На заметку моим друзьям, которые любят Толкиена (сам я к нему равнодушен, но с удовольствием передаю найденные чудеса и диковины всем, кому они пригодятся). Может быть, кто-то эту запись ещё не видел. Очень понравились и сами авторы статьи.
kiratata.livejournal.com/36059.html
"Аристократизм, своего рода элитарность – достаточно характерная черта творческих сообществ; в сочетании с презрительным отношением к "быту" она зачастую оборачивается банальным снобизмом, застилающим взор и лишающим художника объёмности и многоцветности авторского мировидения. Разумеется, когда изыскательский талант и панорамно-монументальная мощь живописца оказываются столь велики, каковы они у Толкина, можно надеяться, что метастазы снобизма не успеют разъесть плоть созидаемой им реальности прежде чем она достаточно разрастётся и принесёт свой плод… Однако ущерб, причиняемый такого рода "заболеванием", скомпенсировать всё равно исключительно трудно".
читать дальше
kiratata.livejournal.com/36059.html
"Аристократизм, своего рода элитарность – достаточно характерная черта творческих сообществ; в сочетании с презрительным отношением к "быту" она зачастую оборачивается банальным снобизмом, застилающим взор и лишающим художника объёмности и многоцветности авторского мировидения. Разумеется, когда изыскательский талант и панорамно-монументальная мощь живописца оказываются столь велики, каковы они у Толкина, можно надеяться, что метастазы снобизма не успеют разъесть плоть созидаемой им реальности прежде чем она достаточно разрастётся и принесёт свой плод… Однако ущерб, причиняемый такого рода "заболеванием", скомпенсировать всё равно исключительно трудно".
читать дальше
как замечательно вы сказали! А что это за образ, откуда?
Мы правильно понимаем, что вы пишете по миру ЗВ? Мы слышали про вас от автора "Другой жизни"
Об использованных терминах:
Пограничник. Так называла меня жена.
Железнодорожник. Это была первая профессия, о которой я мечтал в детстве, причём именно как о профессии, позволяющей быть везде и нигде.
"Дом у последнего фонаря" – любимый образ в творчестве замечательного открывателя иных миров Густава Майринка. Этот человек прожил очень странную жизнь. Его самым известным произведением является "Голем", там впервые он использовал образ "дома у последнего фонаря". В моей любимой его вещи "Ангел Западного окна" подобный же дом и фонарь тоже играют важную роль. "Голем" был переведён на русский и читан Булгаковым. "Последний приют" и образ дома непонятно где – это влияние "дома у последнего фонаря".
Когда я, как сын военного, переехал из тогда ещё Ленинграда в Киев, единственное, что меня утешало при переезде, это то, что наш дом был последним в черте города. Это был "дом у последнего фонаря", который не имел ничего общего с южной провинцией (я тогда ещё не читал Майринка, но называл свой дом именно так). В этом доме я живу и сейчас, хотя, конечно, теперь он окружён целым микрорайоном
Мы совсем ничего не знаем про Густава Майринка, да и Булгаков уже сильно подзабыт - но то, о чём вы говорите, это очень впечатляющие образы!..
"Последний приют" и образ дома непонятно где - это имеется в виду последнее обиталище Мастера с Маргаритой?
Мы прикалывались не раз, что если мы когда-нибудь всё же про наш мир напишем - то потом литературоведы будут глубокомысленно рассуждать, что-де вот как оразилось это, а вот как было переосмыслено то... - насчёт реалий здешнего мира, о которых мы ни сном ни духом не знали, когда в альтерре с ними познакомились
Я всегда так неприлично радуюсь, когда обнаруживаю, что кто-то равнодушен и к "Властелину колец", и к его автору
Меня в ВК жутко раздражает неимоверная патетика, зашкаливающий пафос и полное отсутствие чувства юмора
И раз уж зашла речь о фэнтези: old-diplomat, а вы читали Сапковского?
Нет, мой герой в этом плане лемовский пилот Пиркс. Человек просто на работе.
Что касается фэнтези, то это не моё. Весь пафос (опять-таки пафос) доиндустриального периода снимается "лёгким движением руки", достаточно купить билет в какую-нить отечественную тьмутаракань, а ещё лучше - в Монголию, желательно китайскую.
