталонная форма. Светка бросила неудачника Андрея — в глазах Тамилы Аркадьевны в этом виноват Андрей. Альба бросила блистательного Аиру — в глазах Шаны в этом виноват Аира.
«Но что за закон подлости — стоило мне устроиться по-человечески, как тут эта кутерьма со взрывом солнца! Эх, какую планету засрали вы своим бредом, полноправные граждане!»

Ранний вечер развешивал по пригасившему яркость небу всё новые и новые огни — орбитальные комплексы, эшелоны спутников различного назначения, энергогенераторы и просто звёзды, — когда появился Аира. После кратких приветствий Крокодил позволил другу крепко взять себя за запястья. Взять те позитивные эмоции, которые образовались у донора за время, прошедшее с их последней встречи.
Несмотря на склонность землянина к брюзжанию, хорошего накопилось достаточно. Радость от чистого воздуха. От утреннего плавания в прозрачной реке. От тёплой, радующей глаз светляковой подсветки, которую Крокодил соорудил у себя в гостиной. От удачно получившихся табуретов и стола, которые он смастерил своими руками по чертежам из информатория и пиломатериалов из службы доставки. От питьевого фонтанчика в форме ракушки. От пока ещё зыбкого, но потихоньку образующегося чувства дома, в который хочется возвращаться. Где тебя ждут, по крайней мере, родные стены.
Всё это были радости обывателя, конечно, но ведь Крокодил и не метил выше. Повысили ему индекс социальной значимости с одной пятимиллиардной до одной пятисотмиллионной за помощь Консулу Махайроду во время экспедиции на спутник-стабилизатор — и на том спасибо. Ему и от первоначально присвоенного индекса тоже было как-то ни холодно, ни жарко. Главное, что подкинули ресурсов на дом.
Подпитавшись энергией Андрея, Аира стал выглядеть совсем другим человеком. Седина в его длинных («индейских») волосах исчезла, десяток лет пропал с лица вместе с морщинами, глаза заволокла благодушная фиолетовая пелена, в жестах появилась вальяжность. Он без приглашения, как у себя дома, растянулся на травяном ковре, расстегнул на груди свой чёрный комбинезон большого начальника, заложил руки за голову — и снова стал похож на того молодого инструктора Пробы, которого Крокодил впервые увидел на острове.
Обычно Консул предпочитал носить на поверхности планеты просторные рубашки или безрукавки и широкие штаны или шорты до колен («пляжные», называл их про себя Крокодил), которые не отличали его от любого другого человека на Раа. Но сегодня он, видимо, так спешил, что не успел переодеться, и теперь мусолил о ковровую траву Крокодилова дома свои тряпки со статусными нашивками. Только деревянная плашка полного гражданства, висевшая у Аиры на шее, была по виду точь-в-точь такой же, как у Крокодила. Но там была записана совсем другая информация, чем у Андрея-Пустое-Место-Строганова. Совсем-совсем другая.
Впрочем, несмотря на расслабленную позу и умиротворённое выражение на лице Аиры, глубинное напряжение в его душе осталось. Крокодил уже научился это чувствовать.
Ему самому после донорского сеанса требовалась передышка, и он тоже лёг на живой зелёный ковёр, благо места в гостиной хватало. Чувство было, как от кровопускания, описываемого в литературе начала XIХ века («спешно привезённый лекарь отворил барину кровь»): лёгкость и лёгкая возбуждённость и при этом едва уловимая неуверенность в движениях.
Глядя в потолок, сплетённый из толстых и тонких веточек, землянин вдруг вспомнил анекдот про Шерлока Холмса и доктора Ватсона в палатке. Рассказать?
Консул Раа с затруднениями понимал земной юмор, но был небезнадёжен; стараниями Андрея Строганова в их дружеский язык уже вошли выражения «шашечки или ехать», «здесь вы там не найдёте» и «кто не все, того накажем».
Для лучшего усвоения анекдота Крокодил начал издалека, с кратким предисловием о героях Конан-Дойля. Заодно вкратце объяснил Аире, что такое настоящая литература, а не те писульки, которыми балуются жители Раа в информационной сети.
Итак, дано: два друга. Один весь такой из себя — и ума палата, и бокс (тоже с объяснениями), и игра на скрипке (и тут пришлось объяснять; с музыкой на Раа дела обстояли так же плохо, как с литературой; практически вся музыкальная культура сводилась к подражанию звукам живой природы). А второй друг — просто хороший врач и хороший человек, но не более того.
Консул, перевернувшись на живот и положив голову на скрещенные руки, внимательно слушал, словно пацан-первоклассник в летнем лагере из повестей Крапивина. Вдохновившись таким вниманием, Крокодил для доказательства феноменальной проницательности великого сыщика пересказал «Собаку Баскервиллей», а потом, собственно, перешёл к анекдоту. Шерлок Холмс и доктор Ватсон поехали отдохнуть на природу, и Ватсон размечтался, глядя на звёзды, а Холмс сделал вывод, что кто-то спёр их палатку.
Реакция была обычная: приподнятые брови и полуулыбка. То ли скептическая, то ли растерянная, то ли высокомерная.
— И кто же украл у них палатку? — спросил Консул, когда пауза затянулась.
Крокодил только махнул рукой и поднялся на ноги.
— Эх, не понял ты соли! Ну, смотри: Ватсон — он весь такой поэтический, такой настроенный на чувство прекрасного… С идеями! А Холмс взял да и рубанул правду-матку: все эти звёзды и идиллический пейзаж — знак того, что над их головами палатки уже нет. Материалист до мозга костей.
— Рубанул? Правду? Матку? — озадаченно спросил Аира, оставшись в положении лежа.
— Это лингвопроблемы, — поспешил сказать Крокодил.
Потому что неподходящее слово вдруг вызвало в памяти чудовищный образ. Бред, порождённый Тимор-Алком на Пробе под влиянием галлюциногенов, а затем повторившийся и на стабилизаторе. И повергший Крокодила в шок. Гигантская беременная матка во всех анатомических подробностях, закреплённая на воображаемых (страшное слово для жителя Раа) подвесах. Даже Сальвадор Дали не был до такой степени безумен, чтобы придумать подобное. Тимор-Алк, впрочем, тоже ничего не придумывал. Просто припомнил (есть такое слово у Платона — мимезис), как находился в утробе у обезумевшей Альбы перед освобождением из заточения.
Но Аира если и уловил мысль Крокодила, то вежливо сделал вид, что ничего не заметил.

[old-diplomat]

— Ладно, проехали, — хозяин дома разогнал наваждение энергичным выдохом (а перед глазами всё ещё стояло то). — Давай, колись, зачем пожаловал? Я так понимаю, что у тебя ко мне какое-то страшно серьёзное дело? А я тут анекдотами тебя отвлекаю от дел космического масштаба и космической же, хм-хм, важности.
— Колись? — Аира снова вопросительно глянул на друга. — Это… Тоже маленькая забавная история? Или линкво-проблемы?
— Лингво, — кивнул Крокодил. — После стабилизатора у меня ваш язык временами сбоит. «Колись» у нас значит «рассказывай начистоту». Не тяни.
Он знал, что стол и табурет Аира проигнорирует, поэтому достал из резного короба и расстелил подаренный Шаной к новоселью коврик, принес нехитрое угощение и, кое-как усевшись по-турецки, жестом приглашая друга присоединиться к трапезе. Раянин благодарно кивнул.
За неполные четыре месяца жизни на диете Раа Крокодил похудел, пожалуй, на килограмм пять. Притом, что он и на Земле не был склонен к полноте и, даже питаясь бутербродами, пиццей, и пивом, сохранял сухощавость.
Интересно, как плотному плечистому Аире удаётся поддерживать своё тело на хлебных плодах и йогуртовых стручках в такой форме? Или он высасывает дополнительную энергию из деревьев? Или из своих подчинённых? А может, попросту ест мясо? Как говорил монарх Йагупоп 77-й из старого детского фильма, «королю всё прилично».
— Ты посадил хорошую траву, — похвалил Консул, перетекая из лежачей позы в такую же вальяжную сидячую, похлопывая по ковру и умащиваясь перед ковриком с едой.
«Ну, в посадке травы мне вас не переплюнуть», — подумал Крокодил, внутренне передёргиваясь от навязчивого воспоминания о сладковатом вкусе на губах. И об уродливых растениях, из которых Аира так привычно-умело извлекал ядовитый сок, заставляя бедных пацанов на острове пить эту дрянь. Галлюциногены в культуре Раа неразрывно связаны с самым жестоким из испытаний Пробы — вытаскиванием наружу душевных проблем, болезней и комплексов. Вряд ли у раян есть шутки на эту тему.
— Угощайся, Аира. Чем Творец послал. Я ещё не сделал себе этот… питательный путепровод…
— Пищевую линию, — поправил абориген.
— Угу, именно. На это у меня пока нет ресурса. Ну, вот, чем богаты, так сказать.
Из предложенного на ужин Аира взял непременный йогуртовый рожок, похожий на стручок земного красного перца. На Раа этот «перец» был молочно-сладкий, как смесь «персик-маракуйя».
Крокодил принёс себе воды из питьевого фонтанчика в берестяном туеске и разломил плод хлебного дерева, который напоминал ему любимый «Бородинский». Он знал правило Аиры — или есть, или пить, но сам не мог жевать всухомятку. Эх, кофейку бы сюда! И к нему чайную ложечку «Рижского бальзама». Или хотя бы кофейную.
Правда, ложечек, равно как и прочих столовых приборов, Крокодил тоже ещё не завёл, да и к чему их было подавать — к хлебу и воде, что ли? Он видел во дворе у Шаны печку, сложенную из камня, на которой она очень вкусно запекала грибы в зеленоватом тесте. Видел горшочки, из которых жители Раа ели похлёбку с крупными мясистыми бобами. Но ему самому как-то не приходило в голову сделать печь и себе, что-то на ней жарить, варить... У него и на Земле после развода со Светкой главным центром готовки была микроволновка, а не плита.
Говорить за трапезой в первые минуты считалось невежливым, Крокодил это уже усвоил. Он смотрел, как Аира аккуратно поглощает содержимое стручков, и ему представилось, как снобистски его статусный друг мог бы пользоваться ножом и вилкой и ещё десятком разных приборов, сидя за ломящимся от вкусностей столом в каком-нибудь буржуйском ресторане. При этом простреливаемый взглядами завсегдатайных дам. Завсегда тайных, хорошая игра слов в языке Раа.
Но Консул Махайрод сидел на полу, ел руками и был вегетарианец и аскет. «Хозяин себе».
Вообще, в любви жителей Раа к сиденью на полу было что-то экзотически-дальневосточное. Крокодил когда-то читал, ещё на Земле, конечно, что у японцев даже мышцы ног по-особому сформированы под эту национальную привычку. Европейцу так не сесть. Судя по тому, как удобно чувствовал себя Аира в позе, которая со стороны воспринималась как жёсткое спортивное упражнение, он дал бы фору любому японцу.
Крокодил уже не один раз имел несчастье (или честь?) убедиться в том, что физическое превосходство Аиры над ним абсолютно. А ведь в прежних своих дружеских компаниях Андрей Строганов был самым высоким, самым сильным и самым выносливым. Зачем Крокодилу Гене ходить в спортзал, если у него кубики даже на носу? И мотоцикл у него был, подарок второго отчима, и кубок факультета по троеборью. Он даже в армии служил, единственный среди своих друзей. Поступая без блата на бюджет, он не добрал балла, а после срочной всё-таки обещали льготы, вот он и не стал «косить» и тянуть деньги у матери. Вытянул лямку. И не в Чечне (призвали его осенью девяносто шестого, уже после Хасавюрта), а в Лиинахамари, на границе с Норвегией. Всё-таки знание иностранных языков было в его жизни большим преимуществом. До того как он попал на Раа, разумеется.
— А как там успехи Тимор-Алка? — нарушил молчание землянин. — Набирает индекс? Набивает мышечный корсет под твоим нечутким руководством?
Тимор-Алк, в отличие от Крокодила, приглашение на работу от Консула как раз получил. В Совет энергетической безопасности. Мальчишка был этим невероятно горд, хотя изо всех сил старался делать вид, будто статус для него не имеет значения. Просто получил работу, которая ему по душе.
Аира поднял голову от трапезы, вытер руки о траву и сказал негромко, но очень чётко:
— У меня к тебе разговор, Андрей. Это касается нашей экспедиции на стабилизатор.
Не удосужился ответить на вежливый необязательный вопрос Крокодила. Сразу перешёл к делу.
«Товарищ Сталин, вы большой учёный…», — хмыкнул про себя землянин. Как не всегда совпадали значения слов в русском и раянском, так и проявления иерархии иногда озадачивали землянина. Жесты переводились практически без искажений (и поднятый подбородок означал вызов и агрессию, а отведенный вниз и влево взгляд — признание своей неправоты), но вот такой поворот разговора — это знак доминирования? или, напротив, выражение дружбы, не нуждающейся в подпорках вежливости?
Глядя на то, как Аира выпрямил спину, переходя из домашней позы с подобранными под себя ногами в более официальную позу лотоса, Крокодил тоже заёрзал на коленках. Некогда думать о вопросах статуса. Не иначе, предстоит еще одно самоубийственное приключение. Для спасения планеты Раа, само собой.
Без государственных целей Аира не может жить, на то он и государь. Если он говорит таким сухим тоном, это значит, что явно есть повод для беспокойства. «Во дни сомнений, во дни тяжких раздумий о судьбах моей родины…»
А Крокодил ему про собаку Баскервиллей. А воспитанный Консул постеснялся перебивать. Или он только делал вид, что слушает рассказ, а сам думал о своём, о великом?

[old-diplomat]

— Да, я слушаю, — кивнул Крокодил, подавив желание процитировать Тургенева или ещё как-нибудь нервически пошутить.
Аира сразу перешёл к той форме диалога, которая у него выскакивала автоматически, — к допросу.
— Андрей, когда мы были там, в теневом пространстве, ты видел красную наборную стену?
Землянин не только снова кивнул, но и добавил:
— Да. У нас такие стены называются… («Кирпичными!» — сказал он в мыслях, но язык Раа не дал ему произнести этого слова)… э-э… наборными. На ней было написано «Не бойся».
— Ага, значит, надпись ты видел. Хорошо. И эта стена тебя не удивила?
— Да нет, в моей стране это очень распространённая строительная технология. Как вот у вас плетёные дома. А у нас продолжительное время бывают холода, морозы, поэтому… печёный камень — прекрасный теплоизолирующий материал.
Аира внимательно всмотрелся в лицо друга. Тот отложил надкушенный стручок.
— У нас на Раа это очень редкая технология. Она была принесена мигрантами с Земли, но не получила распространения, у нас ведь нет нужды в таком мощном утеплении. И знаешь, что строили твои земляки из печёного камня? Дома-башни для поклонения Творцу.
— А что, к вам и таких присылали? — поморщился Крокодил. На Земле он всегда сторонился религии как чего-то отвратительно шарлатанского и манипулятивного, рассчитанного на тупых и слабых. Вроде финансовых пирамид.
Хуже и подлее наверное, только политика.
— К нам всяких присылали, — сказал Аира. — В детстве я ездил на экскурсию на один уединённый остров, где стояло такое сооружение. Старое и заброшенное. Отшельник, который построил его, к тому времени давно умер, а учеников не приобрёл. Оно было в точности из такого материала.
— И что из того? — спросил Крокодил.
— Ты там, на стабилизаторе, что-то видел ещё, помимо стены?
— А ты?
— Андрей, сейчас я спрашиваю тебя.
С улицы донеслось уханье ночных птиц. То, что стены домов не защищают от лесных звуков, землянина временами раздражало. Вот как сейчас. Необходимо было в ближайшее время решить вопрос со звукоизоляцией.
Аира ждал ответа. Множественные совиные голоса никак не отвлекли его слух. Так бы и Крокодил не обратил внимания на звуки заводящегося мотора во дворе серой пятиэтажки, в которой он жил со Светкой и сыном.
Мигрант почесал нос. Неловко было ему говорить о том.
— Да, видел. Твою Альбу. Ты её звал, а она… В общем, не реагировала. Всё, как ты рассказывал про свою галлюцинацию на Пробе.
Разумеется, «хозяин себе» остался спокойным, как камень. Он только уточнил:
— А до того? На том коротком отрезке времени от возникновения стены до появления Альбы?
— Была девушка…
Крокодил хотел сказать «в футболке и джинсах», но в языке Раа не было таких слов.
— … в лёгкой мелковязанной обтягивающей блузе с коротким рукавом и синих плотных штанах из растительной ткани.
Взгляд Аиры — нет, взгляд Консула Махайрода, нет, взгляд инструктора Пробы — так и высверкнул.
— Да, именно она. Ты, значит, её тоже видел. Отлично. Что скажешь о ней?
— Ну… Я видел её буквально пару мгновений. Она сразу превратилась в Альбу.
— Говори о девушке, — властно сказал Аира. — Это крайне важно.
Крокодилу не нравилось, когда в голосе раянина появлялись такие ноты, но тут уж ничего не поделать.
— А что говорить? Даже не знаю… На вид студентка. Учащаяся старших учебных заведений. Да я практически ничего не помню. Говорю же, она на секунду мелькнула.
Консул молча смотрел на него.
«Воплощённый приказ, — усмехнулся про себя Крокодил, чтобы иронией вызвать хотя бы иллюзию равноправия. — Нет, круче. Повеление. Изъявление высочайшей воли. Царский указ. Приказываю: выбить крымского хана с Изюмского шляха».
— Ну, хорошая фигура, — проговорил землянин не очень уверенно. — Темные волосы. Но вид такой… Я бы сказал, заученный. И замученный. Как у Тимор-Алка, когда он боится сказать что-нибудь не то или показаться новым людям. Вся в учёбе, в книгах… Всё время читает. Боится экзаменов.
— Вот! — Аира, всегда такой скупой на жесты, даже поднял палец вверх. — Боится экзаменов! Потому у нас Проба! Не протез высших смыслов, нет! Проекция личного опыта самого Творца! Потому-то Проба животворит!
— Причём тут Проба? — пробормотал Крокодил, сбитый с толку.
Консул вдруг закрыл глаза и погрузился в молчание. Как будто вспомнил что-то важное и быстро ушёл, даже не попрощавшись.
А вместо себя оставил… Что?

