понедельник, 14 апреля 2014
Всё-таки мне очень понравились "Дозоры" Лукьяненко. Своей домашностью, что ли. Диванностью своей. Неторопливостью. Неотвратимым и непреодолимым, но ме-е-е-едленным наступлением, как движение ледника. И Москва в них – не угрожающий мегаполис, а дом, милый дом, с "Госветом" и трудовыми буднями.
"Легенды и мифы Южного Бутова", и не только его.
читать дальшеКроме того, чем-то неуловимо лазарчуковским там веет, Дорой Хасановной и её знаменитым револьвером. И стругацковской передовой магией тож.
Буду переслушивать и переслушивать. Хотя сам стиль письма (если так можно выразиться) безобразный, а за повсеместно втыкаемое слово "впрочем" редакторов гнать взашей, но! Это именно устное народное творчество, а не текст. Лукьяненко – мастер устного рассказа. Вот почему он практически не шёл у меня в текстовом виде – и приятно лёг на душу в звуковом.
Кроме "Черновика" с "Чистовиком". То провал полный и ни в каком виде не употребимый. Кроме, опять-таки, "мифов и легенд": продавщица с Черкизовского рынка (аминь) очень хороша. Точный слепок с действительности.
Ну, и конечно, вот это: "Вдоль всего коридора висят закрытые стеклом старые агитационные плакаты. На одном – два молодых светлых мага о чем-то беспечно беседуют, стоя на улице. Под ногами у них трется белая кошка со злобными зелеными глазами. Надпись на плакате гласит: «Болтун – находка для шпиона! Черная тварь может таиться в белой шкуре!»
На другом – симпатичная волшебница в ситцевом платье, почему-то похожая на Ольгу, и светлый маг в спецовке стоят у пограничного столба с надписью: «СССР». Из-за границы на них скалится худой вампир, щерится облезлый волк-оборотень и размахивает склянкой с черной жижей мерзкого вида мужчина в смокинге. Подпись к плакату сообщает: «Темным силам даст отпор пограничный наш Дозор!»
Еще висит несколько пожелтевших номеров какой-то старой газеты с названием «За передовую магию!», но их рассматривать у меня времени нет, потому что мы идем по коридору все дальше и дальше".
И ещё вот цитата, которая сделала один из этих пинкфлойдовских дней:
– Я не еврей.
– С фамилией Городецкий?!
)))
@темы:
Книги
На этой же полке лежат Лукьяненковские "Звезды - холодные игрушки" (вторая часть мне нравится меньше, но финал там необходимая часть для обеих книг), "Геном" и некоторые рассказы из сборника "Л - значит, люди". В рассказах советско-фантастические традиции, имхо, еще заметнее. "Звезды - холодные игрушки" содержат полемику со
И да, у него текст... вот этот общий темп, вхождение в новый мир, раскрытие его законов, несколько раз случающийся полный пересмотр всей картины - мне это все нравится. Немного сон, немного добротный фильм, как-то так.
Хотя, если говорить о книгах про уютный домашний город, то до Лены Клещенко и близко никто не дотянется. Ее "Птица над городом" в этом смысле, имхо, стоит настолько выше всех остальных... Вот у нее как раз глубинная гармония мироздания очень ярко получается, не только и не столько события на поверхности.
И видно, что автор вырос среди бескрайних степей, "далеко от Москвы" (беру в кавычки, потому что это книга такая была, из сталинской эпохи, про тот же Ночной дозор – посмотрите на обложку, какие там все правильные люди; и вежливые, наверное :-) ru.wikipedia.org/wiki/%C4%E0%EB%E5%EA%EE_%EE%F2...).
Причём вырос в культуре, где не привыкли торопиться, а привыкли долго (и даже несколько занудно) рассказывать, со многими отступлениями и периодами. "Тарапица нэ нада, нэт-нэт, тарапица нэ нада" (с). Отсюда многосерийность, недосказанность, плавное перетекание из одного в другое. Лукьяненко, конечно, русский, не казах, но он выходец из русского космоса, из очень-очень большой России, с далёкими форпостами.
Из книги в книгу звучит у него тема долгой дороги, в прямом смысле. То в "Осенних визитах" герои едут из Алма-Аты в Москву на поезде; то ведьма Арина говорит, что затеряться на просторах России – это для неё раз плюнуть, но до-о-олго придётся выбираться опять в центр. Это настолько характерный для жителя окраины сюжет, что и в паспорт не надо заглядывать.