То есть не то, чтобы я против мечей (в своё время они были очень кстати, да и работа с палкой и верёвкой была для меня самой любимой формой занятий ушу). Мне просто неуютно там, где весь этот антураж заменяет людей, когда за деревьями всяких заклинаний толком не видно, ради чего весь сыр-бор.
Может, аберрация моего восприятия зависит от того, что на Толкиена в своё время уж-жасно запал мой лучший друг. Когда ещё тот ходил в списках, в любительском переводе. И так: приезжаешь на каникулы в родной город, хочется увидеться с дорогим человеком, поговорить "за жизнь" – а он тебе именно что про всяких Галадриэлей, да ещё усаживает читать. Нет, я с интересом слушал и про Галадриэлей, но только в его исполнении. Читать это ВСЁ самому - как говорят на Украине, боронь Боже. Ну, мы и это пережили
С Сапковским случилось то же самое: женщина, которой я был увлечён, задарила меня книгами об "очень сильном колдунстве", и разговоров было только что о беловолосом ведьмаке. Что он беловолосый, я только "за", но зачем же стулья ломать?
В общем, в плане увлечений более-менее общий язык я нахожу только с любителями "ЗВ", хотя уважительно отношусь к любым "длительным командировкам". Ещё очень люблю крапивинские миры, но тоже - без фанатизма. Я всё, что люблю, люблю без фанатизма, без этого танатоса, "части смерти".
*безуспешно пытаюсь удержаться от агитации*
Фанатизм в любых проявлениях я тоже не уважаю. Но. Мои родители в силу того, что в советское время с фантастикой и фэнтези было туго, этот жанр до сих пор не любят. Я долго пыталась подсунуть им классику жанра, в том числе и "Ведьмака"; мама долго упиралась, то когда все же взяла первый том "попробовать", уже не смогла остановиться, пока не прочитала ВСЕ. И потом смущенно так мне призналась: "Я и не думала, что фэнтези может быть такое интересное"
Значит, я правильно понимаю - вы так и не открыли подаренные книги?
"- Народ темен, глуп, и им легко манипулировать, - закончил, высморкавшись, Скеллен. - Достаточно крикнуть: "Уррра!", произнести пламенную речь со ступеней сената, открыть тюрьмы и скостить налоги." (что, разве в реальности не так?
Еще эту вот очень люблю - "Быть нейтральным - не значит быть равнодушным и бесчувственным. Не надо убивать в себе чувства. Достаточно убить в себе ненависть."
Ну как, скажите мне, можно не любить человека, написавшего такое: "По обычаю всех шпиков мира они старались не глядеть собеседнику в глаза, и, как у всех шпиков мира, у них были самые обыкновенные, ничего не говорящие физиономии, которым они усиленно пытались придать умное выражение, благодаря чему здорово напоминали душевнобольных."
Или даже такое: "Я был знаком в жизни со многими военными. Знавал маршалов, генералов, воевод и гетманов, триумфаторов многочисленных кампаний и битв. Слушал их рассказы и воспоминания. Видывал их склоненными над картами, выписывающими на них разноцветные черточки и стрелки, разрабатывающими планы, обдумывающими стратегию. В этой бумажной войне все получалось прекрасно, все работало, все было ясно и в идеальном порядке. Так должно быть, поясняли военные. Армия - это прежде всего порядок и организованность. Армия не может существовать без порядка и организованности. Тем поразительнее, что реальная война - а несколько реальных войн мне видеть довелось - с точки зрения порядка и организованности удивительно походит на охваченный пожаром бордель."
Да, и не хочу, чтобы меня поняли превратно – что Ведьмак, или, там, Сапковский банально отбили у меня женщину; главный момент моей увлечённости ею заключался именно в возможности беседовать о разных мирах. И не в возрасте тут дело – она была старше меня на шесть лет, то есть сама увлеклась Сапковским уже где-то в 40. Видимо, есть миры, которым ты комплементарен, а есть миры, которым нет. Ну, как у Лазарчука в "Опоздавших к лету": там далеко не все могли перемещаться с уровня на уровень, и уж тем более – не все могли свободно перемещаться по всей системе.