[old-diplomat]

Крокодил покосился на человека, сидевшего на полу. Ему стало не по себе, примерно как тогда над стремниной на верёвочном мосту. Аира шёл впереди, как ни в чём не бывало, а Андрей Строганов тащился сзади еле живой, то и дело проваливаясь неловкими ногами в прорехи моста, и, как потом оказалось, даже обмочился от страха.
Хотя из-за чего, казалось бы, нервничать? Ну, мост, ну, вода, ну, пенные брызги...
И поток, который ворочает камни весом в тонну. И хлипкий мосток, держащийся на честном слове Консула Раа.
Чтобы заесть неприятные эмоции, Крокодил начал жевать древесный гриб, засушенный в специях. На вид вроде непонятного блюда китайской кухни, а на вкус похож на сухарики к пиву.
Сухарики к пиву у них есть, а пива нет. Правда, на Раа есть «коньяк с сахаром», который на самом деле никакой не коньяк, а сок светодеревьев. Но употреблять его принято только как сильное тонизирующее средство. Как лекарство.
И мясо люди едят раз в жизни, на острове Пробы. Да и то не каждый кандидат на звание полноправного гражданина, а только тот, кто рискнёт. Проявит исключительные волевые качества, не боясь превратиться в зверя-людоеда.
А синтетическое мясо, так называемое этически безупречное, Крокодилу не пошло. Может, это из-за самовнушения (Тимор-Алк уверял, что структура такого мяса биологически достоверна на 99 и 9 в периоде процентов), но землянин не мог получать удовольствие от подобной еды. В первый раз синтетика полностью обманула его вкусовые рецепторы; во второй это, с позволения сказать, мясо показалось уже совсем не таким вкусным, а на третий раз он просто выплюнул кусок и понял, что с него довольно.
Аира по-прежнему сидел без движения, с закрытыми глазами. Крокодил опасливо потрогал его за запястье.
— Аира… Айри-Кай… Осмелюсь заметить, Консул, ты меня пугаешь.
Тот не пошевелился.
— Аира, ну хватит изображать из себя Большого Брата! — рявкнул Крокодил, не выдержав напряжения. Голос его прозвучал хрипло.
— Это был Творец Раа, — негромко выговорил Консул Махайрод, открывая глаза, ясные, прозрачно-серые, с глубинным свечением, от которого землянина всегда оторопь брала. — Я шёл на стабилизатор с большой надеждой увидеть нашего Творца. Я искал встречи с ним. Он меня услышал — и явился. Она.
Крокодил не нашёлся, что сказать. Привыкнуть к мировоззренческому вывиху «идея первична» он не мог. Даже притом, что здесь, на Раа, игнорировать идеальное было невозможно. Люди жили и болели идеями, и от идей даже умирали. В прямом смысле. Он это знал, он это видел. И Тимор-Алк, живой, объективно реальный, был сыном Альбы от её выдумки.
Но всё равно Крокодил отказывался сдавать свои материалистические рубежи. В своё время даже закадычный друг Валерка не убедил его покреститься. «Ага, держите меня семеро, прозрели они, борцы с коммунизмом. Бухой Ебээн со свечкой — и сразу благорастворение воздухов. Вчера делали комсомольскую карьеру, а сегодня «скидывай сапоги, власть переменилась». Нет, Валер, это не для меня. Если Бога нет, то на кой мне этот бал-маскарад в лоханке с полотенцем? А если есть, то без веры креститься, по-моему, — просто вопиющее неуважение».
— Дружище, — Крокодил вздохнул, — я, конечно, понимаю, что у вас тут, так сказать, в мире идей всего можно ожидать. Но девочка-студентка в виде Творца? По-моему, это бред.
— Это не бред. Наш мир является проекцией твоего. Это стало ясно во время нашего похода на стабилизатор. Ты же сам видел свой мир и свой город в прорехе реальности.
Свечение в глазах раянина погасло, но его лицо вытянулось, будто он внимательно прислушивался к очень тихому, но всё же уловимому звуку. И даже его ноздри дрогнули, как будто он принюхивался. Крокодил уже видел Аиру таким на Пробе, и ему стало жутковато.
— Ещё тогда я подозревал, что между девушкой у стены и тобой есть связь, — сказал Консул отрывисто. — Теперь я знаю точно: ты с ней в родстве. Вы сделаны из одного материала и из одной идеи. Да, всё правильно. Её кровь пахнет так же, как твоя. На мгновение я снова увидел Творца, вот здесь, на твоём месте. Вы не тождественны только потому, что разнополы.
— Охренеть, — фыркнул Крокодил.
По крайней мере, хоть это ругательство его не подводило; хрен (мозг Крокодила опознавал это слово именно так) в языке Раа был, как и в русском, эвфемизмом для мужского полового органа. А вот другие бранные слова настолько не совпадали по смыслу с привычными для землянина, что их и употреблять-то было неловко. Когда вместо банального «блин!» получается «плоский хлеб», а вместо трёхбуквенного язык попадает то в одно слово, то в другое, но всегда не то, что надо, не очень-то поругаешься.
Аира посмотрел на него с непониманием и счёл нужным уточнить:
— Да, Творец Раа — молодая женщина. В остальном вы совпадаете, — уголки губ раянина дрогнули в усмешке, и он добавил: — «Фамильный портрет не солгал».
Значит, блистательный дестаби всё-таки слушал «Собаку Баскервиллей». И запомнил всё от первого слова до последнего. У него же… как он это называл… Эйдетическая память.
— Я тут с вами точно с ума сойду, — вздохнул Крокодил. — Охренеть — это не значит, что я жалуюсь на свою принадлежность к мужскому полу или на простатит. Я просто хочу как-то сбросить тот мешок, который ты пытаешься натянуть мне на голову. И делаю это с помощью… э-э… слов полового значения. Для накачки энергией. Которую ты у меня жрёшь уже сверх моих возможностей.
— Андрей, ты говорил с ней?
Крокодил всё-таки издал нервный смешок.
— Ты шутишь? Прости, но я в такой юмор не врубаюсь! Как я мог с ней говорить, если это была картинка из твоей головы?! И с кем именно из этих картинок я должен был общаться, просвети меня, тупого! С заученной девчонкой? Или с Альбой, перед которой ты бился головой об землю? Хорошо ещё, хоть не об эту стенку, «хозяин себе»! О чём я мог с ней говорить? Что Бог есть любовь?
— Андрей, повтори ещё раз то, что ты сейчас сказал.
Консул Раа дернул жилистой шеей, и в комнате вдруг стало так тихо, что единственным звуком оказалось бурчание живота Крокодила, с глухим упорством требовавшего земной пищи.
«Когда-нибудь я всё-таки получу от него в челюсть», — подумал землянин и сказал с хмурым вызовом:
— А что я сказал? Что Бог есть любовь?
Аира на мгновение замер. По его лицу словно пробежали облака, а переменчивые глаза несколько раз поменяли цвет, как в калейдоскопе.
— Спасибо, Андрей, — отозвался он после паузы. Отвис. — Ты мне очень помог. Сейчас я даже услышал имя Творца, а имя — это ключ ко всему. Ал-Лек-Санд-Раа Само-Хина.
Рваными толчками Аира выбросил жесткие слоги, и Крокодил тупо повторил:
— Александра Самохина?
— Андрей, я прав. Я прав! Ты знаешь Творца Раа.

[old-diplomat]

В голосе Аиры прозвучало торжество, тщательно прикрытое будничным удовлетворением от хорошо проделанной работы. Консул чуть улыбнулся, расслабился, его глаза стали спокойными, мутновато-фиолетовыми, и он стал похож на охотника из фильма про индейцев, который услышал, как в тщательно замаскированную яму проваливается крупная добыча.
А Крокодил вдруг остро ощутил, насколько сильно вымотался за день. На дворе уже ночь, а он — после полуобморочной учёбы на курсах, после донорского «кровопускания» («не барину отворили кровь, а холопу!»), после скудного ужина из вкусных, но совсем некалорийных плодов — вместо того чтобы крепко спать, он сидит и слушает бред существа, только по виду похожего на человека.
— Да не знаю я! На моём родном языке это просто женское имя. Имя личное и семейное. Аира, слушай, ты меня совсем уже заколебал своими идеями. У меня голова плывёт.
Но тот и не думал сбавлять обороты.
— Андрей, ты ведь вспомнил родной язык, когда я назвал её имя! Ты вспомнил!
— О-ба-на, — бессвязно и несколько растерянно проговорил Крокодил. Сердце его застучало быстрее. — Точно… Погоди-ка…
За секунду у него словно второе дыхание открылось. Родной язык!
— «Я стал властелином вселенной, я кнут и голос Творца, — громко и торжественно продекламировал Андрей Строганов. — Я крайне суровый и высокомерный правитель, но только для вас, только для вас. А для неё я такой же темпераментный и вечно молодой любовник, каким был с ней тогда. Я нежный свет спутника моей планеты, сияющий на той же длине волны, что и она, моя постоянно-переменная звезда».
Аира перестал улыбаться и вопросительно посмотрел на него. Как ни раздражала Крокодила вся эта фантасмагория, ему очень польстило внимание, с которым недосягаемый супермен Махайрод ловил каждое его слово.
Впрочем, радость и воодушевление Крокодила тут же угасли. Словно спичку задули.
— Нет, увы. Не в рифму. Родной язык ко мне не вернулся. Но в кои-то веки удалось озадачить премудрого дестаби Айри-Кая, Консула Махайрода, правителя и хранителя Раа — и то хлеб. Это стихи, понимаешь?
— Речь в рифму, — кивнул Аира. — Для более удобного запоминания важной информации.
— Стихи, — продолжал Крокодил глухо, — авторства известного в моей стране поэта, жена которого называла его Сероглазым королём. Или это не его она называла? Короче, она ему страшно изменяла, и он тоже в долгу не оставался. И оба писали очень хорошие стихи. Эталонные. А потом его убили, а она ещё долго жила, и у неё было много мужей, любовников и поклонников.
— А это к чему? — ровным голосом спросил Консул. — К чему эта информация?
— Да ни к чему, — вздохнул Крокодил с горечью. — Просто к слову пришлось. Попытался проверить, не будет ли в рифму звучать. Нет. Я говорю на языке Раа. «А это огни, что сияют над нашими головами». Тоже нет. Ты всё понял, что я сказал?
— Все слова, которые ты произнёс, я понял, — ответил Аира.
— Ну, вот… Я по-прежнему без родного языка.
Крокодил уставился на узор опустевшей скатерти — рисунки разных типов раянского жилья. Символы домовитости для беспланетного. Очень мило со стороны Шаны. На скатерти сиротливо лежал надкушенный им йогуртовый стручок. Крокодил съел его и свернул приятную на ощупь ткань.
— Андрей, назови, пожалуйста, ещё раз имя Творца Раа.
— Александра Самохина, что ли? — вяло спросил землянин.
— А-лек-санд-раа Сам-мо-хи-на, — повторил Аира, осторожно пробуя звуки.
«При-шерь-зы из Кос-мо-за, — вспомнилось Крокодилу ещё из классики. — Девятьсот девяносто девятое имя Бога. Автостопом по галактике. Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого — сорок два.
— Ты понимаешь, что оно означает?
— Обыкновенное русское женское имя, — сказал Крокодил, неохотно ворочая языком.
— Рус-ско-е?
— Это название моего народа. У нас на Земле много разных народов, я же тебе рассказывал.
Крокодил резко встал и отошёл к своему питьевому фонтанчику. У него пересохло в горле. На Земле нет никаких народов. На Земле нет людей. Там юрский период и геологическая активность. «Мракобесие и джаз».
«И он бы заплакал, но нужно было срочно распределять томагавки», — припомнил он подходящую цитату и благодаря ей скрепил сердце.
— Да, интуиция не подвела меня, это хорошо, — сказал Аира. Он глубоко и даже как-то умиротворённо вздохнул. — Ты принадлежишь к народу Творца Раа. Народ, к которому ты принадлежишь, — объективная реальность, и наша встреча на стабилизаторе с Творцом Раа — тоже объективная реальность. Это не моя мечта, это факт. Я видел не то, что хотел, я видел то, что есть. Теперь у нас есть надежда на общение с Творцом и через это общение — шанс на спасение.
— Интуиция Консула Махайрода — национальное достояние Раа, — угрюмо выговорил Крокодил, и уселся на табурет. Сил у него уже не было ползать на коленях, и копчик болел, несмотря на утренние упражнения в костюме с приставным хвостом. — Только я всё равно ничего не понимаю. Подожди… Ты сказал — «спасение»?
Аира сохранял неподвижность («древесный образ», говорили раяне), его глаза прикрылись веками. И всё равно в своей позе лотоса на полу он был правитель, возвышающийся над простым смертным, пусть даже этот смертный сидит на табурете.
— Андрей, цивилизация Раа обречена, — сказал Консул очень спокойно. — Даже если предположить, что мы успеем построить корабли за десять витков вокруг солнца и выскочим из нашей солнечной системы до взрыва… Хотя за этот срок невозможно ни выплавить столько металла, ни накопить столько мезовещества, чтобы спастись всем. А главное — нет подходящих двигателей, испытанных, обкатанных… Мы просто не сможем разогнаться до такой скорости, чтобы излучение солнца, сбрасывающего оболочки, нас не зацепило. Подпространственные туннели за пределами солнечной системы у нас не проложены. Не успеем.
Добрая порция адреналина снова встряхнула Крокодила. Похоже, сегодня судьба-индейка хочет определить, где находится предел его психофизической выносливости.
— А как же… То есть появление этих… протезов высших смыслов… Не помогло?
Аира вздохнул, посмотрел Крокодилу в глаза.
— Идея самоотверженного труда для скорейшей эвакуации помогла стабилизировать материю, это да. За последний месяц не зарегистрировано ни одного случая расслоения. Но теперь нестабильно солнце. Это не материя на Раа, его никакими идеями не уймёшь. К сожалению, такова объективная реальность.

[old-diplomat]

— Это правда? Что солнце взорвётся не через сто лет плюс, а чуть ли не завтра?
Вопрос повис без ответа. Аира никогда не врал. Враньё противоречило духу и букве Пробы. Консул просто не всегда договаривал и не всегда выкладывал сразу всю правду. На то он и политик. Манипулятор от Творца Раа.
— Об истинном положении дел в двигателестроении и о прогнозах состояния солнца знает только небольшая группа специалистов, Астрофизический комитет и президиум Малого совета. Это государственная тайна, Андрей. Но я открываю её тебе, потому что твои страхи не материализуются. Потому что ты мой друг и мой донор. Потому что ты был готов отдать жизнь за Раа.
— А что Бюро? Нельзя к нему обратиться, чтобы оно своими технологиями…
— Ты же слышал запись моего разговора с представителем Бюро, — сухо ответил Аира. — Они заявили, что в одностороннем порядке сворачивают сотрудничество с нами. И они сворачивают. Например, позавчера из всех архивов — подчёркиваю: из всех — полностью исчезла информация о планетах и цивилизациях, с которых мы принимали мигрантов.
— Как исчезла?!
— Бесследно. С полным разрушением фрагментов носителя. Это тоже государственная тайна. Помнишь, ты предлагал лететь на Землю? Не получится. Даже если бы у нас были принципиально новые двигатели. Потеряны координаты.
«Если бы Бюро захотело погубить Раа…» — вспомнились слова Шаны.
Крокодил выговорил какое-то ругательство, смысла которого он и сам не понял. Аира снисходительно усмехнулся, кивнул каким-то своим мыслям и сказал:
— Но мы ещё поборемся, Андрей. Главное, что активность расслоения материи упала до нуля. И что у нас есть ты, земляк Творца. Собственно, я снова пришёл к тебе за помощью.
— Ко мне? Аира, если я главный элемент в спасении Раа, тогда можешь считать, что всё здесь накрылось медным тазом.
— Ну-ну, — хмыкнул Аира ободряюще и при этом с неподражаемым чувством превосходства, на которое Андрею Строганову и обижаться-то было глупо (не обижался же Ватсон на Холмса), но которое всё равно бесило. — Что нас выручило в экспедиции на стабилизатор? То, что ты внешний по отношению к нам. Ты видишь то, чего не видим мы. Я всегда чувствовал, что Творец не оставил нас. Помнишь, на стабилизаторе ты перестал меня понимать, потому что к тебе вернулся родной язык? Это язык Творца. Ты им владеешь. Ты можешь договориться с ней как равный. Попросить её, чтобы солнце Раа не взрывалось. Обещать ей от нашего имени, что мы и дальше будем держать идеи и эмоции в узде. И будем работать над освоением космического пространства, если для неё так важно, чтобы мы вышли из колыбели. Но пусть она не убивает нас. Мы ведь ещё не всё сделали, что могли. Мы еще не поняли её Замысла.
— Если это девчонка с Земли, — вздохнул Крокодил, — не факт, что она сама его поняла. Просто нафантазировала приятный мир, где никто никого не жрёт. Ну, хорошо, примем в порядке бредообразования. Так, значит, это снова надо попасть на стабилизатор? Чтобы каким-то образом встретиться с ней?
— Стабилизатор уже фикция во всех смыслах. Он перестал нести идею центра управления, и реальность там больше не расслаивается. После того как Бюро заявило, что стабилизаторы не работают, за них уже не зацепиться как за проход между мирами.
— Ты проверял?
Аира кивнул.
— Ты был там один, — с упрёком заметил Крокодил.
—Я просто хотел на практике убедиться в том, в чём в теории был уверен на сто процентов. Зачем же было отрывать тебя от учёбы, в которую ты вложил ресурс и которая поможет тебе приобрести хорошую, нужную специальность?
Крокодил скривился, как от кислого.
«Тоже мне, учёба! — подумал он со злостью. — Чтобы потом — когда «потом», в последний день Помпеи? — корячиться на этом вашем белковом заводе, как негр на чайных плантациях! Как зависимый на плантациях светодеревьев! И это имея в друзьях Консула Раа! Который поёт мне дифирамбы и зачисляет прямо в боги!»
— Аира, а почему ты мне об этом ничего не сказал ещё тогда? О Творце Раа и обо всех этих… идеях?
— Ты же помнишь, какая поднялась суета со стабилизаторами. С заседаниями советов всех уровней, с демаршем представителя Бюро… Поверь, мне было просто некогда, да и не хотелось говорить, не обдумав. Теперь я понимаю, что самое главное наше достижение — не побоюсь громких слов, наше достижение как цивилизации — заключается именно в знакомстве с Творцом. Она не оставила Раа. Наш мир родился от её Пробы. Её дар нам был в том, чтобы мы ничего не боялись и жили в полный рост. Она открыла нам своё имя. Открылось и то, что она принадлежит к твоему народу. Что она с Земли — из той самой цивилизации, которой в нашем мире ещё нет, да и быть не может… Наша задача — найти её и вступить с ней в контакт.
«Господи, какой бред!» — простонал про себя Крокодил.
— И как же? — он не смог удержаться от скептического хмыканья. — Ты знаешь, как вступают в контакт с Творцом?
— Нет. У меня надежда на тебя, Андрей. На твою интуицию.
Крокодил взорвался:
— Надежда у него! Да какая, к лешему («к лесному чудищу времён Смерти Раа»), у меня интуиция?! Я в этом отношении дуб дерево хвойное! И вообще… Пойди туда, не знаю куда… А не пошёл бы ты сам… шерше ля фам!
Аира встрепенулся:
— Ты сейчас говорил на родном языке?
Крокодил очнулся, прислушался к себе. Покачал головой.
— Нет. Это выражение на языке другого народа Земли. «Ищите женщину».
— Ищите женщину?
— Да. В том смысле, что всё происходящее в мире завязано на интересе мужчины к женщине. И где нам искать эту Самохину? Как, по-твоему, великий интуит… интуитик… интуитист…
— Андрей, пожалуйста, проясни свою мысль. Это важно.
— Да что тут прояснять? Ты вот сам, деятель галактического масштаба (Аира принял сарказм за чистую монету и кивнул), зачем назначил себя инструктором Пробы? Оставил государственные дела, спустился в прямом смысле с небес на землю и три недели светил голым торсом на острове? Неужели для того, чтобы гонять мальчишек по фальшивым углям?
Видя, что Крокодил не заговорит, пока не дождется ответа, Консул сказал:
— Да, мне нужен был полукровка для экспедиции на стабилизатор.
— А откуда ты знал, что Тимор-Алк способен — даже с твоей помощью — пройти Пробу? Наверное, потому что следил за ним, правда? За его развитием. За формированием его характера. С самого его рождения. Так?
— Ну, допустим.
— А зачем ты это делал? Почему именно этот зелёненький, а не другой? Проблема с расслоением материи встала относительно недавно. Ты не мог предвидеть…
— Я мог предвидеть, — Аира чуть повёл плечом, — я…
Но Крокодил его бесцеремонно оборвал:
— Нет, дружище. Ты следил за мальчишкой, потому что он сын Альбы. Там, на острове, ты пытался скрыть свою ненависть к нему даже от самого себя. Но у тебя не получалось. Даже я, человек абсолютно глухой ко всяким тонким материям, чувствовал, как тебя колбасит. Потому что Алк как две капли воды похож на того выдуманного урода, а ты — «оказался недостоин». Ты! Весь такой крутой альфа-самец! А потом ты увидел, как мальчишка тянется к тебе, как к отцу. Мальчишка, который мог бы быть твоим сыном от обожаемой, единственной и так далее и тому подобное. Вся проблема в том, что она тебе не дала. Вот и «ищите женщину».
Аира помедлил с ответом.
— Твоя проницательность, Андрей, достойна всяческих похвал, — сказал он, скривив уголок рта. — Но ты попал несколько… м-м-м… попой в лужу. Тебе обязательно нужны слова полового значения, чтобы включать голову?
— То есть все в дерьме, один я д’Артаньян, — буркнул Крокодил. — То есть ты.
Раянин вопросительно поднял брови. Крокодил слез с табурета и прошёлся по комнате. Глухая ночь. Даже совы не ухают.
«Как я завтра встану рано утром?»
— Андрей, давай вернёмся от моих личных проблем к более глобальным. Повтори, пожалуйста, ещё раз имя Творца Раа.