Здесь необходимо маленькое лирическое отступление. У меня иногда спрашивают знакомые, почему я продолжаю жить в Киеве несмотря на полное отторжение сельскохозяйственной культуры, а также на все политические кульбиты и прочий гоголевский сюр. Главным образом, потому, что в Питере (а скорость его жизни не сравнить с Москвой, всё там относительно неторопливо, "дыша духами и туманами"), сколько себя помню, я и в духи с туманами с трудом укладывался. Меня постоянно подгоняли. Мама тормошила в садик, в школу, в поликлинику, на музыку. Потом за меня взялась жена. Да, она придавала серьёзное укорение, но вечно приходилось как-то ускользать туда, где бы у меня было время на подумать и пожить вне суеты. В общем, хотя в динамичной части России я полностью дома культурно, но постоянно опаздываю и сплю, и бываю не столько на поверхности явлений, сколько в невидимом граде Китеже. Я очень люблю родной город, тоскую по нему – но в Киеве я же просто ураган! :-)) Бэтмен какой-то, а не человек! Здесь я успеваю настолько на корпус дальше, что просто не передать! Тут такой сон всего, что у меня всё само получается.
При этом сохраняется ощущение сюрреализма, которое мне близко. Не нужно прятаться в град Китеж, здесь он на поверхности. Здесь, например, есть такие места, которые не имеют ничего общего ни с Галями, ни с салом, ни с прочими атрибутами почвы: здесь они над почвой точно так же, как в Питере под почвой. В Питере Достоевский работает – в Киеве он отдыхает. Питер – катакомбный город, Киев в своём лучшем виде – солнечный, княжеский.
И у Лукьяненко недаром в Сумраке ускоряются/замедляются явления. Мне это так на душу легло!
:-)
В общем, чем его мир правдив, так это тем, что он анизотропен, как в действительности. И ему, и мне из наших провинций это чрезвычайно бросается в глаза.
Ещё чем мне уютно в его книгах о Дозорах: Лукьяненко не боится жизни в большом городе. Для него город – это дом. А я, если можно так сказать, не просто боюсь жизни вне большого города, а просто не живу вне большого города. Чем больше город, тем лучше. Киев хорош тем, что здесь никто никуда не бежит, но он ужасающе, исчезающе мал по площади! Его можно стряхнуть с одного плеча, это колыбель, а не дом. Мне же нужен бесконечный город, город-планета, где можно никуда не бежать: всё уже освоено. (Ну, а для целей развития есть лукасовский Корускант и внутренняя Монголия.)
Так вот, покольку Москва не пугает провинциала Лукьяненко, а дала ему приют, пришлась по размеру и полюбилась его широкой душе, то и в его книгах она очень соразмерная. Москва его не пугает своим пространством, как не пугает она и меня. А вот время, текущее в Москве, устраивает меньше, поэтому все эти замедления в Сумраке. И мне это тоже нравится.
Например, киевлянина Булгакова Москва устраивала временем, но пугала именно своими размерами. Это видно в его текстах. Да буквально во всех московских текстах и видно. Помните, как шайка Воланда покрывала пространство, как они расценивают высотки как свою вотчину. В общем, боялся Михаил Афанасьевич пространств, боялся. Достаточно пройтись по его родной улице и зайти в его родной дом, чтобы понять: очень большой город был для него тяжёлым испытанием.
Из всех метро, в которых я был, отторжение вызывало только парижское (грязный общественный туалет + "да здравствует
милаяАфрика").Кроме того, Москва, по сравнению, например, с Петербургом, в разы гостеприимнее. Москва – она с пирогами, причём ей к лицу даже капитализм, потому что купеческий дух из неё никуда не уходил. Она всех принимает, там есть место. Но для многих людей из провинции трудности и страхи большого города связаны с тем, что 1) нет общины близких людей и 2) высока скорость жизни. Такие люди видят только угрозы. Лукьяненко к ним не относится, это видно по его текстам.