Но самого Толкиена я все-таки люблю до сих пор. Последователи бывают разные, но у него самого этой элитарности и снобизма не особо много (опять же, учитывая хоббитов, да и не только их). Мне кажется, надо еще учитывать ситуацию: наверняка тогда по поводу прогресса в обществе было столько же неумеренных восторгов, сколько у нас сейчас по поводу фэнтези и "романтичного средневековья" :-)) И наверняка тогда было мощное давление на тех, кто не желает признавать железную поступь, светлое будущее etc, а цепляется за какую-то отжившую старомодную фигню. Тем более, что уважение к чужому мнению тогда понималось несколько по-другому. То есть, эта его позиция - она не от аристократизма и противопоставления себя глупым цивилам, а такая довольно отчаянная оборона, которая, возможно, казалась почти безнадежной. У Льюиса в "Мерзейшей мощи" примерно описано, против какого подхода они тогда оборонялись.
тут, наверное, есть некий порог роста, который появлялся у каждого из нас. Когда это для тебя впервой, ведь до сих пор всё делилось/воспринималось/чувствовалось пополам, а тут вдруг он видит то, что тебе не дано... Вот когда это один раз переживаешь и не теряешь человека, и он в тебе всё так же уверен, потому что в жизни есть много всего – то это очень хороший урок.
Ну, а степень увлечённости - она, конечно, от темперамента зависит. Такого флегматика, как я, ещё попробуй протисни через какой-то портал, а вот и друг мой, и жена, и эта женщина, которая любила Сапковского, и сокурсница, которая ездила в Боливию, они все сплошь сангвиники, мне за ними было просто не угнаться...
Помню ещё такой эпизод: я приехал к другу, а они как раз делали сложную рокировку с квартирами, и мы жили в практически пустой однокомнатной, где из мебели были только односпальная кровать и холодильник. И вот когда мы загружались вещами, нужными для проживания в этой квартире, мой друг взял с собой только спальный мешок и книгу "Властелин колец".
Не знаю, учил ли он эльфийский язык... в общем, его увлечение нам никогда не мешало общаться по другим предметам. Да даже и по этому: я с удовольствием слушал его мысли по поводу Средиземья. Главное, чтобы он меня не заставлял читать писателя, главное мне было – знать мнение друга. Я вообще всегда любил слушать его рассказы. Он мне всего Шерлока Холмса в детстве пересказал, я ШХ иначе и не воспринимаю, как с его голосом.
Когда я в прошлом году приезжал, он меня усадил за Макса Фрая, но я сказал: ты мне лучше расскажи. О, ну тут пошла писать губерния...
Надо будет ему позвонить сейчас, скучаю без него
Вообще-то самое вкусное начинается с третьей книги (когда заканчиваются отдельные рассказы), ну да ладно
К сожалению, Лазарчука все никак не прочувствую - начинаю читать какую-нибудь вещь и закрываю файл на второй странице. Видать, никак под нужное настроение не попадет. А на Крапивина давно смотрю, но боюсь, что его вещи будут слишком наивными... Не подскажете, с чего начинать, чтобы не фыркнуть потом "развели детский сад"?
Лазарчук действительно очень сложный для "въезда", но если уж въедешь, душу рвёт на части. С другой стороны, оно надо – на части её рвать? Но мне он необходим, я время от времени перечитываю. Меня с ним тоже познакомила Елена, которая Сапковского любила.
Вернее так: я въехал в него с первой же книги, с "Зеркал" (которую Елена подарила мне между томами Сапковского
И потом "лето 82-го" – это такое хорошее воспоминание у меня, а тут в книге прямо эти слова
А вот от этого отрывка у меня просто кожа на голове зашевелилась, и я отложил книгу после выделенных слов (так же, как отложил "МиМ" после слов "Это была отрезанная голова Берлиоза").
"На столе перед Вячеславом Борисовичем лежали три папки — с разными номерами и разной степени захватанности. То, что было в папках, он помнил почти наизусть.