[old-diplomat]

— Аира, я понимаю, что спасение Раа превыше всего, но я сейчас просто отрублюсь. Я устал, как…
Теперь уже Аира перебил его речь и закончил фразу таким забористым ругательством, что на Крокодила будто вылили ушат ледяной воды. Несколько секунд землянин осмысливал открывшиеся ему просторы языка Раа.
— Осмелюсь заметить, Консул, ты, это… в порядке?
— Я в порядке. А тебе помогло? Ты набрался энергии? Можем продолжать дальше?
В более умеренных и сжатых выражениях слова раянина прозвучали бы так: «Устал как выкидыш — сливайся в канализацию. Не занимай место в матке, которое предназначено для более достойного человека. А если ты нормально сформированный индивид и родился из правильного места, то включай уже голову, и перестань наматывать плаценту на кулак!»
Но в том-то и дело, что выражения не были нейтральными. Они были яркими и образными. Аира был очень сердит на то, что мигрант Андрей Строганов не понимает остроты проблемы. Косит под дурачка, в то время как надо собраться и броситься на амбразуру. Потому что от него, Андрея Строганова, зависит вообще всё.
— Аира, это… насчёт «шерше ля фам»… Ты замечал, что у вас в языке нет ругательств, связанных с мужским доминированием? Только с неуместностью рождения. С сомнением в физических и умственных способностях матери. Но не с тем, что мать дала отцу. Или, наоборот, отказала живому и спуталась с Тенью.
— Не отвлекайся, — сухо сказал правитель планеты. — Повтори, пожалуйста, имя Творца Раа.
— Саша Самохина.
— Са-Ша? Не так…
— Ну, Александра. Саша — это уменьшительное. Вроде как для близких ты Аира, а для чужих — Айри-Кай.
— Са-Ша, — повторил Аира, четко разделяя слоги.
— Да, — кивнул Крокодил, — у нас это уменьшительное имя и для мужчин, и для женщин. У нас есть такие имена, которые одинаковы. Саша, Женя, Валя…
— А твоё имя?
— На языке моего народа — только мужское. А на других языках может быть и женским.
Консул переменил позу на более замкнутую. Обхватил себя руками за колени, спрятал лицо. Крокодил снова вспомнил кошмар, рождённый воображением Тимор-Алка. Не меньше минуты Аира находился в позе эмбриона.
— Андрей, в имени Творца я слышу часть твоего имени. Я прав? — спросил Аира, наконец, подняв голову.
— А? А, точно. «Андрей» значит «человек», а «Александр» или «Александра» — «защитник людей». Кстати, моё имя, — Крокодил тяжко вздохнул, — это имя первого из друзей Творца Земли. Андрея-Которого-Позвали-Первым.
На Консула эта информация произвела глубочайшее впечатление.
— Ваш Творец общался с людьми и даже находил среди них друзей?! — воскликнул раянин и встал, как всегда, без помощи рук. — Это прекрасный знак!
Впрочем, встал он лишь для того, чтобы угнездиться на подоконнике. В позе, ещё более напоминающей статическое спортивное упражнение.
Крокодил снова опустился на табурет.
— А семейное её имя что значит? — не унимался Аира.
— Самохина? Ну, одна. Одинокая.
— Оставленная людьми? Или ушедшая от людей?
— Скорее оставшаяся одна. По своей воле.
— Защищает людей, сама в защите не нуждается. Таков эйдос, я правильно понял?
— Не знаю, Аира. Всё, что ты говоришь, для меня за гранью разума. Понимаешь, бред же полный. Я вот тебя слушаю и просто тихо офигеваю («неспешно покрываюсь плодами-стручками»). Сам посуди, ну как планета Раа может быть выдумана Сашей Самохиной, заученной русской девчонкой двадцати лет? Моей страны ещё нет. Моего народа нет. Цивилизации на Земле нет. Там сейчас ходят ящеры вот с такими костяными гребнями и зубами.
— Андрей, уверяю тебя снова и снова, это не бред, не фантазия, не мечта. Это открывшийся факт. Это истина, от неё и нужно отталкиваться. А по времени Творец может перемещаться так же легко, как представители Бюро. Творец творит всё, и время в том числе.
— Ну, опупеть у вас аргументация...
— Наш мир идеален. Хотим мы того или нет, с этим нужно считаться. Ты сам уже не раз говорил, что Раа похожа на мечты четырнадцатилетней девочки. Правда, Александре около двадцати… Ну, иная девочка и в двадцать, как в четырнадцать. Кроме того, вечность константа. Она организует время. Время — это образ вечности, так что облик Александры Самохиной есть вещь в себе, непостижимая уму. Может, ей нравился свой образ в двадцать лет, вот она его и сохранила. Главное, что на стене было написано «Не бойся». Это проекция самого большого её чаяния. Наш мир и был сотворён, чтобы реализовать этот Замысел. Эта стена — фундамент нашего мира, завещание Творца людям Раа. Что же тут неясного?
— Плоский хлеб! — ругнулся Крокодил. — Конечно, чего тут может быть неясного, при таком-то подходе! Ты, что же, предлагаешь выстроить ей… (тьфу, и слова «храм» в языке Раа тоже не существовало) дом-башню из печёного камня? Написать на каждой стене «Не бойся» и плясать с бубном?
— Что сейчас действительно важно, так это выяснить, каковы взаимоотношения между Творцом Земли и Творцом Раа. Как я теперь понимаю, наш мир вложен в ваш. Ваш мир полноправный, а наш зависимый. Мы люди второго порядка, вы — первого. Во всяком случае, первого по отношению к нам.
«I’m going slightly mad, — подумал Андрей Строганов. — От нашего сумасшествия к вашему, и наоборот». Вслух он сказал:
— Да уж, как говорил один наш дорогой и любимый руководитель, «не ищите логики — её нет». И тебя это не задевает?
— Что именно?
— Зависимость вашего мира. Возможность оказаться, как ты сказал, человеком второго порядка. Меня, если хочешь знать, очень задело, когда я оказался перед фактом, что у вас тут люди делятся на полноправных и зависимых.
— Нет, не задевает. Это воля Творцов, и мои представления и желания здесь побоку. Сейчас моя главная задача как Консула Раа — спасти нашу цивилизацию, а если удастся, то и солнце. Чтобы нам не нужно было никуда убегать, да ещё без надежды на спасение. Всё остальное приложится. Как, по-твоему, мы можем выйти на Творца Раа?
— По-моему?! Да у меня уже мозоль на языке, что я не верю в весь этот бред! Я её видел секунду, ту несчастную заученную дуру!
— Андрей, — терпеливо сказал Аира, — ты находишься на территории её духа. На Земле у тебя нет будущего, нет жизни. Изволь принимать свою судьбу как милость Творца Земли, который отдал тебя, человека, в руки Защитницы Людей. Да, по всему теперь ясно, что она несовершенный Творец, но никак не умственно неполноценный. Она хотела нам только добра и мира, как она это понимала. Теперь наша задача — усовершенствоваться. Так же дети могут стать лучше родителей. Это Проба высшей степени.
— Да чтоб вы провалились со своей Пробой! — рассердился Крокодил. Абсурдность ситуации и усталость порождала злость и головную боль. — Сами себе выдумываете бред, а потом удивляетесь, почему он материализовался! Знаешь, что? Мне всё это надоело. Я весь день убивался на ваших идиотских курсах, и теперь ещё ты тут со своими идеями! Я хочу спать! Обсуждай все эти галлюцинации со своими шестёрками там у себя на орбите! Со своими советниками и своей обслугой! А на мою голову этого навешивать не надо! Я, если ты не забыл, давно труп! У меня нет будущего! Мне похрен!

[old-diplomat]

— Андрей, ты сердишься — значит, ты неправ. А то, что ты устал, очень хорошо. Это только поможет тебе утончить восприятие. И выйти за рамки стереотипов о возможном и невозможном.
— Очень хорошо?! Да я сейчас загнусь! Раньше, чем твоя идейная планета!
— Не загнёшься. Ты здоров, как тот буй-тур, которого жарят на острове.
Крокодил скрежетнул зубами.
— Меня должны были отправить на Кристалл! Я не хочу знать никаких Творцов! Ты понимаешь это?! Меня («бесит» — нет такого слова) раздирают самоубийственные энергии, пришедшие прямо из Смерти Раа, когда я слышу ваши философские рассуждения о том, что идея первична!
— Прекрати истерику, — приказал Аира.
— Плоский хлеб! — рявкнул землянин во всю глотку. — Может, все эти твои видения девушек в штанах из натуральной ткани объясняются очень даже материальными причинами, а? Может, тебе надо найти, наконец, нормальную бабу, без придури, и трахнуть её — а не выносить мне мозг?
— Если я почувствую, что это понадобится для спасения Раа, то прислушаюсь к твоему совету, — сказал правитель. — Но сейчас нужно, чтобы ты задал вопросы Творцу Раа. Первый: возможно ли отменить коллапс солнца, и если да, что нам для этого нужно сделать. Если коллапс входит в замысел Творца, тогда второй вопрос: какой путь мы можем найти, чтобы спастись. Третий: от чего зависит стабильность материи. Это понятно?
— Самообладание Консула в общении с тупым мигрантом заслуживает государственной награды, — сквозь зубы выговорил замученный Крокодил севшим голосом.
— Не сомневайся, я получу её, когда мы спасёмся, — кивнул Аира.
Крокодил взмолился:
— Аира, друг, ну, пойми ты, услышь ты меня, наконец! Я не верю ни в каких Творцов! И оттого, что я не верю, я не могу тебе помочь! Вера — она же двигатель всех этих… идей, правильно? А я не верю! Я… («атеист», — хотел сказать он, но язык снова не дал) …я человек без веры. Вспомни, на Пробе я не мог затянуть рану своей волей. Потому что не верил, что это возможно. Что мне, землянину, это возможно. Пока ты не включил меня в свою — как это называется? сеть восприятия, да? — я не знал, как это сделать. И смог, только узнав это изнутри. Но именно узнав, а не поверив! Пройдя по проложенной тобой дороге у себя в голове. А верить я не умею!
— Но ты же носишь имя Первого Друга Творца…
— Ну и что? Это просто звуки. Фонетика. Когда мои родители давали мне имя, меньше всего они думали о том, что оно значит.
— Правда? — в кои-то веки не только по голосу, но и по лицу Аиры стало видно, насколько глубоко он озадачен. — Твои родители не думали, как выбрать подходящее имя для своего сына?
— Ну, не то, чтобы совсем… Просто моего дедушку, отца моей матери, звали Андрей, и меня назвали в его честь.
Аира задумался на несколько мгновений, но быстро собрался с мыслями и стал подбирать их к решению проблемы, как ключи к замку.
— Андрей, как ты можешь не верить, если ты видел Творца Раа глазами своего собственного сердца?
— Своими глазами я видел девчонку с Земли. И не понимаю, какого хрена она вдруг Творец Раа!
— А если бы ты увидел Творца Земли, то узнал бы его?
«Господь с тобой, Аира!» — хотел сказать Крокодил, но вместо этого у него получилось:
— Творца Земли не видел никто никогда.
— А как же тот Андрей, который Первый Друг?
— Ну… Я при этом не присутствовал.
— При рождении своего деда Андрея ты тоже не присутствовал, но разве у тебя есть сомнения в том, что однажды в прошлом он родился? Если записано его имя, известна его жизнь?
— Я не верю, что встреча с Творцом Земли происходила именно так, как было записано. Я не верю, что Творец накормил пять тысяч народа двумя хлебами… а когда были войны и эпидемии, миллионы погибли, но что-то никто их волшебным образом не спас и не накормил.
После секундной заминки — снова вопрос-отмычка:
— А Творец Земли — он Защитник Людей?
— Те, кто в Него верят, говорят, что Он — Спаситель, — буркнул Крокодил.
— Так… Это замечательно. Но спасает только тех, кто в Него верит?
— Да. Наверное.
— Так «да» или «наверное»?
Андрей, у которого от усталости уже закрывались глаза, выдавил с ядом:
— Аира, меня Творец Земли точно спасать не станет. Я ничтожнейшее существо, без родины и семьи. Без будущего. Я же тебе уже говорил, что любая мокрица ведёт более осмысленную жизнь, чем я. Меня каким-то ветром занесло на Раа. Где это во времени и в пространстве и как это вообще возможно, я не понимаю. Я ничего не понимаю и ни во что не верю. И отстань от меня, наконец. Если бы я мог, я бы выкинул тебя за дверь, честное слово.
Упрямый Аира, разумеется, и не думал отставать.
— Значит, Творец Земли решит, что ты провалил свою Пробу?
— Да. Если Он есть. Но Его нет, и я всего лишь набор белковых молекул, которые распадутся после моей смерти. В это я верю. И от меня не останется ничего.
— Но ты же теперь веришь в возможность регенерации?
— Верю. Но верю, что это возможно в рамках законов природы на Раа.
— А законы природе кто дал?
— Объективно сложились.
— Это как? Сами по себе?
— Да, сами по себе.
Аира терпеливо начал подбирать следующий ключ:
— Андрей, ты мне сам говорил, что Творец тождественен любви. Откуда ты это взял?

[old-diplomat]

Крокодил как сквозь сон вспомнил свою самую тяжёлую халтурку. Сопровождение группы немцев по Золотому кольцу. Вспомнил палец особенно настырного лысоватого мужичка, который не удовлетворился подписями в ярком буклете «икона такого-то века такого-то письма», а приставал к Крокодилу с требованием перевести, что именно написано в книге славянской вязью в руке у Христа. Не без труда, но можно было прочитать «Да любите друг друга».
И задёрганный Крокодил, внутренне крывший чёрными словами менеджера турбюро (якобы отлаженный процесс перевозки туристов от достопримечательности к достопримечательности в реальности оказался головоломкой: как сложить слово «вечность» из четырёх известных букв), едва удержал язык за зубами, чтобы не сказать немецкому дедушке «Arbeit macht frei» или «Jedem das seine».
— Ну, слышал… Читал. Как культурный человек знаю элементы верований разных народов своей планеты. В том числе и моего народа.
— А откуда это убеждение образовалось среди народов твоей планеты, в том числе и у твоего народа?
Крокодил вздохнул:
— Кто верит в Творца Земли, тот считает, что это Творец и говорил.
— Творец Земли говорил со своими созданиями? Не только с Андреем? Андрей был Первый Друг, а были и другие друзья Творца?
— Да. Целых двенадцать. То есть, повторяю снова, так считают те, кто в Него верит.
— А в любовь ты веришь?
— Не знаю…
— Но знаешь, что Бог есть любовь?
— Аира, я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Я не умею говорить ни с Творцом Раа, ни с Творцом Земли. Завтра мне вставать на курсы ни свет ни заря. То есть уже сегодня. А ты пристал ко мне, как банный лист!
Проклятый Махайрод гнул свою линию. В его замысел явно входило вывести Андрея из себя.
— Почему ты подвергаешь сомнению информацию о том, что Творец Земли говорил с людьми, если носишь имя «Первый Друг Творца»?
— Охренеть… Да просто не верю, и всё! Сколько раз тебе повторять, что мне это недоступно!
Аира снова задумался на краткий миг. И воткнул новый вопрос-отмычку.
— Ты говорил, что на твоей планете суровый климат, мало ресурсов. Но при этом люди строили и строят для Творца дома-башни из печёного камня. Если бы не было надежды, что Он туда приходит, разве нужно было бы это делать? При такой ограниченности ресурсов?
Этот вопрос Аиры на несколько секунд поставил Крокодила в тупик, но он быстро нашёл аргументы для сохранения своей картины мира.
— Правители разных стран вместе со служителями этого культа заинтересованы в том, чтобы народ работал за идею. Да ещё носил в эти дома для Творца свои скудные ресурсы. Которые, понятно, правители забирают себе. Творцу-то ничего не нужно от людей. Особенно если учесть, что Его вообще нет.
— А чья же была идея создать ваш мир?
— Да ничья! Не было никакой идеи. Просто химические элементы собрались, и всё.
— А откуда взялся эйдос элементов? Их идея?
— Аира, я в этом совсем не разбираюсь. Правда.
— Разбираешься. Ты сам говорил, что идея вашего Творца — постоянная Проба.
— Да не моя это идея! А того, кто это придумал!
— Придумал тот, кто хотел, чтобы ему носили ресурсы?
— Да!
Аира хмыкнул:
— Андрей, у тебя совсем нет опыта ответственности за коллектив… ну, хотя бы из ста человек?
Крокодил снова вспомнил свою группу немцев пенсионного возраста и себя, студента. Там было тридцать восемь человек, с которыми он мучился неделю. Светка тогда сидела дома с Андрюшкой, и он искал любую возможность заработать. Выгрызть проклятые баксы из проклятой действительности.
— Нет, — буркнул Крокодил. — Не забывай, что я не альфа-самец, а полный неудачник.
— Уверяю тебя, — сказал Аира, — что я тоже не животное, но предполагаю, что в голову паразита, который привык только отнимать ресурсы, никогда не придёт идея творчества просто из любви. Правитель, у которого ресурсы на исходе, будет гонять своих людей в суровом климате на тяжёлую работу только в том случае, если эта работа — Цель с большой буквы. Иначе погибнут и люди, и он. И сами люди будут работать не за страх, а за совесть. Как сейчас все у нас работают для эвакуации с Раа.

[old-diplomat]

— Ты так говоришь, потому что ты — идеальный правитель, — криво усмехнулся Крокодил. — Ты тождественен идее правителя. Эйдосу. А наши правители неидеальны. Поэтому у нас войны и всё такое. Эксплуатация идей, а не… м-м-м… общение с ними.
— Люди не идеальны?
— Конечно!
— Но тем не менее, есть идеал?
— Ну-у…
— Так есть или нет?
— В общем, да, есть.
— Тебе не интересно, откуда он? Тебе не интересно, почему он недостижим? Или, может быть, достижим? Кто-то же прошёл Пробу Творца Земли? Или нет? Первый Друг Творца, имя которого ты носишь, — он прошёл?
Крокодил не ответил.
— Ясно, — кивнул Аира, слезая с подоконника. — Если уж я, по твоим словам, такой идеальный правитель, то мне пора проявить свой идеальный волюнтаризм. Так и быть, помогу тебе сдать Пробу, которую ты провалил на Земле.
Он оказался прямо перед землянином так неожиданно и с такой властной силой взял того за запястье, что Крокодил не успел ни запротестовать, ни дёрнуться в сторону. В секунду промелькнули в памяти слова Шаны: «Махайрод — боец без правил, без тормозов, без этики, без сомнений. Физиологически он чудовище, ему достаточно коснуться вас рукой, чтобы высосать досуха. В его экспериментах уже погибли несколько десятков человек».
И снова Крокодил увидел себя оболочкой воздушного шара, горячего, наполненного, расписанного изнутри знакомыми узорами из незнакомых символов. Узоры жили своей жизнью — скручивались в замысловатые спирали, меняли направление движения и цвет от темно-красного до бледно-охристого, но не останавливались ни на миг. От этого мельтешения у него до тошноты закружилась голова, и он словно завернулся сам в себя, рухнул, как в воронку, прямо в мягкие лапки знаков, которые тянули его, тянули, тянули… Как в книгах про жизнь после смерти, по тёмному тоннелю, в конце которого сиял свет.
Девочка в венке из ярких цветов положила прохладную руку ему на лоб и, ещё не веря до конца, что он открыл глаза и дышит, прошептала дрожащими губами:
— Как же ты умеешь напугать… Аира, ну что ты за человек! А если бы ты умер?! Как можно быть таким… таким безответственным!
Он приподнялся, преодолевая страшную боль в груди. Его руки и одежда были в крови, на земле валялся нож.
Но боль не значила ничего. Изгоняя и отменяя её, у него в груди уже разворачивалось такое непередаваемое счастье, такое солнце, такая музыка!
— Всё в порядке, — сказал он, и эта музыка прозвучала в его голосе, чужом и ломком. — Я в полном порядке! В полнейшем!
— Да подожди, не дёргайся! Хоть дух переведи!
Девочка уложила его голову к себе на колени и, наклонившись, поцеловала в губы. Как делала уже не раз, его юная женщина.
Он увидел её глаза в перевёрнутом ракурсе. Ужас и боль в них таяли, но не так быстро, как ему бы хотелось. А главное, она не восхищалась его преодолением смерти. Это было обиднее всего.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, срывая широкий шершавый лист и осторожно проводя им по его груди, ещё мокрой и липкой. Из чешуек листа вытекало прохладное молочко.
— Да в порядке! Видишь же сама, что я жив и здоров! — с гордостью сказал он. — Теперь веришь? Своим глазам?
Девочка вздохнула с досадой.
— Если бы я была инструктором, то такого дурака, как ты, отправила бы вон с острова после первой же подобной выходки. Корни и кроны, ты просто неуправляем!
— Аль, да моему телу теперь вообще ничего не страшно! Ты же видела! И знаешь почему?
— Ну?
— Потому что ты его любишь. Ну, то есть меня. Я научился этим пользоваться. Пока твоё сердце работает, моему тоже ничего не сделается. Мы же с тобой теперь одно целое.
— Слушай, мне страшно на тебя смотреть…
— Сейчас пойду искупаюсь. Просто хочется немного полежать. Так хорошо! Лежать и смотреть в небо и на тебя…
— А голова не кружится?
Голова у Крокодила немедленно закружилась. Теми же быстрыми лапками знаки вытолкнули его на поверхность завихрения, и свет погас.
Перед глазами всё плыло, и, казалось бы, давно переваренный «Бородинский» просился наружу. Крокодил несколько раз судорожно сглотнул.
— Между твоим мозгом и сердцем уже проложена связь, — откуда-то сбоку, как истина, послышался голос Аиры, а потом проступило и смуглое лицо Консула. — А сердце — это штепсель в вечность. Вилка, — он поднял руку с двумя выставленными вверх пальцами и энергично ткнул вверх. — Ты обязательно научишься верить. Просто нужно будет немножко потренироваться.
Крокодил не мог говорить, только сглатывал горькую слюну. Кровь, прилившая к голове и шее, душила его. Он вскинулся, чтобы бежать — куда?