И климат в Москве такой, что достаточную часть года в ней можно жить под открытым небом. В смысле не бомжевать, а очень часто бывать на улице. В Питере же 9 месяцев в году ты находишься в утробе города, поскольку окружающая среда не способствует выползанию из жилища или транспорта. Кроме того, близость магнитного полюса Земли плохо сказывается на здоровье (у меня сложилось личное впечатление, что из небольшого процента мужчин, подверженных мигреням, 99,9% – уроженцы именно Петербурга). В отличие от Москвы, этот город не принимает всех подряд. Во-первых, нужно железное здоровье, во-вторых, идея более сильная, чем комфорт и благополучие. Это у Гоголя очень хорошо видно в его петербургских повестях. "Ах, не верьте этому Невскому проспекту" – точно. Всё-таки какой Гоголь гений был: ему что дух города Миргорода почувствовать и описать (главный элемент пейзажа – огромная лужа и довольная свинья возле неё), что неуютную столицу Российской империи.
Ещё очень хорошее описание Петербурга есть в последнем романе Б. Стругацкого "Бессильные мира сего". Одно только описание дождя, переходящего в ледяную крупу, и риска вождения по гололёду — ну просто 10 баллов! Причём это задник сцены, в тексте нет никакой маркировки "портрет Петербурга". Как у всякого большого художника слова, дух места у него написан "в людях", "в лицах".
Москва, как и Киев – уютные города, города для жизни. Петербург – город для постоянной борьбы, совсем иной борьбы, чем идёт в Москве, совсем-совсем иного плана. Видел, что Лукьяненко дал написать кому-то спин-офф в "дозорной" серии о Петербурге, "Лик Чёрной Пальмиры". До этой книги я пока не дошёл, но сам факт, что она есть и написана в том ключе, что Петербург – иной город, подтверждает: такое мнение возникло не на пустом месте. Многое в этом городе откровенно тяжело. Взять, например, ноябрьское небо. Оно висит так низко над головой, что кажется, будто можно коснуться грязных ватных комков этого серого рваного продавленного матраса. Можно, да не хочется. Хочется в тепло, в дом, снять вдвое потяжелевшее от сырости пальто и скорее погреть руки и ноги сначала под горячей водой, потом обхватить руками чайник и не морщиться от горячего, потом заглотнуть литр обжигающего чая, потом под одеялом натянуть шерстяные носки в двойную нитку – но только в сон и можно ускользнуть от мрака. Это правильно Берггольц написала: "Казалось, солнце не взойдёт".
:-) Правда, кто жил на Новой Земле, говорят, что Питер – достаточно тёплый город, правда, сыроватый.
Или пройтись, например, в Москве по Охотному ряду и в Питере где-нибудь в районе ст. М "Чернышевская". Москва – это пироги даже для Джамшута с Равшаном. Петербург – это канцелярия, указ, острог и проскрипционные списки. Сначала покажи паспорт и печать, потом всё остальное. Сначала выведи плесень с потолка узкой, как шкаф, комнаты высотой 4 метра, а потом уже радуйся, что один раз в году увидел голубое открыточное небо над Дворцовым мостом.
Может быть, я недостаточно хорошо знаю Москву, но она мне видится светлым и понятным городом, несмотря на все пробки и гастарбайтеров. Совсем не такой Петербург. Когда я говорю, что он негостеприимен, это не значит, что люди плохо относятся к гостям города или приезжим, вовсе нет! Сам город не слишком приветлив. Есть, например, сильный акцент на радости от погожих дней. Уроженцы Питера особенно чувствительны ко времени, когда можно выйти из дому в рубашке, когда можно снять майку – и не рисковать получить воспаление лёгких. Когда на 1 Мая не идёт снег. Когда можно повести приезжих друзей гулять по набережной и не опасаться жестокой простуды. Не знаю, есть ли в Москве такое внимание к северо-западному ветру. В Киеве, например, людям вообще всё равно, откуда ветер дует, они над этим не задумываются.
Известная картина Серова, на которой Пётр I единственный из "группы товарищей" не сгибается под ледяным северо-западным ветром, а видит перспективу, на мой взгляд, лучше всего передаёт особенность моего родного города. Причём, что интересно, собственно, самого города на этом холсте ещё нет, но его тень из будущего уже тут как тут :-) Это не портрет Петра, а портрет именно Петербурга, вызываемого к жизни своим создателем. Обожаю это полотно! Жаль, ни одна из репродукций не передаёт цветовой палитры, это нужно смотреть только в подлиннике. "Смотреть в Сумраке" :-)
Посмотрим, есть ли это в "дозорном" "Лике Чёрной Пальмиры".
читать дальше
Но оригинал действительно очень хороший.