Дело о наезде на гражданку Цветкову Феклу Степановну, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения. Наезд произошел тридцать первого января тысяча девятьсот восемьдесят второго года на улице без названия — на узкой отсыпной дороге, проходящей между старым городским кладбищем и оградой шинного завода и соединяющей улицу Новороссийскую и Московский тракт. Глухая, безлюдная окраина. Ширина дороги не превышает четырех метров и, главное, есть два крутых поворота: где угол кладбища — направо, и через сто восемьдесят метров — налево. Самый опытный водитель на таком повороте — узкая дорога и полное отсутствие видимости — должен сбросить скорость до десяти — пятнадцати километров в час. Но старушка была сбита около часа ночи автомобилем, движущимся со стороны улицы Новороссийская, именно на этом сто восьмидесяти метровом участке дороги; судя по следам краски на теле погибшей, наезд произвел автобус «Икарус-250» красного цвета, шедший со скоростью семьдесят километров в час. Все автобусы этого типа принадлежали ГАТП-2 и обслуживали междугородные линии. Возникали вопросы: почему автобус, имевший на повороте скорость не больше пятнадцати километров в час, разогнался на таком коротком отрезке пути до семидесяти? Водитель рисковал страшно: тормозной путь едва уложился в те метры, которые оставались до бетонного забора завода. Далее: что вообще понадобилось междугородному автобусу на этой богом забытой дороге, где он едва вписывался в поворот, если всего в полутора километрах отсюда улица Новороссийская пересекалась с проспектом Октябрьским, непосредственно переходящим в Московский тракт? Наконец, где сам «Икарус-250» красного цвета, совершивший наезд, если все они до единого были подвергнуты тщательному осмотру и ни на одном не найдено ни следов соударения с человеческим телом на скорости семьдесят километров в час, ни следов недавнего ремонта?
С другой стороны, бабушка Цветкова Фекла Степановна, до сих пор не привлекавшая внимания органов, оказалась та еще бабушка. Проживала она одиноко, и одинокое ее жилище было осмотрено в присутствии понятых дежурным следователем Ждановского райотдела. Среди вещей обычных обнаружены были две аккуратные пачки пятидесятирублевых банкнот на общую сумму десять тысяч рублей, четыреста шесть долларов США в купюрах и монетах различного достоинства, девятьсот девяносто два рубля Внешпосылторга и незначительное количество валюты стран — членов СЭВ; золотое блюдо со сложным рисунком весом тысяча восемьсот девяносто один грамм, представляющее, помимо всего, большую художественную ценность; и лабораторная электропечь ПЭДЛ-212м; на стенках плавильной камеры обнаружены следы золота и серебра.
По словам соседей, бабушка Цветкова знавалась с нечистой силой и потому-то и шлялась ночами на этом кладбище, где давно уже никого не хоронят. Как известно, именно старые, неиспользуемые по прямому назначению кладбища и становятся прибежищем нечистой силы. Выявить какие-либо контакты бабушки Цветковой не удалось — нечистая сила на кладбище вела себя тихо; наблюдение за домом тоже ничего не дало: по словам тех же соседей, к покойнице никто никогда не ходил. Никто и никогда. Включая соседей.
Вячеслав Борисович вынул душу из того дежурного следователя, который и осмотра-то не смог как следует провести: натоптал, разбросал, захватал. Тайник, где все интересное и хранилось, обнаружил понятой, совершенно случайно, когда осмотр окончился и все собрались, уходить. При повторном осмотре нашли фрагменты следов мужских ботинок, фрагменты же неустановленных отпечатков пальцев, табачный пепел… Но попробуй судить по этим фрагментам — черта лысого!
Таким было первое дело. Второе вел Чкаловский райотдел — вернее, не вел, а дело мертво висело на нем. На задах городской свалки нашли засыпанные снегом тела двух женщин. Смерть наступила от удушья — об этом свидетельствовал выход эритроцитов в ткани. Эксперт не мог с уверенностью установить точную дату смерти — так примерно двадцатого января — пятого февраля. Странен был вид погибших: очень короткая стрижка, одежда из грубошерстного толстого сукна: длинная трехслойная юбка, трехслойная же куртка, надетые поверх льняной рубахи, и плащ-накидка с капюшоном. На ногах сапоги из толстой кожи, сшитые кустарно. У обеих во рту — острые обломки зубов. Возраст обеих, предположительно, тридцать — тридцать пять лет. Ни денег, ни документов, ни вещей — ничего абсолютно. Личности не установлены.
При обследовании обуви у одной из погибших на стельке обнаружен отпечаток дискообразного предмета с выступающим рантом, предположительно — монеты диаметром 49,2 мм.