[old-diplomat]

— Андрей! Ты меня слышишь?
Крокодил посмотрел на Консула безумными глазами. Подходящее слово — богооставленность. И до чего же, зараза, точное!
— Ты видел Творца Раа? — спросил Аира, вглядываясь в его лицо.
Землянин с трудом понимал речь раянина. Его трясло, он не владел собой.
— Она — да, верила в тебя, как… («как в Господа Бога») …как в Хозяина и Творца Вселенной. А меня… меня никто никогда так не любил! Никто и никогда!
Крокодил выкрикнул эти слова в пространство, подняв голову к плетёному потолку, как будто там находились некие ответы.
Аира не вздрогнул от его крика, просто продолжал следить за ним.
— Никто, никогда! Даже мать! — вопил Крокодил, как оставленный без присмотра младенец («и этот вопль был страшен в устах зрелого мужчины»). — Для неё я был обузой, которая не давала ей выйти замуж, и если бы не бабушка… Но и бабушка умерла! Все бросили меня! Даже Земля! Когда моя мать погибла под колёсами какого-то бандита на «мерсе», я вообще ничего не почувствовал! Нет, почувствовал! Радость! Что мне достанется квартира, а её нового хахаля можно вытолкать взашей! А отец бросил нас, когда мне было четыре года, и уехал на другой континент! Я даже не помню, как звали мою первую женщину, я вообще этого не знал! Просто подцепил первую попавшуюся, которая со мной пошла! Помню только буфера и кулон между ними, как этот ваш проклятый документ гражданства! А Светка — Светка меня просто использовала, вытерла ноги и выкинула вон! Проклятье! Аира, что ты со мной сделал?! Теперь мне, что, пойти и удавиться?!
Пока Крокодил нёсся под откос в потоке бессвязных фраз («Едет, едет паровоз: две трубы и сто колёс»), Аира смотрел на него сверху вниз, хотя они были одного роста — со знакомым выражением посетителя зоопарка. Но не столько само выражение лица Консула подстегнуло ярость Крокодила, сколько ощущение, будто раянин безучастно глядит на него из крошечного окошка где-то на невообразимой высоте, а он захлёбывается блевотиной в ледяном вязком болоте.
«А это огни, что сияют над нашими головами…»
— Андрей, успокойся, — Аира взял его за плечи, встряхнул. — Почему ты такой нервный? Прямо как Тимор-Алк…
— Да пошёл ты! — Крокодил оттолкнул его руки, ударил его в грудь — как в кирпичную стену. — Проклятый ты садист, палач, надсмотрщик… инструктор Пробы! Зачем ты сделал это со мной?! За что?! Ты так и будешь вечно тыкать по моим болевым точкам, да?! (Ещё один удар в плечо Аиры. В чугунный шар. «Моему телу теперь вообще ничего не страшно». У Крокодила загудели костяшки, но физическая боль в руке не шла ни в какое сравнение с корчами души.) Тебе это доставляет удовольствие, да?! Ты наслаждаешься своей властью, да?! Ты, Консул, умеющий взять свою грёбаную ответственность за свою грёбанную цивилизацию! Она любила тебя ни за что! А меня, меня…
— Так ты видел Альбу, а не Творца Раа?
В голосе Аиры Крокодил услышал разочарование, которое в эту минуту показалось ему запредельным кощунством.
— Да! Видел Альбу! Которая в тебе души не чаяла, дубина ты пещерная! Господи, да если бы на меня хоть одна хоть раз так посмотрела — да я бы… я бы…
Консул глянул на него коротко, но так сурово, что у Крокодила пресеклось дыхание и подкосились ноги. Он рухнул на пол, как подрезанный колос. Таково устойчивое выражение в русском языке. Андрей Строганов, горожанин в пятом поколении, с трудом представлял, как это выглядело бы наяву. Вероятно, брали серпы, как у Колхозницы со статуи Мухиной, и подрезали.
Мягкая трава неожиданно проявила свойства упругого материала и амортизировала удар задницы Крокодила о пол. Но встряска подействовала очень благотворно.
— Ну, всё? Истерика окончена? — спросил Консул, выпятив челюсть и держа руки на бёдрах. Стоя в позе мужского доминирования.
— Окончена, — сказал Крокодил, поднимаясь на ноги. Ему нужно было уйти, остаться одному, выйти куда-нибудь, где не будет этого садиста, но всё равно… всё равно будут огни над головой!
— Андрей, ты собственно, можешь объяснить, что ты видел, и почему тебя вдруг так переклинило? — Аира перехватил его за плечо, останавливая.
— Не буду я ничего говорить, — тускло сказал Крокодил. И добавил: — Как же она тебя любила, бесчувственный ты пень...
Дестаби хотел коснуться висков Крокодила, но тот мотнул головой, отстраняясь.
Губы Аиры искривились:
— Тебе нечему завидовать, мигрант. Альба умерла. Её нет. Мне нигде и никогда не встретиться с ней. Потому что к нам Спаситель не приходил. К нам приходила только Александра Самохина, твоя землячка.
От этих слов Крокодил очнулся, словно от пощёчины. Ему показалось или нет, что в голосе Айри-Кая звучало неприкрытое презрение?
Так он окончательно пришёл в себя.
— У тебя есть шанс увидеть бабушку, которая тебя любила, — продолжал Аира. — У меня нет шанса стать даже морской пеной, как Русалочка, про которую тебе читала бабушка. Спасибо, что поделился.
Крокодил сглотнул, взглянул на Аиру. Раянин смотрел на него без всякого выражения в серых глазах. Тягостная тишина зависла над комнатой с плетёным потолком.
— Андрей… Ты как-то спрашивал, не сослан ли кто-то из моих близких. Да, сослан. Отец. За страшную халатность на орбитальном заводе. Было много жертв. И моя мать тоже отправилась в ссылку. Бросила меня ради того, чтобы быть с ним до конца. Оба они давно умерли, я помню их очень смутно. Опекунство надо мной оформила Шана, наши дома находились по соседству... Мой родительский дом ты видел у оврага. Здесь недалеко. Он уже весь зарос лианами.
Крокодил замер. Ему стало очень стыдно за свою отвратительную вспышку. Что он нёс, о чём кричал?
— Я тоже бросил своего сына точно так же, как отец бросил меня, — сказал Андрей Строганов сквозь зубы, уже совсем остывая. — Только мой отец уехал на край света, а я за край.

[old-diplomat]

— И я не в лучшем положении. Я погубил свою любимую женщину точно так же, как мой отец погубил свою. Ну, давай от этого факта я тоже побьюсь головой об землю вместе с тобой. Это спасёт Раа? Сейчас надо работать с будущим. А будущее у нас может появиться только в том случае, если мы поймём основы нашего мира. Поймём, в чём несовершенен наш Творец, как мы можем это исправить и спасти Раа или хотя бы цивилизацию Раа, если солнце обречено. Ты согласен с тем, что это важно и над этим надо работать? А не расчёсывать старые болячки?
— Осмелюсь заметить, Консул, у меня благодаря твоей целительной терапии сейчас все болячки новые.
— Бывают вещи, которые приходится нести на себе, — сказал раянин неожиданно мягко, будто объяснял непонятливому малышу прописные истины. — По большому счёту, насколько я смог уловить, наша с тобой сверхзадача — спасти Творца Раа, потому что она, как и ты, не прошла Пробу на Земле. Созданный её духом мир, наш мир, — это её единственный шанс на спасение. А наш единственный шанс на спасение — она, Са-Ша.
— Аира, — выдохнул Крокодил, совсем раздавленный, — если ты сейчас не оставишь меня одного, я точно сдохну. И будет ещё один труп на твоей совести.
Он не успел договорить эту фразу, как Консул Махайрод уже покинул его плетёный дом. Только что был — и вот уже растворился в пространстве, и нет никого.
Но Андрею легче не стало.

[old-diplomat]

Глава третья

На курсы он не пошёл. Просто не смог встать, не слышал будильника, спал, как в свинцовом саркофаге.
Хотя, может быть, именно звон будильника навеял сон, в котором стук железнодорожных колёс был приглушён секундной сиреной переезда, и свет будки смотрителя, и яркие огни шлагбаума и столпившихся у его полосатого клюва машин в секунду осветили плацкартный отсек. Крокодил, разбуженный этим резким шумом и светом, открыл глаза, увидев себя в тесной духоте верхней полки, а за окном бежала ночь, и угадывались ёлки, и далёкие огни просвечивали в их нестройных рядах, а небо было чёрное, беззвёздное.
Спал сосед на такой же верхней полке, укрывшись простынёй, скупо подсвеченный дежурным сиреневым светом, и на боковых местах тоже лежали белые тюки, сбившие к ногам жаркие одеяла. Вагон то всхрапывал, то стучал дверями, то смутно бормотал, то звякал мелкой железной дробью, и Крокодил, поднеся к глазам левую руку, тут же забыл, который час. Просто ночь и поезд, несущийся во тьме сквозь пространство и время необъезженной страны, и ему нужно ехать, и вот он едет. Ночью надо спать, и он спит.
Соседка на нижней полке, видная ему, не спала. Смотрела в чёрное окно. Девушка-студентка то ли на каникулах, то ли с каникул, без лица и фигуры, только чёрные волосы и горб плохой осанки под свитером.
Крокодил хотел повернуться к стенке с характерным пластиковым запахом, но в проходе появился проводник. Был он в темных форменных брюках и белой рубашке, удивительно свежей для этого грязноватого плацкарта. Девушка обернулась, и Крокодил узнал Александру Самохину — несчастную, заученную и замученную, с уныло опущенными губами и поникшими плечами. Проводник заговорил с ней — тихо, но весело и ободряюще, и присел на краешек её постели. Крокодил узнал и его: это был Аира, Консул Раа Махайрод. Крокодил знал, что он правитель и проводник, одно знание не мешало другому, и было даже совершенно естественно в этом тёмном пространстве со смутными звуками.
Девушка посмотрела на прибывшего без улыбки, её плечи совсем поникли — и вдруг она торопливо поднесла ко рту обе руки, борясь с тошнотой, но безуспешно. В несколько толчков её вырвало монетами, разлетевшимися с мокрым плеском. Крокодил мог поклясться, что это монеты, и даже золотые — так ярко сверкнули жёлтые искры. «Звёздность звёзд видна сквозь слёзы», — всплыла, как подводная лодка, цитата Набокова из времён Крокодилова литературно-переводческого негритянства. Чего только не печатали в девяностых на плохой бумаге в плохих типографиях, какими только способами не обеспечивал студент Андрей Строганов свой сиротский прожиточный минимум. Студенческий желудок Саши Самохиной был классически пуст, и влажный блеск её золота напоминал скорее о сундуке, выброшенном на берег океаном, чем о пиратском ужине в тухлой таверне.
Тогда проводник отступил в глубины вагона (Саша тем временем торопливо ползала по полу, собирая монеты в пригоршню), но вскоре вернулся — как раз к тому моменту, когда девушка завязала мелкие жёлтые кругляши в носовой платок и сунула в накладной карман своей сумки. В одной руке Аира держал стакан красноватого чая в железном подстаканнике, а во второй — пачку печенья. Поставив стакан перед девушкой, он что-то негромко сказал, открывая пачку, кладя её на стол и протягивая Саше пшеничный квадратик.
Крокодил снова не разобрал слов, но они, по-видимому, были убедительны. Девушка взяла из рук Аиры печенье и молча надкусила, взяла стакан и отпила. Аира одобрительно смотрел на неё, улыбаясь, и свет шёл не только от его белой рубашки, но и будто даже от лица и ладоней. Когда Саша положила надкушенное печенье на раскрытую пачку и поставила недопитый стакан на стол, он доел и допил и что-то спросил у девушки. Та, тяжело вздохнув, повернулась к нему спиной и задрала свитер.
Под свитером у нее были крылья — маленькие, неумело подрагивающие, тронутые лишь тёмным пухом. Проводник усмехнулся и погладил их. Под его сияющей рукой они стали стремительно расти и покрываться белыми перьями. Девушка комкала свитер у себя на груди и неловко оглядывалась на то, как буйствует белая пушистая вьюга за её плечами.
Аира окликнул её по имени, и Крокодил увидел Альбу. Без зелёного венка, но, несомненно, то была она — темноволосая, с большими карими глазами. С удивлением она повернулась к проводнику, прикрывая крыльями плечи и грудь. Синие джинсы Саши Самохиной на Альбе были почти такими же тёмными, как синие форменные брюки проводника, а белые крылья — таки же светлыми, как его свет.
Альба взяла в ладони лицо Аиры, всмотрелась в его глаза. Он сиял — во всех смыслах, а поезд гремел и подпрыгивал на стыках, звенел стакан в подстаканнике, и Крокодил выглядывал из-под простыни, тихий, как покойник, но всё-таки живой.
Девушка обняла проводника — руками и крыльями, обхватила его и джинсовыми ногами, прижалась к его груди. Аира поцеловал её густые волосы, Альба вскинула голову, подставляя губы.
Белая рубашка проводника тоже оказалась крыльями, и сейчас они стали реальностью, могучей светлой силой. Видя, что Альба стесняется наготы своей груди, Аира сделал для неё белую хламиду из простыни, с дырками для крыльев, и она смогла сложить две белые плоскости за спиной.
«Сейчас уйдут, — подумал Крокодил. — Улетят. А я останусь здесь навсегда».
И такая тоска охватила его, такой холод нахлынул, но не мог же он, бескрылый, сказать им: слушайте, друзья, возьмите меня с собой, я не буду вам третьим лишним.
Он слез со своей полки на опустевшую нижнюю, когда они уже ушли. Сунул ноги в свои кроссовки, тут же вынул правую, залез в кроссовок рукой и вытащил жёлтый кругляш. На монете был только один рисунок, двоящийся в сиреневом дежурном свете — то ли ноль, то ли знак бесконечности. Запихнув монетку в маленький карманчик своих джинсов, Крокодил взял квадратик печенья из пачки, оставленном Аирой, — и оно вдруг закричало человеческим голосом: «Андрей Строганов! Андрей Строганов!»

[old-diplomat]

— Андрей Строганов!
Он проснулся от голоса коммуникатора, который настойчиво повторял его имя. Наверное, эти устройства специально были снабжены такими резкими голосами, чтобы побудить абонента скорее откликнуться.
Солнце било прямо ему в лицо.
— Да, здесь Андрей Строганов, — промычал он спросонья, отрывая голову от подушки и принимая положение сидя.
Наверное, с курсов. Руководитель программы обучения, не иначе.
За окном сиял великолепный солнечный день, птичьи голоса наперебой старались украсить его своими лучшими звуками.
— Вас вызывает Лиза Макферсон.
«Что ещё за Макферсон?» — подумал Крокодил своей тугой, как резина, головой. У него в ушах вагонные колёса перебрали быстрый ритм, и звук отдалился, хотя не пропал совсем.
— Вас вызывает Лиза Макферсон, эмигрантка с Земли, — повторил коммуникатор с уточнением.
Лиза из Глазго. Лиза между небом и землёй, была такая песня ленинградского бит-квартета «Секрет». При первой встрече Крокодил даже не поинтересовался её фамилией. Как обычно при знакомствах подобного рода.
Предметы перед глазами то двоились, то троились. «Просто нужно будет немножко потренироваться». Да уж, спасибо, друг.
— Не могу, — сказал Крокодил в раструб вьюнка, свесившегося к его лицу, с трудом разлепляя склеенные губы и вяло ворочая нечистым языком. Немыслимо было говорить с землячкой («… Спаситель к нам не приходил…») сейчас, когда сон о белых крыльях ещё мелькал где-то у него внутри, а наяву проступало воспоминание о том, как он ёрзал на ней, старательно пыхтя и получая оскоминное удовольствие. Did his best. — Я сам с ней свяжусь.
Он выбрался из постели и поплёлся в закуток санузла. Несколько секунд перед его глазами стояла иллюзия туалета в конце плацкартного вагона, так что он даже не сразу ухватился за нужный рычаг в форме шишки. Сосновой? Нет, еловой, длинной.
Хотя откуда в тропиках ёлки и сосны? Это несоответствие понимал даже он, человек, совершенно оторванный от природы.
Сон развеялся, из ушей выветрился стук колёс. Реальность была солнечной, с чистой водой и приятными для босых ног плитами пористого материала. Но она казалась настолько же ненастоящей, насколько настоящим был запах железнодорожной воды из остатков сонного видения.
Но уж какая жизнь дана в ощущения, в такой и надо жить, это Крокодил за свои двадцать девять с хвостиком лет на Земле усвоил твёрдо.

[old-diplomat]

Стоя под лейкой простейшего душа, под освежающим дождиком, чистым и приятным на вкус, и уже окончательно проснувшись, он попытался оценить масштабы разрушений в своей душе после вчерашнего набега Аиры.
Светка — пусто. Девица с танцулек — пусто и тошно. Как открытый канализационный колодец. Мать — пусто. Сын — далёкий негреющий огонёк. Отец — совсем крохотная светящаяся точка. Там, где ванная, запах мыла, пластмассовая игрушка Крокодил Гена и тёплое спокойствие защищённости и бессмертия, но Крокодила Андрея там уже не было очень давно. «Приходит папаша в детсад: я за ребёнком. Его спрашивают: а ваш какой? — Да давайте любого, завтра все равно обратно приводить».
Бабушка. Сказки Андерсена, немецкие и английские пластинки. A little pony. Sein, war, gewesen. Деревенский дом, который она купила как дачу для летнего отдыха Андрюшеньки. Бабушка была тоже Строганова, мама отца, у которой отец был единственный сын. В девяносто пятом отец хотел забрать её к себе в Америку, но не успел, она умерла от рака.
Маму матери Крокодил видел пару раз в жизни, она жила далеко (и продолжала жить на момент его изъятия), в Томске. Не наездишься, да и не очень-то хотелось. Издержки жизни в большой стране. Издержки жизни на Земле с её вечной неустроенностью, где каждый сам за себя, и при этом никто себе не хозяин.
Его никто не любил кроме бабушки. А он и бабушку не любил. Пользовался её добротой, да. Как чем-то самим собой разумеющимся. Как дышал. Любить — это знать, а он её совсем не знал.
А кого он любил? Валерку? Может быть, Землю? Человеческий род?
Откуда-то из глубин выплыл мягкий бабушкин голос, который читал сказку у постели захворавшего внука. Маленький Андрюшенька объелся мороженого и схватил ангину.
«… потому что и очаг, и огонь в очаге, и котелок с похлёбкой были только нарисованы на куске старого холста…»
И вот холст отодрали и выкинули вон, где плач и скрежет его, Крокодиловых, зубов, и льются его незримые крокодиловы слёзы. И это называется Раа.
«Просто нужно будет немножко потренироваться».

