В ответ на фан-арт с портретом Дуку ray_nort мне тоже захотелось выложить небольшую главку из ФФ, которая написалась к фотографии. Увидел фото в Сети, и сразу появился текст. читать дальше(Я не знаю, кто на ней изображён, и если эти люди вдруг увидят её, и им будет неприятно, – пускай напишут, я сразу же сниму это изображение.)
Блистательный афоризм "Знаешь, не знаю" я использовал с разрешения его автора ,anna. Впрочем, во всех моих фанфиках нет ничего моего – всё исключительно компиляция, начиная с мыслей дядьки Лукаса и его же картинок и заканчивая всяческой сетевой мудростью.
Так же как во мне самом нет ничего моего: тело – франшиза родителей по лицензии Господа Бога, душа – копирайт Его же. Я работаю над своими текстами в той же логике.
Чайная церемония
Стоя перед дверью Йокасты я ожидал какого-нибудь подвоха. Чего-нибудь театрально-карнавального.
И действительно, когда двери открылись, меня встретила маска. Набелённое до масочной гротескности лицо Хранительницы и бисерный парик, это лицо обрамлявший, были атрибутами героини пьесы «Синяя Вода и Зелёная Гора». Мы с Дори играли в этой пьесе главные партии. Она была Вода, а я, соответственно, Гора.
Когда Йокаста протянула руку, чтобы по традиции ввести меня в свои покои, я перевёл внимание с её лица на великолепно расшитое кимоно и поклонился.
– Нет большей беды, чем незнание своих границ, – сказала она первую ритуальную фразу, крепко взяв меня за руку. – Нет большего порока, чем желание обрести. Посему кто умеет удовлетворяться, тот всегда доволен.
Её голос не был голосом Дори, стало быть, это не Дори меня упрекала. Но с границами у меня было неважно, как у всякого сосуда без дна, тут она верно подметила.
– Не существует конца страдания – поищи начало страдания, – сказал я в свою очередь первое, что пришло мне на ум из классики. – Если сможешь найти начало, тогда, возможно, сумеешь отыскать и его конец.
Йокаста усмехнулась – тоже не так, как Дори.
– Так что же? В ведре нет воды, в воде нет луны? – спросила она строго.
Я замялся и перевёл взгляд на легендарное круглое окно её комнаты, из которого открывался чудесный вид на сад Тысячи фонтанов. Я видел его впервые. О сезонных видах из этого окна поколениями Хранителей было сложено немало чудесных стихов.
Потом я вновь посмотрел на колыхание синих бисерных нитей и ответил классическим коаном:
– Почему же? Есть и вода, и луна. Подойти к этому как можно ближе – это смириться с тем, что ты не способен смириться.
Она встала на цыпочки и прикоснулась своими губами к моей щеке – легко, чтобы не запачкать меня гримом. Это тоже был коан.
С высоты моего роста легко было увидеть, что над её кроватью, отгороженной ширмой, висело изображение: она и Дуку за чаепитием. Она была в рыжем парике. В то время в моду вдруг вошли парики, а Йокаста была большая модница, как и мой друг. На ленточке рядом с этим парным портретом рукой Дуку было небрежно (и в небрежности прекрасно) написано «Знаешь, не знаю».

На панно, висевшем у двери, располагались гораздо более строгие иероглифы:
Когда мне больно
приходится
довольствоваться шрамом
У меня появилось странное чувство, будто мой исчезнувший с плеча шрам преобразился в эти строки и приветствовал меня. Мне же было больно, когда я делал его. Тут везде была разлита память, и её тонкий, но неотвязный аромат был мне в тягость. Как и маска Йокасты. Как и её парик. Как и молодой улыбающийся Дуку.
Итак, мы начали пить чай. В безмолвии я следил за её руками, приготовлявшими напиток. Поскольку лицо она загримировала, теперь её лицом были руки, желтоватые, как пергамент, покрытый синими письменами вен. Много же она пережила на своём веку...