Объединяло эти два совершенно непересекающихся дела третье. Третье дело вел КГБ. Гражданин Синещеков Александр Фомич, 1934 года рождения, был задержан в момент продажи им гражданину Рамишвили Григорию Ревазовичу десяти монет из желтого металла с надписью: «Decem dinarecem» и изображением орла с распростертыми крыльями и мечом и молнией в когтях на аверсе, с надписью: «Ou healicos se Imperater» и изображением венценосного профиля на реверсе и обеими этими надписями на ранте.
Поскольку речь, очевидно, шла о каких-то валютных делах, дело было заведено соответствующим отделом КГБ. Но там сразу же выяснили несколько не вполне обычных обстоятельств.
Ну, во-первых, гражданин Синещеков категорически отрицал свою причастность к любого рода контрабанде. С его слов, монеты эти, количеством двадцать пять штук, он нашел на дороге, соединяющей улицу Новороссийскую с Московским трактом, утром второго февраля; по этой дороге он ходил на работу; деньги были сложены столбиком и зашиты в полотняный чехол, о который он споткнулся, у ограды кладбища, куда отошел, пропуская встречную машину. Таким образом, монеты эти не являлись ни кладом, ни контрабандой, а только находкой, то есть предметом, с точки зрения закона, весьма неопределенным, и то, как поступать с этой находкой в отсутствии законных ее владельцев, гражданину Синещекову должна была подсказать его совесть. Не дождавшись с ее стороны подсказки, гражданин Синещеков обратился за советом к некоему Рамишвили, а Рамишвили исключительно по своей инициативе обратился в КГБ, и сомнительная сделка была пресечена.
Во-вторых, надписи на монете, такие простые и такие понятные, были сделаны на языке, не принадлежащем ни одному из населяющих планету народов, а также ни на одном из известных науке мертвых языков.
В-третьих, такого вида монеты не выпускались никогда ни одним государством.
В-четвертых, сплав, из которого были сделаны монеты, состоял из 81% золота, 12% серебра, 4,7% меди, 1,0% цинка, 0,7% никеля, 0,1% палладия, 0,1% прочих металлов; зафиксированы следы радиоактивного кобальта и технеция, что вообще не лезло уже ни в какие ворота.
Вес монеты 37,637 г, диаметр 49,195 мм".
Если Вас этот отрывок вдохновил, смело читайте "Зеркала".
Если нет, попробуйте сначала "Приманка для дьявола".
Если пойдёт – "Мумия".
Если пойдёт – "Жёлтая подводная лодка "Комсомолец Мордовии".
Если пойдёт – "Посмотри в глаза чудовищ".
Если пойдёт – "Транквилиум" (это один из миров "Зеркал")
Если пойдёт – "Там вдали, за рекой".
Если пойдёт — "Священный месяц Ринь".
Если пойдёт — весь цикл "Опоздавшие к лету" ("Приманка..." в него входит, но её можно читать и отдельно).
Про Крапивина – отдельным постом.
Вот!
Пацка, да, Вы как раз нужное слово нашли: и чернухи, и как-то... ну, не верю. Мечи эти на каждом шагу, драконы... В общем, неуютно мне там. Такое ощущение, что тебя на следующей же странице погонят на какую-нить великую стройку феодализма.
Там война огромная случилась и прочие трагизмы-ангсты в зашкаливающих количествах
В принципе я не поклонница чернухи, но Ведьмак - это скорее реалистическое фэнтези; в нашей жизни что, нету предательств, лжи, обманов и интриг?
Отрывок из Лазарчука меня как-то... взволновал. Испужалася я, короче
ВотЪ. Не хочу говорить, что в моей жизни их было как-то больше, чем в среднем по популяции, но... пых-пых... видимо, это во мне изъян, и моё небольшое сердце переваривает указанные ужасы с трудом, не деля их на свои/чужие. Ужасы – они и есть ужасы, и когда их слишком много на площадь книги (а Вы сами честно пишете: "зашкаливает"), то я просто перестаю проникаться. Становится уже статистика. "Наконец, с трупа. – С чьего трупа? – Ну-у, Семен Семенович, я думаю, до этого не дойдёт"
Вот и я тоже думаю... Вернее, не хотел бы, чтобы я сидел перед текстом и ничегошеньки не чувствовал, хотя зловещий Дийкстра (я правильно помню?