[old-diplomat]

Он не мог понять, что измучило его больше: чувство впустую прожитой на Земле жизни, такой короткой и никакой, чувство своей ненужности нигде — или горечь оттого, что Аира открыл перед ним зияющую пустоту. Мерзость запустения. Не Эверест, отнюдь. Трахтенберг. Тоже гора. Вершина! Как там говаривал его сосед Игорь в давно прошедшем времени, ставя под стол последнюю бутылку пива и посматривая на часы: «А кто будет Светку потреблять, Пушкин?», на что Крокодил уныло отвечал: «Лучше бы Пушкин. Ему же всё равно было, лишь бы стихи писались».
«К нам приходила только Александра Самохина, твоя землячка».
И с каким презрением Аира это сказал!
Крокодил внезапно обозлился. Проклятый чистоплюй просто использует его, как говорящую куклу вуду. Как ресурс планеты Раа. Как доппаёк в походе на свой горний Эверест. Как заначку, которую время от времени можно достать для достижения своих целей.
Это иллюзия, что Консул может стать ему другом, каким раньше был Валерка. Правитель Раа прежде всего политик. Власть для него дороже всего, он во всем ищет только свою выгоду. Это же очевидно! Пока не открылось, что Андрей Строганов для него идеальный донор, Аира не церемонился с ним на Пробе — а как открылось, то и полным гражданином чужака сделал, и жизнь ему спас, и лицемерно «дружит».
И кстати, точно в той же логике приблизил к себе Тимор-Алка. Вопреки традициям. Только ради важного дела. Чтобы выяснить подлинную природу стабилизаторов, которые Бюро присылало на Раа вместе с довеском из мигрантов. Важность этого дела приоритетнее презрения, которое Аира должен был испытывать к позорному сыну Альбы.
Шана правду говорила: Аира плюёт на основополагающие законы Раа. Точно, плюёт! А жители планеты воздают ему царские почести вместо того, чтобы свергнуть и отправить в изгнание, это червивое яблоко от порченой яблони. Или как тут у них звучит аналог?
Язык Раа подсказал: «волосатый орех от волосатого ствола».
Когда в Песне Пробы говорится «жёны рожают детей — по праву», это явно не про зелёных метисов, которых жители Раа стыдливо прячут. Тем не менее, Тимор-Алк пристроен на хорошей синекуре. (Крокодил не знал, чем на самом деле занимается зеленоволосый парень, но какая разница, чем он там занимается?!) А он, Андрей Строганов, киснет на белковых курсах! Хотя вот именно сейчас не киснет, а откровенно прогуливает… да, но потому что так называемый друг залез в его голову, как слон в посудную лавку, и теперь там куча битой посуды, и вдобавок слоновая куча отвращения ко всему на свете!
«Стоп, — сказал себе Крокодил, протирая глаза, оглядываясь и замечая, что сидит голый на хорошей траве своей гостиной. — Что это меня так заносит? Аира, конечно, манипулятор тот ещё, но так гнать на него — просто подлость с моей стороны».
Аира был готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти Крокодила. Вытащил его буквально с того света после экспедиции на стабилизатор. Чуть не загнулся из-за какого-то мигранта, вместо того чтобы беречь себя для спасения родной планеты, будучи как-никак национальным достоянием Раа.
Прикосновение губ Альбы было настолько же непохоже на жадный засос безымянной девицы с кулоном, насколько мысли Аиры не были похожи на те, что приписывал ему Крокодил.
Аира открыл самые тайные уголки своего сердца, чтобы Крокодил не умом понял, а сердцем почувствовал, что такое любовь. Поверил. Чтобы Творец Земли спас Крокодила — дал ему, тезоименитому Андрею Первозванному, полное гражданство в Царствии Небесном. Ведь Андрей Строганов, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, русский, разведённый, бесталанный переводчик, один как перст на белом свете, умер на Земле.
— Господи, — вздохнул Андрей Строганов вслух, — помилуй. Я не умею в Тебя верить, и в голове у меня сумбур вместо музыки, но Ты, помнится, говорил, что кто отдаст свою жизнь за други своя, тот будет спасён. А я был готов, Ты же свидетель! И мой друг Валерка верит в Тебя, так что если на Земле я умер, он сейчас наверняка за меня молится, как там у вас положено. Может, это меня и держит тут, не пойми где. Я же не соображаю в этом ни… ничего! И Аира тоже в Тебя верит, и спас меня, хоть он и не крещён, и даже инопланетянин, и даже как бы выдумка этой Саши Самохиной. Так помоги нам разобраться с этим всем, пожалуйста. Дай мне, а ещё лучше ему — чтобы не было испорченного телефона — поговорить с Сашей, а её надоумь спасти Раа от взрыва солнца. А ещё лучше каким-то образом верни Аире Альбу, потому что воздержание ему явно не на пользу. Звучит смешно, я понимаю, но мне здесь больше не к кому обратиться.
«Блаженны плачущие», — подумал он какой-то своей частью с неприязнью. Но странное дело, у него на душе и в самом деле стало почти спокойно.
Почти успокоился, потому что надо же было перезвонить Лизе. Что ей от него понадобилось? Секс? (Его снова передёрнуло от омерзения к себе.) Или совет земляка? Или помощь?
Прозаическое урчание голодного живота почти втряхнуло Крокодила обратно в реальность.
Почти, потому что эта реальность на реальность совсем не тянула.
«Впрочем, об этом я уже думал».

[old-diplomat]

Совершив пробежку до ближайшей тумбы и нарвав там запас йогуртовых стручков, Крокодил вернулся домой и позавтракал.
По утрам он обычно бегал вокруг дома, выкрикивая англоязычную песню, популярную в год его призыва в армию. Удивительным в ней было то, что в переводе на язык Раа она звучала в рифму, хотя в голове у Крокодила на русском языке это была обычная американская хипхоповская белиберда: «Хэй! Хо! Капитан Джек! Верни мне отличную физическую форму!» И т.д. и т.п.
Сегодня Крокодил не стал ни бегать, ни петь. Не то было настроение. Однако после перекуса жить стало лучше, жить стало веселей. Судя по солнцу и показаниям часов, близился полдень. Полдень, непонятно какой век.
Надо было связаться с руководителем курсов. Крокодил уже шевельнул губами, чтобы вызвать коммуникатор, но тот пришёл в движение сам и сообщил, что для Андрея Строганова имеется сообщение от Консула Махайрода.
— Давай, — сказал Крокодил.
Коммуникатор выпятил и раздул свою цветочную сердцевину до размеров привычного для землянина экрана монитора, на котором проступили буквы. Было очень странно, что Аира не воспользовался любимой раянами голосовой связью, но мало ли… Может, он на работе, и не хотел наговаривать вслух перед своими подчиненными дружеское послание к какому-то там мигранту?

«Текстовое сообщение.
Дорогой Андрей!
Не волнуйся, что тебе пришлось из-за нездоровья пропустить сегодняшний учебный день. По моему заявлению ты временно прерываешь обучение и прикомандировываешься к научной группе Малого совета стратегического баланса. Твой ресурс, потраченный на курсы, не будет аннулирован. Ты сможешь вернуться к учёбе, как только твое участие в работе научной группы закончится.
Проект заключается в том, чтобы силами мигрантов с Земли составить компендиум земных идей, раз уж наша цивилизация связана с Землёй такой пуповиной. На мысль создать его и проанализировать ваши идеи меня натолкнули сначала слова Тимор-Алка о том, что на Земле (с твоих слов) есть священные тексты, а потом и твой рассказ о раскрывателе преступлений и его друге.
Извини, что не сказал об этом раньше — ты был не в том состоянии, чтобы общаться, — но я позаимствовал твою память для решения нашей главной проблемы. Клянусь, что забуду полученную таким образом информацию сразу, как только мы выйдем на Александру Самохину.
Мои догадки подтвердились, фамильный портрет не солгал: из открывшегося стало ясно, что мы находимся внутри гипертекста. Александра Самохина создала его по материалам текстов, которые она читала у вас на Земле. Это только ваш Творец мог творить из ничего, а нашей оказались нужны леса и подпорки земной культуры, поэтому я пока попользуюсь твоей памятью. Вообще, ты много знаешь и помнишь, молодец. Как же нам всем, и лично мне, повезло, что ты оказался таким сведущим человеком! У вас в дружеских текстах принято ставить графическую улыбочку, вот она: :-)
Твоё участие в проекте открывается следующим заданием. Попрошу записать в удобной для тебя форме:
1. Содержание книг, которые предположительно могла читать Александра Самохина.
2. Мысли об ограничениях и несовершенстве, которые могут быть присущи нашему Творцу.
Почему я прошу тебя об этом, хотя, казалось бы, располагаю всем корпусом твоей памяти? Потому что у меня эти блоки информации не связаны ассоциациями. Вот представь: я вижу абсолютно всё, что ты помнишь, как единое бревно, а у тебя из него изготовлена разная мебель (причем такая, которой мы не пользуемся, и я даже не представляю, зачем она нужна). И есть самая любимая и своя, а есть чужая и промелькнувшая перед глазами только один раз. Например, как тот замысловатый столик на твоём собеседовании в посольстве одного из ваших государств в кабинете консула.
В общем, будем вместе искать, кто спёр у Саши палатку.
Никаких наводящих вопросов по текстам и иных рамок я тебе не ставлю. Целиком полагаюсь на твою интуицию.
Несколько дней у меня не будет возможности общаться с тобой, так как буквально вот сейчас перемещаюсь на испытательный полигон. Тут группа молодых физиков пространства, за которыми нужен глаз да глаз, хочет представить промежуточные результаты своих работ по гравикомпенсации. У вас есть книга «Далёкая Радуга» — Творец-Создатель, какое счастье, что я узнал о таком сюжете прямо накануне этого эксперимента!
Как только смогу, сразу выйду на связь.
До встречи.
Твой друг Аира
Конец текстового сообщения».

[old-diplomat]

Крокодил перечитал письмо дважды. Он даже не знал, возмущается ли он тем фактом, что Аира запросто — проклятый сверхчеловек! — выкачал у него из головы всю память, сам поделившись только целомудренным отрывком своей идиллической беседы с Альбой. Если вообще делился, а не оно само у него выскочило. Как в «Солярисе» у Кельвина из памяти выскочила Хари.
Или ему, Крокодилу, уже настолько всё равно, что у него и чувства атрофировались?
«Ну вот, — флегматично подумал он, — по крайней мере, сбылась мечта идиота: от белковых курсов уровня дойной коровы и шерстяной овцы тебя освободили. Предлагают работу по специальности: перетряхивать слова. Радуйся, мигрант. Ты временно прикомандирован к товарищу Сухову в качестве Петрухи».
Да, именно к товарищу Сухову, а не к Шерлоку Холмсу. Холмс баловался кокаином, но был убеждённый холостяк. Аира хотя и знает толк в веществах, Кастанеда хренов, но он прямо-таки эйдос верного мужа. Как товарищ Сухов. Который, даже конвоируя гарем, оставался верен этой…
«Софье Матвеевне, кажется. Или Дарье Тимофеевне? Забыл… Не потырил ли он часть моей памяти безвозвратно? С него станется».
Крокодил потянулся за стилосом, прилагавшимся к коммуникатору в виде веточки-отростка, и написал прямо на экране, с первым же тыком ставшим пригодным для письма материалом:
«Махмуд, поджигай!»
Но тут же быстро стёр написанное пальцем. Как бы не вспыхнул на Раа какой-нибудь масштабный лесной пожар от таких подпорок культуры… Да и новый протуберанец на солнце им сейчас совсем не нужен.
Стер он и первые названия книг, пришедших к нему в голову («Солярис», «Повелитель мух», «Обмен разумов»). А потом впервые трезво, без страусиных пряток от идеального, подумал о студентке в джинсах и футболке.
Если принять за аксиому веру Аиры в то, что Раа сотворила Саша Самохина, что по этому поводу может сказать он, Андрей Васильевич Строганов, Сашин соотечественник, судя по имени, и, судя её по джинсам и футболке с Микки-Маусом, современник, тоже читавший «Солярис»?
«Вы тождественны во всем, кроме пола».
Что он может сказать о себе с мыслью, что это же могла бы сказать о себе Саша?
Кто спёр у Саши палатку, сделав её несовершенным Творцом с бредовыми идеями, от которых материя на Раа ведёт себя непредсказуемо?
«А кто спёр палатку у меня? Миграционное Бюро? Светка? Аира?»
Да Аира на него ни разу руки не поднял, тогда как сам Крокодил, как минимум, трижды пытался причинить физическую боль этому человеку. Одному из двух своих самых близких людей на Раа.
Его, Крокодила, раздражает целомудрие Аиры — уж не потому ли, что сам Андрей Васильич успел побывать затычкой в каждой подворачивающейся бочке? Тьфу!
Он, Крокодил, своего родного сына бросил — на пилу Светку, примерно такую же мать, скакавшую по мужьям и любовникам, какой была его собственная («Да, мама, извини, ужасно звучит, и за это я себе презираю»). На язву тёщу. На какого-то постороннего Витьку, про которого вообще ничего неизвестно. Кроме того, что он увёз Светку и Андрюшку в Германию. Или в Англию. Может, тот Витька вообще педофил?
В то время как Аира следил за подрастающим Тимор-Алком, живым символом предательства Альбы. А потом, отложив все дела, лично поддержал парня в его стремлении сдать Пробу, пошёл на риск, граничащий с должностным преступлением. Вытерпел и отбил все нападки Шаны. Вообще, с Шаной худо-бедно общается. (Крокодил вспомнил свою тёщу, и его перекосило.) Устроил Тимор-Алка у себя, занимается его духовным и физическим развитием…
Он, Крокодил, всё время допытывался у Аиры, доставляет ли тому садистское удовольствие власть. Аира смешно недоумевал, пожимал плечами, что-то говорил про индекс социальной ответственности… Потом, наконец, сообразил, что землянин понимает только эффектные фразеологизмы и афоризмы и сказал: «Андрей, власть — это служение, и больше ничего. Это как волосы, которые хотя и наверху, но служат только для защиты мозга от температурных перепадов, и более ни для чего не нужны». Причём говорил искренне, как какой-нибудь юкагирский шаман, которого спроси, зачем он бьёт в бубен, и тот ответит, что рождён для такой работы, и в этом его жизнь. «В детстве я хотел стать инструктором Пробы. Не видел себя никем другим. Но когда выяснилось, что я смогу потянуть ещё более ответственную работу, с моей стороны было бы просто нечестно от неё отказываться».
Что на это мог сказать Крокодил, который предпочитал отлынивать от всего, от чего только удавалось? Если он даже на могиле бабушки был только один раз — в день её похорон, и потом, видя соседку с граблями и метёлкой, собиравшуюся проведать могилу мужа, внутренне кривился: кому это надо — убирать на кладбище? Бабушке ни холодно ни жарко, а ему убивать целый день, тащиться от Окружной ещё полтора часа к чёрту на рога?
В общем, Аира — воплощение идеи абсолютной верности. Он хозяин себе, верный своему призванию, своей женщине и своей цивилизации. Такой человек, что с ним и в разведку не надо ходить — он сам сходит, все сведения добудет и вернётся без потерь, даже мозолей не натрёт. В то время как Крокодил будет с удовольствием отлёживаться на печи.
Но всё-таки чего-то существенного в личности Консула нет.
Чего? Хитрости? Изворотливости?
Трудно представить себе политика без этих качеств даже на Раа. «Мой послужной список изъят из открытого доступа» — почему это, интересно? Что-то там есть такое, о чём простым гражданам Раа лучше не знать, не так ли?
Может, нет гордости? О, этого добра у Аиры вагон и малая телега. Вернее, чувства собственного достоинства. Достаточно вспомнить его любимые позы, в том числе в зале суда. И каким тоном Консул говорит «я хозяин себе».
А вот гордыни… Да. Гордыни нет. Раянин первый предположил и без утайки высказал мысль, что он-де человек второго порядка по сравнению с землянином Андреем Строгановым. И корона с его головы не упала.
Предки Аиры не ели никакого запретного плода. Они текли, как реки. В этом обществе не было глиняных Адама и Евы, побивших горшки. Люди были сразу созданы во множестве, как семья-грибница, как роща с переплетёнными корнями и кронами.
Аира владеет собой, а им никто не владеет. То есть он закрыт от влияния этих… духов злобы, которые, как утверждал Валерка, имеют полевую структуру.
Похоже, от их влияния Саша закрыла придуманный мир собой. Но они всё-таки пролезли. Потому что слово «гордыня» в языке Раа есть.
«Вот до каких категорий я уже додумался, атеист хренов!»
И Крокодил даже вспомнил, что Аира употреблял слово «гордыня» применительно к красавчику Полос-Наду, который на Пробе постоянно выпендривался, а кончил тем, что его чуть не выгнали на мороз дальнего космоса за хакерские выкрутасы. Похоже, что когда Полос-Над подавал прошение о замене изгнания на эвтаназию, от страха он был зеленее, чем Тимор-Алк.
Может, страха нет только у тех, у кого нет гордыни? Потому что у них нет греха? Может, в этой точке находится самое тонкое место придумки Саши Самохиной?
«Если мы с ней тождественны, она тоже с грехом, потому что я с грехом. И она не знает, каким может быть мир без греха. Это как корень из минус единицы. Нам, гуманитариям, такого просто не представить».
И такая несчастная эта Саша, такая замученная…
Из-за чего девушка может быть несчастной? Первое, что приходит на ум, — из-за любви. Может, отняв у Аиры Альбу, она выместила на нем свою ненависть к парню, который её обидел? Разочаровал? Альба давно мертва, но при этом мёртвой в полной мере её назвать нельзя. Пока Аира жив, она тоже жива. Живёт в его сердце. Она для его личности — как кастанедовская точка сборки. Как Саша Самохина для Раа. Аира зациклен на Альбе, как сам Крокодил — на своей тоске по родному языку. Это абсолютно иррационально. Как всякая настоящая любовь. И на Раа нет религии, которая обещала бы Аире встречу с Альбой хотя бы в раю.