Чай был великолепен, нужно было как-то отметить это. Но вместо традиционных слов я сказал совсем другое.
– Дуку был таким же горячим, как этот чай. Таким же ярким, правда?
– В мире вещей нет ничего, с чем можно было бы его сравнить.
– А в мире идей?
– Справедливость, – без колебаний ответила она. – Дуку был справедлив во всём и ко всем. Он был прекрасно справедлив.
– Да, мастер Ню, это всё о нём. Хорошие слова. И справедливые!
– А для вас, мастер Сайфо-Диас?
– Наверное, удивляющимся и неравнодушным.
– Да, да, – вздохнула Йокаста. – Удивление – основа познания, а отчаяние – основа веры. Вы должны вернуть ему веру взамен отчаяния. Это ваш долг, мастер Сайфо-Диас.
– Да, конечно, – кивнул я.
«Это твой долг, Саф», – эхом отозвался в моём сердце голос Дори.
Я кивнул и ему.
– И ещё Дуку был хорошим учителем, – сказал я им обеим. – Всегда умел объяснить. Всё. При нём всё становилось ясным. И вообще… Он был такой старший сын, на которого отец всегда может положиться.
– А вас никогда не тяготило его совершенство?
Я рассмеялся:
– Не более чем пламя тяготит алтарный камень. Мы подружились в первый же день, как только увидели друг друга. И оба всегда знали, что ничто не сможет нас поссорить.
– Да, он мне рассказывал. Наверное, нам, женщинам, нельзя до конца понять, что значит друг для мужчины. Понять нельзя, но почувствовать можно. И знаете, я не могу понять... – она сделала дугообразный жест рукой. – Ни понять, ни почувствовать. Почему вы не удержали его?
Я сделал ещё один глоток и сказал:
– Знаешь, не знаю.
Блистательный афоризм "Знаешь, не знаю" я использовал с разрешения его автора ,anna. Впрочем, во всех моих фанфиках нет ничего моего – всё исключительно компиляция, начиная с мыслей дядьки Лукаса и его же картинок и заканчивая всяческой сетевой мудростью.

Чайная церемония
Стоя перед дверью Йокасты я ожидал какого-нибудь подвоха. Чего-нибудь театрально-карнавального.
И действительно, когда двери открылись, меня встретила маска. Набелённое до масочной гротескности лицо Хранительницы и бисерный парик, это лицо обрамлявший, были атрибутами героини пьесы «Синяя Вода и Зелёная Гора». Мы с Дори играли в этой пьесе главные партии. Она была Вода, а я, соответственно, Гора.
Когда Йокаста протянула руку, чтобы по традиции ввести меня в свои покои, я перевёл внимание с её лица на великолепно расшитое кимоно и поклонился.
– Нет большей беды, чем незнание своих границ, – сказала она первую ритуальную фразу, крепко взяв меня за руку. – Нет большего порока, чем желание обрести. Посему кто умеет удовлетворяться, тот всегда доволен.
Её голос не был голосом Дори, стало быть, это не Дори меня упрекала. Но с границами у меня было неважно, как у всякого сосуда без дна, тут она верно подметила.
– Не существует конца страдания – поищи начало страдания, – сказал я в свою очередь первое, что пришло мне на ум из классики. – Если сможешь найти начало, тогда, возможно, сумеешь отыскать и его конец.
Йокаста усмехнулась – тоже не так, как Дори.
– Так что же? В ведре нет воды, в воде нет луны? – спросила она строго.
Я замялся и перевёл взгляд на легендарное круглое окно её комнаты, из которого открывался чудесный вид на сад Тысячи фонтанов. Я видел его впервые. О сезонных видах из этого окна поколениями Хранителей было сложено немало чудесных стихов.