[old-diplomat]

Крокодил лёг на свою хорошую траву и уставился в плетёный потолок. Лёгкое чувство пустоты в животе было даже приятно. Способствовало плавному течению мыслей.
В открытое окно влетела пёстрая бабочка, крылышками бяк-бяк-бяк, покружила над подоконником и вылетела на волю. Какой-то китаец говорил: мне снится, что я бабочка или бабочке снится, что она философ?
Здесь все верят, что их Творец идеальный, а вместо смерти есть вечный сон, спокойный и сладкий, и даже с приятными видениями для людей с самой чистой совестью. Что стабилизаторы стабилизируют материю, а загадочное Бюро бюрократизирует хаос, стало быть, тоже работает на благо стабилизации. Только один Аира усомнился во всеобщей тиши и глади. И понял, что Саша несовершенна, стабилизаторы — пустышка, а Бюро — отнюдь не филантропическая организация, а настоящая партия жуликов и воров. Тайная закулиса. Как Серые господа из «Момо».
Люди на Раа обязаны быть счастливыми, так задумала их Саша.
А Аира болен своей несчастной любовью. И это делает его самым трезвым человеком в мире хорошей травы, свежего воздуха и вкусной воды. Огонь — единственная естественная вещь на этой благоустроенной планете. Огонь его любви и его вины жжёт его сердце, как раскалённый клинок жёг кожу, когда Аира искал Тимор-Алка… где? На берегу местного Стикса, в долине смертной тени.
«А ведь Аира не бросал Альбу, — подумал Крокодил. — Это она его бросила — при этом выдумала себе, что он её. Когда её любовь разбудила в мальчишке исключительные способности и честолюбивые мечты, он начал стремительно расти и развиваться. А она не захотела за ним тянуться. Вообще, разделить его интересы. Выдумала себе свой мир и ушла в него с головой, как наркоманка».
Женщины… Везде от них одни проблемы!
«Главное, я так и не понял, из-за чего она психанула. Вряд ли из-за того, что Аира не удовлетворял её в постели… или где они там занимались любовью — в лесу на лужайке, пока Шана была на работе и делала карьеру. То есть я не понял даже, из-за чего психанула Светка, но Светка дура по определению, это только я мог в такое гэ вступить. А Альба? Я же, можно сказать, своими глазами видел, как она на него смотрела — и вот, поди ж ты, не успел он отвернуться, как она намечтала себе бронзового! Идеального зятя в глазах Шаны».
А куда, в какую кунсткамеру, поместить восхищённую память добропорядочной пожилой дамы о виртуальном любовнике дочери?
Это, с точки зрения Крокодила, было настолько запредельным помешательством, что для его описания не было слов ни на каком языке. Дикий фейспалм.
Больное какое-то общество. Созданное больным воображением. Ясно одно: Саша Самохина однозначно хотела, как в том анекдоте, «сделать им красиво». Хотела как лучше, а получилось как всегда. Хотела Полдень, XXII век, а получила мир, где идеи поглощают людей.
Крокодил взялся за голову: «Я вообще ничего не понимаю в это мире. И никогда не пойму. Потому что я ничего не понимаю в женской душе и в женских фантазиях. Господи, я не смотрел этих километровых «Богатых, которые тоже плачут», ни «Просто Марию», ни другое всякое, во что пялилась Светка. Зачем Ты меня сюда закинул? И кстати, если уж я подумал о Боге-Отце… Где во всей этой истории отец самой Альбы? У Тимор-Алка разговоры были только о бабушке, но никогда — о дедушке. Матриархат хренов! Может, и сама Шана с удовольствием бы и себе намечатала Тень, но у неё было слишком слабое воображение, а у Альбы… У Альбы и с воображением всё в порядке, и Аира как поставщик ощущений — первоклассный экземпляр...»

[old-diplomat]

Остаётся вопрос: почему создание Теней считается на Раа чуть ли не преступлением против человечества? Хорошо, допустим, ответ на поверхности: идеи разрывают хрупкую материю, и весь баланс причинно-следственных связей идёт в тартарары. Но почему ни в чём не повинные дети от союза женщины с Тенью подвергаются остракизму со стороны общества? Чем они угрожают стабильности на Раа — больные, несчастные, с рождения униженные своим происхождением? Не имеющие ни одного шанса пройти Пробу, а значит, и малейшей возможности попасть в структуру управления государством-общиной?
Крокодил вспомнил маленькую девочку-дошкольницу в музее «Серая Скала», которая показала на Тимор-Алка пальцем и громко крикнула «он полукровка!», а стоящие вокруг взрослые с неудовольствием косились не на неё, а на него — чего, мол, отсвечивает в месте, куда приличные люди приходят с детьми!
«Всё-таки непонятно, — задержался Крокодил на этой мысли. — Нельзя придумывать Теней из-за заведомой физической немощи ребёнка? Или из-за того, что Тени представляют опасность для людей? Или из-за коллективных воспоминаний об эпохе Смерти Раа, когда женщины рожали от выдуманных мужчин?»
Вот Альба пыталась убить плод силой своей воли, но надорвалась и умерла сама. Почему просто не сделала аборт? Или здесь так не принято? Может, и у Саши Самохиной тоже что-то такое было в жизни? Несчастная любовь. Какой-нибудь нежеланный ребёнок?
Допустим, намечтала бы Саша идеальный мир. Что бы в нём было, кроме отсутствия страха? Прекрасная экология и любовь. Но поскольку сама Саша не идеальна, то экология у них заваливается в планетарную катастрофу, а любовь порождает проблемы с Тенями.
Хотя любовь и сама по себе, без всяких Теней, порождает проблемы. Потому что любовь есть Бог и в этой связи мало совместима с хрупким смертным человеком, который не знает, как жить и что делать со своей жизнью.
— Коммуникатор! — крикнул Крокодил, и когда появился цветок, сказал в его раскрывающиеся лепестки: — Почему метисы подвергаются дискриминации?
Цветок глубоко задумался. Крокодил даже забеспокоился, не сломалось ли устройство. Но тут пришёл краткий ответ:
— Запрашиваемая вами информация отсутствует.
Крокодил вспомнил слова Тимор-Алка о древних предках раян: «У них вообще не было никаких запретов».
— Какие табу есть на Раа в отношении половых связей?
— Вопрос не понят, — сообщил голос из цветка.
— Ну, всякий там гомосексуализм, скотоложство, педофилия? Инцест?
— Вопрос не понят. Повторите вопрос в точной формулировке.
«Хм. Саша Самохина на высоте».
— Правильно ли я понял, что на Раа нет даже понятия «половые преступления»?
— Понятие есть. Во время Смерти Раа люди уподоблялись животным. Более полную информацию можно получить в соответствующем разделе исторической энциклопедии.
— А если в сексуальные отношения вступают подростки, ещё не прошедшие Пробу, это как-то карается обществом? Или, по крайней мере, осуждается?
— Физическая и социальная зрелость связаны косвенно. Для индикации социальной зрелости применяется Проба. Гражданину, прошедшему Пробу, присваивается индекс социальной зрелости. Достигшие половой зрелости граждане определяют рамки своего поведения самостоятельно, исходя из степени своей социальной зрелости.
— Так всё-таки?
— Вопрос не понят. Уточните вопрос.
— Допустим, если девочка-подросток забеременеет от мальчика-подростка, как к этому отнесётся общество? Их родители?
— Право женщины на продолжение жизни является её неотъемлемым естественным правом. Однако раннее начало половой жизни существенно снижает фертильность женщины.
— То есть девочка-подросток не может забеременеть?
— Вероятность находится в пределах статистической погрешности.
— А право мужчины? Мужчина имеет право на продолжение жизни?
— Репродуктивная система мужчины не предполагает возможности живорождения.
«Вот же глупая машина!» — подумал Крокодил.
— А мужчине ранняя половая жизнь ничем не грозит?
— Начало активной половой жизни способствует формированию в организме подростка мужского пола расширенных биологических функций.
Вот как… Похоже, острую зависть Крокодила к поцелую, полученному подростком Аирой от Альбы, сам раянин воспринимал совсем по-другому. Становится более понятно, почему Шана не называет своего приёмного сына иначе, как «мерзавец», «подонок» и «инфантильный самец». Но разве умная тётенька не понимала, чем будут заниматься мальчик с девочкой, оставленные наедине? Может, ей следовало самой лучше выполнять свои родительские обязанности?
— А что, — спросил Крокодил у информационной системы, — женщины на Раа, не имеющие детей, каким-то образом подвергаются осуждению со стороны общества?
— Вопрос не понят. Уточните вопрос.
— Если женщина становится матерью, это даёт ей повышение индекса социальной ответственности или какие-то другие преимущества?
— Материнство — желаемый статус для женщины. Существенно повышает индекс социальной ответственности.
— А если нет детей? Это, что, позорное клеймо?
— Деторождение не является предметом общественной дискуссии, а относится к сфере свободного личного выбора. Патологическое бесплодие является медицинской проблемой.
— То есть никаких санкций не налагается, если, допустим, женщина вообще не хочет иметь детей и не заморачивается индексом?
— Ваш вопрос содержит ответ. Ответ верен.
— А если партнёром женщины является Тень, её индекс, что, — тю-тю?
— Проблема специфического партеногенеза не является предметом общественной дискуссии. Перейдите для общения на специализированные медико-биологические информационные порталы после предъявления вашего кода доступа.
— То есть вопросы взаимоотношений женщин с Тенями — это в обществе табу?
— Запрашиваемая вами информация отсутствует.
— Что такое специфический партеногенез?
— Проблема специфического партеногенеза не является предметом общественной дискуссии. Перейдите для общения на специализированные медико-биологические информационные порталы после предъявления вашего кода доступа.
«Прямо как у Лема с сепульками, — подумал Крокодил. — Ладно, я так буду выяснять этот вопрос до морковкина заговенья. Но у кого спросить? Не у Шаны же… Надо все-таки связаться с Лизой. Она наверняка уже разведала, какие здесь права и обязанности у женщин. Может, она уже научилась придумывать Тень за неимением Пушкина? Или Бернса. Или Оссиана какого-нибудь. И не знает, что это табу. И кстати — или некстати? — ведь Шотландия во времена Оссиана называлась Альба. Или это Ирландия называлась? Вот же дырявая память… Интересно, когда Аира будет копаться в моей памяти, он позавидует тому, насколько нашему брату проще вести себя с женщинами? Или скривится, как от кислого, что мы-де недостаточно идеальны?»

[old-diplomat]

— Привет, Андрей! — рыжая ясноглазая шотландка чирикнула так же солнечно и весело, как птицы за окном. По лицу девушки не было заметно, что её что-то особенно тревожит, и никаких Теней за ней не маячило. — Спасибо, что вышел на связь!
— Привет, Лиза. Извини, что не сразу смог ответить…
— Ну, что ты, не за что извиняться! Как у тебя дела?
— Спасибо, хорошо. А ты как?
— И я хорошо. Собственно, я решилась побеспокоить тебя из-за сущего пустяка. Но всё-таки очень надеюсь на твою помощь. Понимаешь, тут в общине, при которой я живу, через два месяца будет большой праздник танца. Для поднятия настроения и преодоления депрессивных мыслей. Все готовятся, делают костюмы… И при этом они же совсем не умеют танцевать! Только прыгают в пальмовых юбках, как первобытные люди, под бубны и трещотки — вот и вся культура танца. А я на Земле серьёзно занималась, и в старшей школе, и в университете. Давай разучим с тобой… ну, хотя бы вальс! И покажем им!
— Э-э… — Крокодил не смог совладать со своим лицом, и выражение на нём наверняка оказалось не слишком радостным. — Я как-то не по этим делам. Честно. Вот совсем.
— Да ты сначала попробуй, — улыбнулась девушка, — а потом уже отказывайся!
— А музыка?
— Музыку я уже сделала. Напела один из вальсов Штрауса, и компьютер сделал из моего голоса аранжировку. Очень, кстати, неплохо получилось!
— Ну, не знаю… Ты лучше скажи, как у тебя вообще жизнь?
— Прекрасно. Дома я училась на социолога, и здесь тоже… Приходится начинать с нуля, конечно. И потом, я же в статусе зависимой. После нашей встречи я подала заявку на Пробу, только меня тогда не допустили по состоянию здоровья. Но ты, наверное, слышал, что приняли новый закон о Пробе? Со здоровьем у меня сейчас более чем отлично, — она просияла и глазами, и всем лицом, — так что хочу пройти ее через год. Как ты думаешь, можно за год подготовиться?
— Честно, не знаю. Я поспрашиваю у своих друзей.
— У тебя уже появились друзья? Вот здорово! А у меня пока только знакомые…
— Ну, я своих как раз на Пробе нашёл. Думаю, ты тоже не останешься без друзей. В любом случае смею надеяться, что ты уже сейчас считаешь меня своим другом.
— Конечно, Андрей, ты мой друг. Буду тебе так благодарна, если ты поможешь мне подготовиться к Пробе! Очень хотелось бы работать по специальности.
— Понимаю.
«Мне бы тоже хотел работать по специальности, — подумал он, — но если даже ты, Лиза Макферсон, не хочешь заново выучить английский, то кому он здесь, на хрен, нужен…»
— Я сейчас заканчиваю четвертый модуль школы и одновременно работаю младшим лаборантом в социологической службе нашего сектора. У меня очень хорошие коллеги, работа нравится. Столько всего интересного! Но если я не пройду Пробу, это будет мой потолок — младший лаборант.
— Пробьём мы твой потолок, honey, об этом не переживай. Слушай, если ты социолог, значит, уже разобралась в их обществе?
— Пытаюсь разобраться. Это же тысячелетняя цивилизация... Пока могу сказать, что отличий от любого земного общества очень много.
— Да это-то понятно, но в чём главное? В Пробе? Или в этих их материализующихся идеях?
— Нет, главным образом в общении полов. Женщин никак не дискриминируют. Ни по каким параметрам. Представляешь? Люди признают, что у мозга есть специализация, что есть важные физиологические отличия, но мужчины не считаются лучше женщин, рождение девочки не худший вариант, чем рождение мальчика. Это делает общество полностью отличным от земного.
«Ага, значит, в своих рассуждениях я был на правильном пути. Только вот эти Тени…»
— Это я тоже заметил. А можно сказать, что у них матриархат?
— Нет, конечно. Мужчины никак не поражены в правах, имеют доступ к управлению. И глава государства сейчас мужчина. У меня даже возникают мысли, что если хорошо копнуть, то можно докопаться до авторитаризма меритократического типа. Всё-таки индекс социальной ответственности — это явный признак меритократии. Вот, например, в Китае есть планы ввести такой индекс в одной из провин…
— Слушай, может, встретимся и поговорим с глазу на глаз, а не через коммуникатор?
— Ты думаешь, нас подслушивают? — спросила Лиза, округлив глаза. — В системе стоит фильтр на слово «авторитаризм»?
Крокодил несколько раз растерянно моргнул. Наконец, нашёлся:
— Да нет, что ты, просто вживую говорить приятнее. Я… Я соскучился по тебе. И сегодня я целый день свободен. У меня выходной. Так что назначай время.
— Хорошо, давай. Сейчас отправлю тебе транспортную схему. Я в этих их названиях ещё путаюсь. Наши глаза не воспринимают столько оттенков, а моя станция как раз называется обозначением четырёхсложного оттенка сиреневого. Когда приедешь, позвони, я тебя встречу.
В голову Крокодила вдруг пришла мысль, которая показалась ему суперпозитивной.
— Лиза, — сказал он, — а можно я приду со своим товарищем? Он должен прекрасно танцевать. Он очень чуткий парень, а главное — у него высокопоставленная бабушка, и именно она готовила его к Пробе. Давай прямо сейчас и закинем удочку? Может, эта достойная дама возьмётся за твоё репетиторство или подскажет кого-нибудь — и ты точно будешь хорошо подготовлена.
— Вот мужчины! — вздохнула девушка. — Какой угодно предлог найдут, лишь бы отказаться от танцев! Я уверена, что твой друг тоже обменяет уроки своей бабушки на возможность не учить вальс. Подожди, если он только после Пробы, сколько ему лет?
— Для танцев самое то! — поспешил уверить её Крокодил. — Он даже выше меня! Гибкий, сильный, хороший пловец. И двигается как бог! Смелый парень, с ним в космос можно летать, не то что танцевать! Он с закрытыми глазами через водопад перешёл, и в темноте видит лучше любого земного зверя — что, думаешь, не выучит пару па? Не Мэтт какой-нибудь, зуб даю! И статус уже наработал такой, что мне и за десять лет его не догнать. Да и просто начало отличных связей для твоей карьеры — коренной житель, из хорошей семьи, прекрасный объект для социологического исследования... Ты мне за знакомство с ним ещё спасибо скажешь, сто процентов!
— Ну, хорошо, — сказала Лиза после заминки, — жду вас обоих.
И отключилась.

[old-diplomat]

Едва коммуникатор начал гаснуть, как Крокодил потребовал соединения с Тимор-Алком. На экране появился метис. Зелёные волосы коротко подстрижены, физиономия страшно деловая, и на ней проступает сложный коктейль эмоций: «Андрей Строганов, ты оторвал занятого высокостатусного гражданина от срочнейших дел. Но поскольку ты мой лучший друг, я еле сдерживаюсь, чтобы не пуститься в пляс от радости, видя тебя. Надеюсь, ты понимаешь, как дорого моё рабочее время? И как я соскучился по тебе, сосна ты корабельная, орясина земная, дикий мигрант!»
— Привет, Алк! Извини, что отрываю тебя от работы, я буквально на минутку.
На лице Тимор-Алка чувство собственной важности немедленно выступило вперёд, как передний слой в «Фотошопе». Крокодил понимал, что пареньку нужна сверхкомпенсация за годы, проведённые в полуподполье, да еще под опекой властной бабушки, но внутренне умилялся такому детству.
— Помощь твоя нужна — во, позарез! — Крокодил убедительно провёл ребром ладони по горлу, надеясь, что этот жест будет понятен раянину лучше всяких слов. — Никто, кроме тебя, понимаешь? Call of duty, то есть я хотел сказать, не в службу а в дружбу, выручи, а?
— Андрей, что случилось? — встревожился тот. — Ты здоров?
— Да, здоров как буй-тур, но очень-очень нужно твоё присутствие непосредственно на Раа. Когда сможешь спуститься на поверхность?
— Сегодня?..
— Да прямо сейчас! Очень, очень важный вопрос!
— Корни и кроны, да что у тебя произошло? — полукровка побледнел до прозелени. — Ты… Ты возвращаешься на Землю?
Крокодилу было очень приятно отметить, что в голосе товарища по Пробе послышалась нескрываемая грусть. С такой же грустью Крокодил в своё время прощался с Валеркой.
Он поспешил развеять меланхолию чувствительного метиса.
— Нет-нет, я тут с вами навсегда, ты же знаешь. Но мне действительно очень срочно нужно тебя видеть.
— Срочно… Андрей, прости, но только через часа четыре, раньше никак. Если у тебя какие-то серьёзные затруднения, может быть, Айри-Кай скорее сможет помочь?
В присутственном месте, в окружении коллег у Тимор-Алка язык не поворачивался назвать Консула домашним именем, а произносить всуе государственное имя правителя полукровка тоже не осмеливался.
«Всё-таки с иерархией у них в ветвях власти явный перебор».
— Он сейчас вне доступа, на каких-то испытаниях, — сказал Крокодил и тут же подумал, не выболтал ли государственную тайну. Правда, на письме Аиры не было никаких пометок вроде «совершенно секретно». — Ничего, для этого дела ты подходишь даже больше, чем он. Расскажу на месте. Жди от меня транспортную схему.
И когда экран коммуникатора погас, закрылись все лепестки, и цветок убрался, Крокодил похвалил себя вслух за находчивость:
— Я великий и могучий утёс!

[sinchronia]

Как жаль, а я и не знала. Тот ее фанфик прекрасный, пусть и выбивающийся из вселенной, слишком много в нем живого, чтобы оставаться к нему равнодушным.

[old-diplomat]

sinchronia, да, чудесный Сашин фанфик, и автор в нём проявляется как чудесный чистый человек.
Она с 19 лет была в инвалидной коляске, в последний год перед смертью тяжело болела.
И вот уже год как Саша в высоких обителях, у Бога за пазухой! И год назад, когда я ходил молиться о ней в Лавру, и когда мы с моим другом помянули её за трапезой на 9 дней, и вчера тоже было ощущение, что она на празднике! Не о каждом ушедшем такое тихое мягкое дуновение памяти, а когда о Саше думаешь или говоришь, именно так. Хотя и горько, что её нет на Земле, но это горечь в моей душе, а ей хорошо, это чувствуется, есть уже определённый опыт поминовения.