Потом я вновь посмотрел на колыхание синих бисерных нитей и ответил классическим коаном:
– Почему же? Есть и вода, и луна. Подойти к этому как можно ближе – это смириться с тем, что ты не способен смириться.
Она встала на цыпочки и прикоснулась своими губами к моей щеке – легко, чтобы не запачкать меня гримом. Это тоже был коан.
С высоты моего роста легко было увидеть, что над её кроватью, отгороженной ширмой, висело изображение: она и Дуку за чаепитием. Она была в рыжем парике. В то время в моду вдруг вошли парики, а Йокаста была большая модница, как и мой друг. На ленточке рядом с этим парным портретом рукой Дуку было небрежно (и в небрежности прекрасно) написано «Знаешь, не знаю».

На панно, висевшем у двери, располагались гораздо более строгие иероглифы:
Когда мне больно
приходится
довольствоваться шрамом
У меня появилось странное чувство, будто мой исчезнувший с плеча шрам преобразился в эти строки и приветствовал меня. Мне же было больно, когда я делал его. Тут везде была разлита память, и её тонкий, но неотвязный аромат был мне в тягость. Как и маска Йокасты. Как и её парик. Как и молодой улыбающийся Дуку.
Итак, мы начали пить чай. В безмолвии я следил за её руками, приготовлявшими напиток. Поскольку лицо она загримировала, теперь её лицом были руки, желтоватые, как пергамент, покрытый синими письменами вен. Много же она пережила на своём веку...
Чай был великолепен, нужно было как-то отметить это. Но вместо традиционных слов я сказал совсем другое.
– Дуку был таким же горячим, как этот чай. Таким же ярким, правда?
– В мире вещей нет ничего, с чем можно было бы его сравнить.
– А в мире идей?
– Справедливость, – без колебаний ответила она. – Дуку был справедлив во всём и ко всем. Он был прекрасно справедлив.
– Да, мастер Ню, это всё о нём. Хорошие слова. И справедливые!
– А для вас, мастер Сайфо-Диас?
– Наверное, удивляющимся и неравнодушным.
– Да, да, – вздохнула Йокаста. – Удивление – основа познания, а отчаяние – основа веры. Вы должны вернуть ему веру взамен отчаяния. Это ваш долг, мастер Сайфо-Диас.
– Да, конечно, – кивнул я.
«Это твой долг, Саф», – эхом отозвался в моём сердце голос Дори.
Я кивнул и ему.
– И ещё Дуку был хорошим учителем, – сказал я им обеим. – Всегда умел объяснить. Всё. При нём всё становилось ясным. И вообще… Он был такой старший сын, на которого отец всегда может положиться.
– А вас никогда не тяготило его совершенство?
Я рассмеялся:
– Не более чем пламя тяготит алтарный камень. Мы подружились в первый же день, как только увидели друг друга. И оба всегда знали, что ничто не сможет нас поссорить.
– Да, он мне рассказывал. Наверное, нам, женщинам, нельзя до конца понять, что значит друг для мужчины. Понять нельзя, но почувствовать можно. И знаете, я не могу понять... – она сделала дугообразный жест рукой. – Ни понять, ни почувствовать. Почему вы не удержали его?
Я сделал ещё один глоток и сказал:
– Знаешь, не знаю.
Вообще, мне кажется, Йокаста и Сайфо-Диас должны были хорошо друг друга понимать. Они оба очень трезвые, конкретные, с таким специфическим азартом в земных делах, причем законы движения денежных потоков и законы существования информации - это, в общем, близкие области.
Это только маленький кусочек
Вот если бы Настасья Филиповна полюбила князя Мышкина, а Аглая – Парфёна Рогожина, как бы у них там хорошо всё устроилось
Сдаётся мне, что Йо в молодые годы такие верёвки вила, что Сайфо-Диас очень правильно и предусмотрительно держался вдали. Он вообще всегда очень правильно и предусмотрительно держался, и Палычу это было сильно не с руки.