[old-diplomat]

Глава четвёртая

Чтобы встреча с Лизой походила на пикник в земных традициях, Крокодил взял с собой покрывало, которым застилал свою кровать (тоже подарок на новоселье, от Тимор-Алка). Расстелив покрывало на траве, он сказал девушке, что так им будет приятнее ностальгировать, представляя, что они на пляже где-нибудь на Бали. Или на Карибах.
— Здесь однозначно лучше, — сказала Лиза, усаживаясь и сбрасывая сандалии.
Была она свежая, лёгкая, азартная, в каком-то хламидообразном полупрозрачном наряде, напоминавшем индийские фильмы, и казалась абсолютно счастливой. Absolutely happy. Бирюзовое озеро на заднем плане гармонировало и с одеянием девушки, и с цветом её глаз, и с рыжиной волос, и с пятнами не то крупных ягод, не то мелких птичек в кустах. Чирикающие звуки говорили в пользу пернатых.
Да и мерцание огней в дневном небе сейчас выглядело как качественный спецэффект для party.
Крокодил поймал себя на мысли о том, как ему приятен вид белой кожи девушки и свет её голубых глаз, и пожалел, что так поспешил затащить её в койку. Может, если бы их знакомство развивалось плавно и правильно, между ними возникла бы настоящая симпатия? Что теперь гадать…
Он приткнулся рядом с ней на расстоянии дружеских приличий. При первом приветствии Лиза легко поцеловала его в щёку, и по холодности этого поцелуя он понял, что их постельная эскапада считается не имевшей места. Что ж, по английской традиции женщина имеет право не узнавать джентльмена, с которым она провела время в путешествии и пользовалась его — разнообразными — услугами. В первые дни Лиза путешествовала по Раа, а теперь уже осела. Прекрасно устроилась и готова осчастливить новую родину посильными activities.
Не только выражением глаз, но и на словах девушка подтвердила, что «начала основательно укореняться». По направлению миграционной службы её приписали к общине «Сиреневый свет» в предместье Столичного города. Поселили в общественном доме, который оказался даже лучше комнаты в кампусе на Земле. И она принялась ответственно учиться.
«Как Саша Самохина, — подумал Крокодил. — Как Бездомный думал: «Как Понтий Пилат».
— Андрей, надеюсь, у тебя тоже всё хорошо?
— Да, отлично. Сейчас учусь на курсах при заводе по производству белка.
О своём знакомстве с Консулом Раа он умолчал. Не хотел, чтобы Лиза думала, будто он устроился «при папике».
— А где же твой друг? — спросила она с улыбкой, демонстративно соединив пальцы рук и поднеся их к глазам в биноклевом жесте. — Всё-таки испугался танцев?
— Он придёт, только чуть позже. На работе задерживается. Он работает где-то в энергосекторе, на высокой орбите, а сейчас всё, что связано с генерацией и распределением энергии — высший приоритет, сама понимаешь.
К их лежбищу подкатил мобильный мини-ресторан с набором бесплатных продуктов для пикника. Лиза и Крокодил взяли по длинному бутерброду с искусно приготовленными водорослями, которые здесь назывались «водяные овощи».
Две толстые ящерицы, вылезшие из зарослей, тоже двинулись было к людям в надежде поживиться едой, но Крокодил шуганул их, будто надоедливых земных голубей, и рептилии разочарованно удалились.
— Ты уверен, что имеешь право так грубо обращаться с животными? — озадачила его Лиза посуровевшим голосом.
Стоило улыбке сойти с её лица, и оно стало грубоватым и простоватым. Честно говоря, Светка была намного симпатичнее. Да и та новенькая, которая недавно приехала из Сочи со своим свиноподобным то ли мужем, то ли любовником…
— Э-э… Так ведь лезут же прямо под руки! И нет никаких запретительных знаков.
Последней формулировкой он часто пользовался в общении с западными людьми в ответ на сакраментальный вопрос «Is it legal?». Но Лизу такие объяснения не удовлетворили.
— А моральных запретов недостаточно? Зачем обижать слабых?
Крокодил перевёл взгляд на изгнанных аборигенов. Ящерицы расположились на плоском камне у озера, похожие на пляжниц в полосатых купальниках времён швейцарского детства Набокова.
— По-моему, они не обиделись, — миролюбиво улыбнулся он. — И сейчас доберут калории через кожу.
— Да, тут хорошо загорать, — подтвердила она и тоже улыбнулась, а потом с удовольствием откусила первый кусочек от своего бутерброда. — Даже моя кожа не сгорает. А на Земле я могла появиться на пляже разве что на фьордах.
— Но кто бы мог подумать, что такое доброе солнце подкинет такую подлянку...
— Они обязательно найдут выход, — убеждённо сказала шотландка. — Это не Земля.
В мысли Крокодила вклинилось мелодичное пощёлкивание пичуги в ближайших кустах. Пернатая живность передавала эстафету брачного сезона от вида к виду, так что в воздухе Раа круглый год звучали разнообразные птичьи песни. Ежегодно на каждом из трёх континентов проводились конкурсы любителей подражать пению птиц, и многочисленные поклонники следили за ходом соревнований. Победители давали общепланетарный концерт, их выступления обсуждались, заказывались записи, сравнивались выступления разных лет, заключались пари на то, чтобы различить пение человека и птицы...
Это орнитологическое фанатение было для аборигенов культурной нормой. И потолком вокального искусства. По-человечески они пели только Песню Пробы.
Прислушавшись к пению птиц, Крокодил вдруг представил, как ранним утром летит на мотоцикле в наушниках и поёт текст конституции Российской Федерации…
— Да, это не Земля, — повторила рыжая девушка. — В Новом Орлеане… Знаешь, что там было после урагана?
— Что-то такое слышал. Грабежи и мародёрство?
На лицо Лизы снова набежала тень.
— У моей подруги сестра там пропала. Первые прибывшие спасатели, говорят, вообще с ума сходили от увиденного… Если честно, я бы на месте властей Раа строго запретила принимать мигрантов с Земли.
— Сурово! — крякнул Крокодил.
Глаза у Лизы стали как у английского полковника, каким Крокодил представлял этого персонажа по стихам Киплинга. Или у шотландского майора Бартоломью Шолто при виде сообщников, с которым предстояло разделить сокровища Агры — а не хотелось.
— Земляне — такие существа, что и в раю нагадят, — отчеканила она. — Нагадили уже один раз, вот нас и выперли из рая. И правильно, я считаю! А у этого общества есть шанс. По милости Творца.
— Как-то у меня не укладывается в голове милость Творца и коллапс солнца.
— Они справятся. Главное — в отношениях между людьми. Мне коллеги говорили, что на Раа нет ничего естественного, кроме огня и, собственно, самих раян. Всё остальное рукотворное и прошито интеллектуальными ботами. Они любую подходящую по размерам планету смогут обустроить.
— Правда? Неужели вся природа — сделана?
— Абсолютно. Полностью модифицирована.

[old-diplomat]

«Надо будет спросить у Аиры...» Хотя, наверное, и спрашивать не надо. Цветы, превращающиеся в экраны, реки, текущие вопреки рельефу местности, дожди, проливающиеся по расписанию — всё это не может быть естественным.
— То есть ты считаешь, что здешние коренные жители — люди без этого… без грехопадения? И рай у них внутри, и потому... Потому снаружи так хорошо?
Лиза посмотрела на Крокодила своими полковничьими глазами.
— Утверждать на сто процентов не в моей компетенции. Но я точно знаю, что они лучшие люди, чем мы.
Второй курс. Вводная лекция по теории перевода. Препод Пал-Саныч по прозвищу Пал-Секам сморкается в клетчатый платок, и его хороший костюм, запачканный мелом, тоже клетчатый. «Возьмём для примера понятие seniority. Для британского менталитета избранность — то же самое, что для русского справедливость. «Chosen one». Подчеркните двумя чертами. Русские крепостные не считали своих бар лучшими людьми, они знали, что те такие же грешные и несчастные, как они сами. Английские крепостные искренне считали своих господ лучшими. Любой современный уроженец Ист-Энда от чистого сердца славит королевскую семью как людей, которым он и в подмётки не годится. Сословность — это краеугольный камень англосаксонского восприятия действительности. Только в свете этих культурологических сведений мы можем сделать адекватный перевод. Не просто «старшинство», а «лучшее качество». «Первородство», если хотите. Каин может быть сто раз братоубийца, но первородство остаётся при нём. А Лилит лучшего качества, чем Ева, пусть и злодейка. Несовпадение моральных оценок — основная трудность, с которыми нам, переводчикам, приходится иметь дело».
— Я верю в возможность их технологий справиться с любыми катаклизмами, — Лиза закрыла один глаз, глядя вдаль, потом второй, а первый раскрыла, поморгала. — Мне за день вылечили близорукость, за месяц — гемохроматоз, а это вообще за гранью возможного. Это же генетическое, понимаешь? Бронзовый диабет, «кельтская болезнь» — не слышал? Счастливый ты человек! А я всю жизнь на строгой диете, на таблетках... Только здесь наконец-то почувствовала, что значит — хорошо поесть...
— А я, наоборот, мечтаю хоть когда-нибудь наесться до отвала, — вздохнул Крокодил, дожевывая и проглатывая бутерброд. — Мечтаю о жареных свиных рёбрышках, о картошке из «Макдональдса». Но всё это мне только снится.
— И хорошо, что только снится. «Макдональдс» — это убийство печени. Попросту медленное самоубийство!
Ящерицы предприняли вторую попытку, и на сей раз им повезло: девушка бросила в их сторону остаток своего бутерброда, и рептилии шустро шмыгнули за лакомством.
— Если у тебя были проблемы с печенью, ты, наверное, и в «Макдональдсе» ни разу не ела, — пробормотал Крокодил, глядя на подрагивающие от удовольствия хвосты.
— Не ела. А реклама-то везде, и слюнки текут… Кстати, ты получил запрос от здешнего руководства о земной литературе? Я бы хотела с тобой посоветоваться по этому поводу.
«Почему «кстати»?» Где тут хоть какой-то мостик? — подумал Крокодил, вспоминая свою безалаберную Светку. Разговоры с ней утомляли его алогичностью и прыжками с темы на тему без какой-либо связи. Не хотелось бы и от Лизы устать через пять минут.
— Сегодня утром, — пояснила девушка, по-своему восприняв досадливое удивление на его лице, — я получила письмо, подписанное этим… Их правителем. Ну, «Макдональдс», только по-другому. Костёр… Никак не запомню, у меня память на имена такая дырявая!
Она виновато улыбнулась и даже руками развела — вот, мол, какая дырявая память. Английский полковник ушёл в отставку и поселился в своём имении. Green and pleasant land.
— Махайрод? — подсказал Крокодил.
— Да, точно. Он самый. Помню, что-то про костёр.
— Какой костёр?
— Ты уже знаешь, что у них была Смерть Раа, катаклизм с искажением реальности? (Крокодил кивнул.) Так вот, он сопровождался чем-то вроде нашего смешения языков. Старый язык оказался практически потерян, людям приходилось заново воссоздавать речь. Придумывать слова, договариваться об их значении… Несколько десятков старых слов, каким-то чудом оставшихся в коллективной памяти, стали основой для имён, а самые звучные — так называемыми государственными именами. «Махайрод» означает то ли «пылающий костёр», то ли «костёр, готовый к тому, чтобы его зажгли», то ли «костёр от небесного огня».
— А-а, вот как, — протянул Крокодил, и даже удивился: как это ему, филологу и переводчику, не пришло в голову обратить внимание на непонятность имён раян, словно они были привнесены из другого языка. — Да, что-то такое приходило. Описать сюжеты земных книг?
— Именно. Мне пообещали хороший дополнительный ресурс, от десяти до тысячи единиц за штуку сюжета. На первый взгляд, заманчиво, но...
— Но? Что тебя смущает?
— Скорее, настораживает. Всё-таки выставлять себя совсем уж пещерными животными не хотелось бы.
— Почему — животными?
— Да потому что, по всему видать, раяне поняли, кого приютили, и хотят знать, какого подвоха можно от нас ожидать. Иначе откуда такой интерес к земной литературе в обществе, где нет литературы как таковой?
Он помедлил, чтобы подобрать слова.
— Из того письма, которое пришло мне, я понял, что они хотят заняться этим… Богоискательством.
Лиза внимательно посмотрела на него, подумала.
— Да-да, возможно... — между бровей у неё появилась маленькая морщинка. — Достоевский и Толстой. Чехов. Русская литература. Ты православный?
— Ну... В общем, да. А ты, Лиза? Ты веришь в Бога?
— Верю, конечно. Только не в ту болтовню, которую накрутили англикане и паписты. Моя мать — ирландка и ревностная католичка, я в младших классах училась в католической школе. И всегда молилась Иисусу, чтобы он забрал меня оттуда. Может, поэтому я здесь?
Она вдруг расслабилась и весело рассмеялась собственной шутке.
— А мой лучший друг стал монахом, — сказал Крокодил. — И мне даже приходила мысль, что он за меня сейчас молится. Может, поэтому я здесь? Мы же умерли на Земле.
— Умерли? — Лиза широко раскрыла глаза. — Откуда ты знаешь?
— Добыл информацию в государственных структурах. Я же очень хотел домой... Ну, стал выяснять, как можно вернуться. А мне сообщили, что с Земли прибывают только те, кто в ближайшее время умрёт.
Девушка опустила голову.
— Врачи мне обещали, что я доживу относительно бодрой и здоровой лет до пятидесяти пяти. Но, — она решительно мотнула рыжими волосами, — я же сейчас живу лучше всех на Земле! Полноценной жизнью, настоящей! О которой только можно мечтать!

[old-diplomat]

— У нас есть такая фантастическая книга, «Обречённый город» называется. Там люди тоже попадали в странный город из разных мест, стран и времён, а говорили все на одном языке. И литературы у них не было, только газеты. Они тоже спорили, где живут — в раю или в аду, а под конец выяснилось, что это такое испытание. Человек проживает в этом городе много лет, а потом снова возвращается в себя, каким он был на момент изъятия. Всё вокруг то же, что было, допустим, тридцать лет назад, и он на вид такой же, а внутри уже совсем другой человек.
Лиза помолчала. Поворот беседы явно испортил ей настроение. Птицы в кустах тоже затихли. Правда, на смену заливистому чириканью тотчас пришла музыка ветра. А камышеподобные растения на берегу озера, наверное, специально были выращены для того, чтобы время от времени наполнять пространство ксилофонными звуками. Крокодил вспомнил, как однажды Аира, задумавшись, запел — издал такие же пронзительные звуки ветра в камышах, и щелчки, как у местного аналога цапли. На Земле роботы давно обыгрывают людей в шахматы, а раяне, выходит, успешно конкурируют со своими птицами в пении. И со своими животными в различении запахов. И с насекомыми в различении оттенков цвета. И с растениями в преобразовании энергии.
От озера прилетели две гигантские синие стрекозы, уселись на сандалий Лизы и принялись наслаждаться обществом друг друга. В огромных фасеточных глазах можно было разглядеть отражения крохотных фигурок землян.
— Лучше умереть, в самом деле, — наконец, сказала девушка, кажется, совсем не замечая экзотических тварей и их естественных забав. — Ни за какие сокровища мира не хотела бы вернуться.
Крокодил почувствовал укол совести: ну, вот, погрузил землячку в пучину депрессии... Но шуршание камышей у безлюдного озера и звуки ветра разбудили дремавших в его душе духов уныния, и те не собирались снова впадать в спячку. Как на концерте японской флейты в актовом зале университета... Там звуки были другие, но примерно о том же. Валерка, который тогда находился в активном духовном поиске, временами затаскивал Крокодила на очень странные мероприятия. Всё же в тот вечер лучше было слушать флейту, чем разговоры Светки о том, что у них ни на что нет денег. «И если бы не моя мама...»
— Да нас, собственно, никто не спрашивает, хотим мы чего-то или не хотим, — медленно проговорил он. — Как и на Земле. Забросили сюда — вот и кушайте с кашей. И ангелов среди местных я не наблюдаю. Обычные люди. Может быть, более воспитанные и продвинутые этически, но люди. И проблемы у них вполне человеческие. Во всяком случае, как тёща собачится с зятем, я видел своими глазами. Тут есть смерть и угроза смерти, а значит, это не рай.
Лиза вдруг рассмеялась:
— Андрей, ну, ты точно как Чехов и Достоевский! Скукота и безнадёга. Ты видишь проблему там, где её нет! Мы-то спаслись! И с Раа спокойно эвакуируемся, я уверена! Смотри, никто же не паникует! Я слышала доклад о бактериях, которые живут в вулканах на спутнике Ро. Сейчас это передний край микробиологии. Учёные хотят запрограммировать и выслать на солнце целые колонии таких бактерий. Как-то там перемешать оболочки солнца с их помощью, чтобы отодвинуть коллапс на тысячи лет. Если люди работают на таком уровне управления энергией, неужели они не спасут планету?
— Да я не об этом переживаю...
— А о чём же?!
— Не знаю даже, как сказать. Какое-то оно всё тут… второго порядка. Местами даже неправдоподобно идеальное. Ненастоящее. Придуманное. Как будто мы в этом всём... спим. Или нас придумали во сне и смотрят.
— Ну, и пусть придумали! — Лиза энергично пожала плечами. — И пусть спят! Я только спасибо им могу сказать! Придумать такой мир — это какое же чистое сердце надо иметь! И если уж говорить о придумках, то я, вот честно, не знаю ни одной земной книги, которую хотелось бы пересказать для раян.
— А ресурс за пересказ всё-таки получить хочется? — криво усмехнулся он.
— Хочется. У тебя на примете есть хоть одна жизнеутверждающая книга?
— Да хоть «Гарри Поттер». Или про Вини-Пуха. Или, там, «Хроники Нарнии». Читала?
Лиза насмешливо посмотрела на Крокодила и вернула ему кривую улыбку:
— Ну, разве что про Вини-Пуха. Ослик Иа-Иа мне кое-кого очень сильно напоминает.
— Меня, что ли? — спросил Андрей Строганов. И не смог удержаться от смеха.
Лиза захохотала вместе с ним. Стрекозы снялись с места в сторону озера и мгновенно исчезли из виду.
Отсмеявшись, Крокодил бросил взгляд в сторону монорельсовой дороги «Ну, где же добрый доктор, когда же он придёт? Куда запропастился Тимор-Алк? Обещал же!» Назревала нешуточная угроза того, что Лиза прекратит их затянувшийся small talk и перейдёт непосредственно к танцам.
— Слушай, ну, ладно, я вижу всё плохое, как... как Достоевский, — сказал он, чтобы выиграть ещё немного времени. — А ты? Что ты можешь сказать об этом обществе как учёный-социолог? Чем оно лично тебе так понравилось?
— Гуманностью. Безопасностью. Нет этой земной гадости «любовь и голод правят миром». Здесь — не правят. Еда есть для всех. И что-то такое в воздухе, в траве, что гармонизирует гормональный баланс.
У Крокодила даже челюсть отвисла:
— Ничего себе! Прямо как лемовская бетризация!
«Ты посадил хорошую траву», — сказал Аира. И выбрать этот сорт травы подсказала Шана, листая каталог для холостяков.
Лиза не читала «Возвращение со звёзд», и Крокодил коротко рассказал о том, как звездолётчик Эл Брегг, прилетевший домой после более чем столетнего отсутствия, не узнал ни родного города, ни земной цивилизации.
— Нет, мужчины здесь не безвольные, — сказала Лиза, выслушав пересказ. — Я участвовала в анкетировании аварийщиков, и могу тебе поклясться, что они не боятся ни риска, ни ответственности. Но воспитаны они так, как у нас не каждая особа королевской крови... Андрей, тебе просто не понять, насколько мне легче дышится в мире, где никогда не было презрения к женщине. Никто не считает, что она как-то так пала, что на неё можно повесить всех собак!
— Ну, мне казалось, что на Западе женщины давно мужиков затоптали, и там у вас, наоборот, мужчины чувствуют себя людьми второго сорта. Ты же не из Сомали приехала, не из Чада…

[old-diplomat]

— И вот представь себе! Я не из Сомали, и то свидетельствую, насколько тут легче жить, а что говорить о тех, кто сейчас в Сомали? Да и не в Сомали дело! Здесь женщина не унижена ни природой, ни обществом. У коренных раянок нет девственной плевы, нет месячных, нет боли при родах. Ни у кого нет страха перед рождением детей — ни у женщин, ни у мужчин. Секс не является предметом торга, а раз так, то нет целых кластеров социальных проблем: проституции, порнографии, принуждения, сексуального рабства...
«Конечно, Саша Самохина намечтала хорошее в первую очередь для своих, — подумал Крокодил, слушая страстную тираду Лизы. — Только вот Тени как-то не укладываются в эту благостную картину».
— ... а самый порнографический из текстов, когда-либо написанных на Раа, — «Подружка-нимфоманка», примитивное стихотворение, которому уже лет двести. Подростки на закрытых форумах обмениваются им как чем-то ужасно неприличным, но там просто обнять и плакать. Финальная строчка — «чтобы стала злая похоть доброй дюжиной детей». И… я не знаю, взять для примера хоть нашего де Сада как классика жанра. Или «Историю О». Знаешь «Историю О»? Её, к слову, женщина написала.
— Ну… Фильм смотрел.
— Да, точно. Мужчины такое смотрят, а не читают. Как ты думаешь, это достойное произведение земной культуры?
— Э-э... Ну, больные люди болеют по-разному...
— Вот! Земляне — это больные люди! Их нельзя пускать к здоровым! Я не знаю, как там у вас в России, но у нас до самого недавнего времени считалось, что если женщина забеременела после изнасилования, то насильник невиновен. Забеременела — значит, хотела, хотела — значит, сама виновата. Мужская логика! А на Раа женщина становится матерью только при условии длительного психологического комфорта. Психологического комфорта! Да при таком условии на Земле не то что Сомали с Чадом вымерли бы, у нас бы вся Британия вымерла!
— Теперь ясно, почему при таком благоприятном климате народу здесь в разы меньше, чем на Земле, — вздохнул Крокодил. — Я уже склоняюсь к мысли, что на Раа действительно рай. Потому что обеспечить женщине психологический комфорт, каким она себе его представляет, могут разве что ангелы. Вот только...
Но Крокодил не договорил, потому что в поле зрения землян наконец-то вплыла кабинка-тыква.
Однако из неё вышел вовсе не Тимор-Алк, а темноволосый мужчина средних лет с двумя детьми, девочкой постарше и мальчиком помладше. Крокодил и Лиза проследили за ними глазами, пока те не скрылись за деревьями. Некоторое время было слышно, как дети азартно прыгают по плашкам деревянного мостика.
— На Раа очень почётно быть отцом, — заметила девушка, когда жизнерадостные вопли детей сменились прежним шуршанием камыша и треском стрекозиных крыльев. — Отцовство приносит мужчине прибавку в индексе. И вообще, открывает большие возможности для карьерного продвижения. Да и мужское чувство собственного величия, как я понимаю, расчёсывается до небес: «Творец-Создатель, если женщина родила от меня, значит, я социальный гигант и могу сколько угодно бить себя в грудь и танцевать в пальмовой юбке!» А четверо детей гарантирует отцу примерно такое же уважение в обществе, как дюжина сыновей — женщине в исламском мире.
— Значит, этому ещё есть куда расти, — раздражаясь, мотнул головой Крокодил в сторону ушедшего отца двоих детей. — Непонятно только, отчего при таком трепетном отношении к детям дискриминируются метисы от Теней. Ты знаешь про Тени?
— Про фантомы выдуманных любовников? Да, слышала. Правда, об этом у них не принято говорить, как в приличном обществе не говорят о сексуальных фантазиях. Знаю только, что если девушка встречается с парнем, и у неё рождается зелёный ребёнок, самоубийство парня от стыда — достаточно распространённое явление. Государство пытается бороться с этой традицией, но она очень живучая.
— Ну, вот, а ты говорила — не матриархат!
— Просто любимый мужской принцип в действии, — парировала Лиза. — «Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее».
— А может, из-за того, что плодовитость женщин здесь настолько низкая, — примирительно сказал он, — придумывание Теней — это биологический резерв их цивилизации? При разных катаклизмах, катастрофах... Если женщина не находит идеального мужчину для размножения — а как я понял, здешним только идеальных подавай, — она его выдумывает. У нас на Земле, я читал, так ведут себя улитки. Если их много, особи принимают мужской или женский пол, а если одну улитку забрасывает куда-то далеко от своих, она становится гермафродитом и осеменяет сама себя.
— Интересная гипотеза, — сказала девушка, но в её голосе он не услышал интереса. Она думала о чём-то другом.
Прилетели разноцветные психотерапевтические насекомые и, к радости девушки, стали выписывать над Крокодилом круги. Он отогнал от своего лица наиболее настырных, но Лиза успела вынуть прямо из воздуха «пузырь», в котором через секунду появилась «фотография» — множество переливчатых крылышек на фоне перекошенной физиономии Андрея Строганова.
— Как ты это сделала? — спросил он, рассматривая чудо раянской техники — овальную «фотографию», на ощупь похожую на гибкий пластик.
— Да очень просто. Подумала «хочу сделать изображение» и провела по воздуху рукой. А если фото не нравится, нужно ткнуть в эту линзу пальцем и подумать «удалить».
— Ни фига себе...
Он ткнул пальцем в «фото», которое Лиза держала в руках, но изображение не исчезло.
— Удалить может только тот, кто сделал. Но я не хочу. Посмотри, здорово же получилось! Повешу дома на стенку, на память.
Девушка убрала портрет недовольного Крокодила в складки своей хламиды.
— Называется «почувствуй себя дикарём», — сказал он, несколько минут тренируясь (не особо успешно) делать снимки Лизы. Она сияла улыбкой и снова была такая милая, такая ясноглазая... Наяву. На «фото» получалось то не в фокусе, то некрасиво, но под его пальцами команда «удалить» работала. — А ты уже была на... не знаю, как назвать... На вокзале. Была?
— Да. Была. И просто обалдела.
— Вот-вот. А я был на орбитальной станции. Можно сказать, в президентских апартаментах.
— О? И как там?
— Да тоже просто обалдел, потому что там лес. Обыкновенный лес! Роща, ручьи, птицы щебечут... Свежий воздух, как настоящий... Трава. У них такие представления о высшей степени комфорта.
— Ну, да, они экологически сознательные... Это была приёмная Консула?
— Рабочий кабинет.
— И как же ты туда попал? Подожди... Ты же первый и единственный мигрант, кто прошёл Пробу! Наверное, тебе вручали удостоверение в торжественной обстановке? Я угадала?
— Нет, удостоверение я получил на острове, как все, а в кабинете Консула... Может быть, слышала в новостях про историю со стабилизатором?
— Да, что-то краем уха от коллег. Я же зависимая, меня о политике не информируют.
— Стабилизатор материи, который прислало на Раа Бюро миграции, оказался плацебо, а на самом деле он ничего не стабилизирует.
— И что?
— А раяне верили, что благодаря этим штукам у них не расслаивается реальность. Не реализуются разные бредовые идеи. Потому и принимали мигрантов. В обмен на стабилизаторы. А оказалось, это фикция. Честно говоря, я боялся, что после того, как обнародуют всю эту информацию, у них начнётся вторая Смерть Раа, снова полезут чудовища из всех буйных голов.
«Как у Лазарчука в «Солдатах Вавилона», только я ещё тогда не знал, что это страх из «Солдат Вавилона», и кто бы мог подумать, что Саша Самохина читает такую мужскую боевую фантастику...»
Лиза с интересом слушала.

[old-diplomat]

— И Консул тоже этого боялся, но всё-таки рискнул послать Бюро куда подальше. И в общем, оказался прав: Проба замечательно их дисциплинирует. Сейчас случаи расслоения вообще не фиксируются.
— Зато из-под контроля вышло солнце, — заметила девушка. — То ноги утонули, то хвост завяз.
Крокодил в глубине души ожидал, что Лиза спросит о его роли в таком эпохальном событии, как выход Раа из-под зависимости от Бюро (и он бы скромно рассказал, не удержался бы, ему так хотелось вырасти в её глазах), но она задала другой вопрос:
— По крайней мере, землян больше не будут принимать на Раа?
— Не будут. И знаешь... Последнего, которого приняли, сразу вернули обратно в Бюро. На моих глазах. Он повредился умом от стресса, вызванного... я так полагаю, катастрофой двенадцатого года. Мы с тобой из одиннадцатого успели, и ещё одна пара, тоже русские, а этот чех или словак — он уже...
— Ты верил в катастрофу двенадцатого года? — перебила Лиза, поморщившись.
— Ну... опасался. И похоже, что она произошла. А ты не верила?
— Я христианка, — тоном миссионера из рассказа Моэма сказала девушка, — а в Библии прямо сказано: не верить никаким слухам о конце света. Конец света наступит тогда и в тех числах, когда захочет сам Господь. Но это неважно. Хорошо, что землян не будут присылать. И если катастрофа всё-таки произошла, и Земли больше нет, это тоже хорошо.
— Хорошо?! — Крокодил опешил.
— Хорошо и даже естественно. Этот рассадник насилия когда-нибудь нужно было прихлопнуть. Если говорить о фундаментальном отличии Раа от Земли, оно заключается в том, что жизнь здесь не является мучительным искуплением грехов. Ни родительских, ни прародительских — никаких. Унижение женщины на Земле — это всего лишь частный случай всеобщего закона, а всеобщий закон Земли — это насилие и страдание, страдание и насилие. Всех людей, независимо от пола, возраста, расы. Унижение слабых, низость сильных. Земляне — жуткие кровавые дикари! Тончайшая плёнка культуры сползает с нас на раз-два-три, понимаешь? Вся культура Земли источает миазмы насилия! «Повелитель мух» — знаешь такую книгу?
— Да, конечно... Но даже там...
— Ну вот. Насколько мне известно, сейчас на Раа всего что-то около тридцати человек землян. Нужно как-то связаться с этими людьми, чтобы никто не отвечал на запрос правительства о нашей литературе. Не нужно здесь трясти таким отвратительно грязным бельём. Лучшая цитата, которую я могу вспомнить из всей земной культуры — «жги, Господь, здесь уже ничего не исправить».
— Лиза, ну, это ты как-то уж очень сгустила краски... Прямо как тот судья из «Десяти негритят»... Мой сын Андрюшка...
— Нет, не сгустила, а сказала истинную правду! — повысила голос она. — Будто ты сам не знаешь, что жизнь на Земле — проклятье и наказание! Смертельная болезнь, передающаяся половым путём! И как же я счастлива, что меня это уже не касается! Правильно говорил принц Филипп: Земле нужен вирус, который наконец-то уничтожит всё это говённое человечество!
Крокодил сам не понял, что в словах британской подданной привело его в ярость. Какое из seniorities. Он скрипнул зубами.
— Даже в «Повелителе мух» было несколько мальчишек, которые не поддались деградации, а сохранили человеческий облик, — возразил он, поначалу спокойно, но потом всё больше горячась. — И написал это не Достоевский и не Чехов, а Голдинг! Англосакс! Но тоже не потерявший человеческий облик! А здесь на Раа, где, по-твоему, так всё идеально, люди тоже страдают! По-другому, но страдают! Так что же, вместо того, чтобы им помочь, разобраться, что да как, — всех ффтопку?! Откуда у тебя... да у вас у всех! — такая ненависть к людям, экологические вы наши! Ты меня извини, конечно, но тебя никто не уполномочивал на роль Господа Бога! Ему, знаешь, виднее, кого жечь, а кого и помиловать! Мало вам, рептилоидам поганым, Гитлера, мало вам Хиросимы с Нагасаки — в своём же, плоский хлеб, Новом Орлеане сами себе показали своё мурло — а виновато как всегда всё человечество! Да дай только сдохнуть твоему принцу Филиппу, упырю восьмидесятилетнему, или сколько ему там, — и уж он за всё ответит по справедливости!
В какую-то минуту Крокодил вскочил на ноги, и Лиза вскочила на ноги. Огромный ярко-красный жук с моторным гудением вклинился между ними, замигал разноцветными огоньками.
— Гражданин Андрей Строганов! — донеслось из его динамика. — Считаете ли вы, что действия зависимой Лизы Макферсон нарушают баланс между идеей и материей на Раа? Считаете ли вы, что ее действия несут иную угрозу стабильности Раа? Сообщите об этом немедленно!
Лиза опомнилась первой. Она уронила руки вдоль тела и, сильно выдохнув, произнесла:
— Вот видишь, Андрей... Даже если бы мы с тобой оказались на необитаемом острове, мы бы... Не поняли друг друга. Прости, я вела себя отвратительно. И это... понимаешь... это приговор Земле. А не наказание свыше. Мы сами себе наказание.
Она развернулась и зашагала в сторону монорельсовой дороги.
— Всё в порядке! — крикнул Крокодил жуку. — Всё под контролем! Зависимая Лиза Макферсон не угрожает стабильности Раа, я за это отвечаю!
Он бросился догонять её, схватил за руку, не подумав, как она отнесётся к такому харассменту.
Она отнеслась странно: не оттолкнула его, а просто горько заплакала, и некоторое время он утешал её, прижимая к своей груди и поглаживая по рыжим волосам.
— Я никогда, никогда не смогу стать здесь своей! — всхлипывала она, вытирая слёзы пальцами. — Я буду зависимой, неполноценной, человеком второго сорта, потому что... потому что...
— Андрей! — раздался над его ухом голос Тимор-Алка. — Что случилось? Чем я могу тебе... вам... помочь?
— О, Тим, привет! — облегченно вздохнул Крокодил. — Ну, наконец-то!
Лиза, подняв голову, резко отстранилась от земляка, быстро взялась рукой за воздух, отодрала от невидимого рулона лоскут, ставший мягкой салфеткой, и вытерла лицо. Её тонкая белая кожа вся шла красными пятнами.
А Тимор-Алк был красным весь целиком, так стеснительно ему было стоять перед её взглядом. Кажется, у него даже кисти рук покраснели. Потому что расстроенная Лиза не сразу совладала со своими чувствами при виде зеленоволосого метиса.
— Это мы ностальгировали, пока тебя ждали — нашёлся Крокодил, наблюдая краем глаза и за жуком, который поднялся выше, но не улетал. — Как-то слово за слово, да и загрустили по Земле… И вот…
— Уже всё в порядке, — рыжая девушка постаралась улыбнуться, и у неё получилось. — Как я понимаю, вы и есть друг Андрея, с которым он проходил Пробу?
— Да-да, познакомьтесь, дорогие мои! — сказал Крокодил голосом тамады и даже дал небольшого петуха от усердия. — Лиза, это мой друг, товарищ и брат Тимор-Алк, мы с ним вместе столько пережили! Он просто гигант мысли и действия! И танца, я уверен, тоже, если ты с ним позанимаешься. Тим, это Лиза Макферсон, моя землячка и, можно сказать, сестра. Гордая дочь Земли, представительница легендарного народа. Рыжие люди у нас — это, знал бы ты, какие это люди! Живой огонь! Прометей, Бармалей, Дункан Маклауд! Печень орла… или трески... «Пришёл король шотландский, безжалостный к врагам...»
— Да ладно тебе, Андрей, не смущай своего друга, — перебила Лиза. — Значит, это вы готовы помочь мне подготовить выступление для праздника танца?
«Так это вы таскали мои плюшки? Так это с тобой, неполноценным получеловеком, медведь с балалайкой Андрей Строганофф хочет поставить меня в пару?» — подумал Крокодил, внутренне покрываясь пупырышками от страха перед неким грандиозным скандалом. — В конце концов, у неё есть хозяин-покровитель, община «Сиреневый свет». Если что — пусть они и находят на неё управу!»
Но Лиза улыбнулась, подала Тимор-Алку руку. Тот, пылая пунцовыми ушами, осторожно её потряс — и тут до него дошло, о чём речь.
— Для праздника танца? — зеленоволосый раянин перевёл взгляд на Крокодила (тот всевозможными гримасами показывал, что нужно поддакивать), потом опять на Лизу. — Я?! Э-э…
— Что, — рыжеволосая девушка усмехнулась, — миссия невыполнима?
— М-м-м, Андрей описал мне ситуацию лишь в самых общих чертах, — коротко почесав нос, улыбнулся ей Тимор-Алк. Краска уже уходила с его лица, сменяясь обычной бледностью. — Безусловно, я буду рад быть чем-то полезным сестре моего лучшего друга. И перед тем как мы займёмся подготовкой к выступлению… Я просто хочу сказать, Лиза, что вам не нужно скрывать свои эмоции. Без родины — это как без матери, есть отчего плакать. Просто имейте в виду, что на Раа вам очень-очень рады. Пока я не знал Андрея, мой мир был очень… э-э… скудным и серым. А теперь, когда я познакомился с вами, точно знаю, что моя жизнь станет ещё светлее. Итак, я в полном вашем распоряжении.
— Можно на «ты», — сказала она. — Я не сильно старше тебя, честно. А танец — это естественное состояние счастливого человека, так что в результате подготовки мы с тобой просто обязаны стать счастливыми людьми.
— Да я уже сейчас счастлив, что у меня такие друзья!
«Похоже, со временем воля Тимор-Алка станет таким же национальным достоянием Раа, как интуиция Консула Махайрода, — подумал Крокодил, даже слегка позавидовав тому, как быстро парень взял инициативу в свои руки. — И ему тоже присвоят государственное имя».

[old-diplomat]

Глава пятая

— Привет, Андрей!
— Привет, Тимор! Как жизнь молодая?
Крокодил только что занёс в таблицу, в раздел «Фантастика», сюжет очередной книги — тут и выскочил коммуникатор.
— Наконец-то я к тебе пробился! — эмоционально воскликнул зеленоволосый. — Ты ушёл, даже не попрощавшись! Не выходишь на связь! Что случилось?
И правда, как только увлечённые танцевальными движениями рыжеволосая девушка и зеленоволосый парень оставили Крокодила без внимания, он ушёл по-английски. I saw you dancing.
— Да просто решил полностью сосредоточиться на работе. Аира поручил мне одну работёнку... Ты не представляешь, брат, как ты меня выручил, что взял эти танцы на себя, я бы просто умом тронулся. Ненавижу это дрыгоножество и рукомашество, а она пристала ну прямо с ножом к горлу: танцуй, и всё тут!
— Э-э… Вообще-то танцевать — очень полезно. Для души и тела.
— Ну, вот и флаг тебе в руки. Ты мне только вот что скажи: я был прав насчёт того, что даже просто держать девушку за руку приятнее, чем наращивать индекс?
Щёки Тимор-Алк немедленно порозовели, но он продолжал говорить твёрдым голосом и глаз от экрана не отводил. Видно было, сколько старания он прилагает к тому, чтобы владеть собой.
— По-моему эти вещи не пересекаются. Лиза — прекрасный человек, и земные танцы мне тоже очень понравились.
— Правда? Не врёшь?
— Вру? Зачем?
— Ну, рад за тебя. Кстати, как ты думаешь, её можно подготовить к Пробе?
— Мы этим тоже занимаемся.
— Спасибо, друг. Похоже, ты для неё chosen one.
— Что?
— Что ты имеешь все шансы завоевать её сердце.
Парень в недоумении уставился на Крокодила.
— Завоевать? Сердце?
«Тьфу, опять проблемы с их идиотским языком! Пацифисты хреновы».
— Ну, протоптать тропинку в её душе.
Тимор-Алк покраснел гуще.
— Что ты, Андрей, — пробормотал метис, опуская глаза.
— Готов поспорить на что угодно. Сколько раз я тебе говорил: женщины падки на странных мужчин!
— Падают?
— Ну, притягиваются. Поверь, для Лизы в твоём внешнем виде нет ничего отталкивающего. Даже наоборот.
— Андрей, и тебе не будет… м-м… неприятно, если вдруг… Если я…
— Если ты ей понравишься? Да на здоровье. Вот только как же ты будешь совмещать свою работу со всеми этими… танцевальными проектами?
— Ну, у меня пока очень скромный пост, и ничто не мешает мне пользоваться выходными днями. Если честно, я переехал в общежитие на орбите только для того, чтобы поменьше пересекаться с бабушкой.
— Понимаю.
— Но сейчас я буквально рядом с тобой. Аира подарил мне свой старый дом, и я привожу его в порядок.
— «Я возвожу своё жилище по праву»? Так? — улыбнулся Крокодил.
— Ну, вроде того. Бабушке я пока ничего не говорил. И ты, пожалуйста, не говори.
— Плоский хлеб! Тим, вы, что, опять поссорились?
— Нет, но хотел бы обойтись без её советов. А если она узнает, что я принял такой подарок, могут начаться… Нравоучения.
— Да, когда вырастаешь и отрываешься от родных, лучше некоторое время пореже встречаться.
Тимор-Алк кивнул.
— Слушай, может, я могу тебе чем-то помочь? Со всем этим строительством?
— Главным образом своим присутствием. Может быть, ещё советами по интерьеру. Я тут походил, посмотрел, и думаю: зачем сносить и строить что-то другое и заведомо хуже, если можно подновить то, что есть? Дом отличный, каменный, его строили на века, как пещеру на Серой Скале…
— Хорошо, сейчас буду на месте. Хотя с интерьерами — это лучше к Лизе. Как по мне, то главное в доме — лежбище и санузел. А всякие там занавесочки — только пыль собирать.