Но я Вас услышал. При случае загляну в эту третью книгу. Может, произошло какое-нить благорастворение воздухов в моей душе, и теперь по-другому буковки встанут перед глазами
Про Крапивина. Приступая к чтению, нужно трезво понимать, что от себя в детском саду мы отличаемся главным образом опытом. Как там у св. Павла: "Детям дают молоко, а взрослым – твёрдую пищу".
Крапивин – это "молоко", подготовка души и описание состояния во время первого опыта. Написано для тех читателей, которым ещё не с чем сравнить, которые многое принимают к сведению на будущее (а не смотрят из этого будущего, как мы с Вами). Ну, вроде как черепаха Тортилла говорила: "Надо драться – так дерись", и это читает маленький мальчик в очках, который панически боится драки, или маленькая девочка, которая пока что дралась разве что с мухой, а вот от таракана уже убегает с криками. Но тем не менее, они тоже закаляются. "Значит, нужные книги ты в детстве читал" (с)
Так вот, лично для меня чтение Крапивина "наслаждает" именно возвращением в прошлое. Например, цикл "Мальчик со шпагой". Главный герой – мой ровесник Серёжа Каховский. Я, к счастью, никогда не бывал в летнем лагере ("спасибо матери с отцом"), но вот мой друг неоднократно был туда ссылаем, и чего только, помимо вшей, он оттуда ни привозил! Нельзя сказать, что это была ну прям уж такая чернуха, но у него на душе оставались страшные шрамы, которые потом долго приходилось лечить.
И вот это соседство как будто безопасного советского детства с миром, в котором для тебя уже и форма заготовлена, осталость только тебя расплавить и в эту форму налить, ну, и припрессовку сделать хорошую... уже архимедовы винты готовы тебя принять в свои гостеприимные объятия... уже сверлильный станок делает первую пробу по твоему металлу – и ещё не только не ясно, кто кого, но даже пока не слишком больно.
Оно и есть, на мой взгляд, главная тема крапивинских книг. О том, что из тебя выйдет, если ты принимаешь правила игры – или не принимаешь. Как у Блока:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
К этому направлению относятся (перечисляю мои любимые): "Мальчик со шпагой" с продолжениями, "Журавлёнок и молнии", "Тень "Каравеллы" (это ещё глубже в прошлое, о детстве поколения моих родителей), "Тополиная рубашка", "Самолёт по имени Серёжка", "Оранжевый портрет в крапинку".
Второе направление – фантастические "иные миры", которые так или иначе соприкасаются с нашим. Самое любимое для меня произведение из этого цикла – "Якорное поле" и "Гуси, гуси, га-га-га..."
Вот отрывок из последнего:
- У нас Альбин Ксото самый добросовестный. Выберем его.
Все возликовали. Все вскинули руки, голосуя за самого добросовестного. Альбин заметно побледнел. Он сразу понял, чего ему будет стоить это "доверие". И все же, когда учитель спросил, согласен ли Альбин, тот встал и молча кивнул, глядя поверх голов. Класс опять весело загудел, предвидя массу развлечений. Но смолк при грозном "ш-ша" умного Пальчика.
Наверно, учитель о чем-то догадывался. Но, скорее всего, придерживался привычной мысли: "В своих ребячьих делах дети разберутся сами, взрослым лишний раз вмешиваться не стоит". Однако он заметил:
- Должность эта нелегкая. По-моему, нужен помощник. А?
Опять четвертый класс притих. А Корнелия словно толкнуло: или страх, что сейчас назовут его и лучше уж самому, или шевельнувшееся сочувствие к Альбину. А может, и злость какая-то - на судьбу, на злыдней одноклассников, на свою затюканность. Он встал:
- Давайте, буду я...
Все, конечно, опять злорадно загоготали, послышалось даже: "Муля на муле, мулей погоняет..." И снова остановил их Пальчик. А Корнелий поймал на себе благодарный взгляд Альбина. И сердито отвел глаза. По правде сказать, он жалел уже о своем секундном благородстве. И оказалось, не зря жалел! Альбин в поход не пошел. В школу сообщили, что он заболел, лежит с температурой. И Пальчик хмыкнул:
- Температура! Ладно, Дыня и один справится, он у нас старательный.
Что вынес Корнелий за те два дня, можно догадаться. Но вынес, черт возьми! Глотая слезы, огрызаясь и даже нарываясь на драки с удивленными таким "Дыниным психозом" одноклассниками, он зло и упрямо тянул свою лямку до конца. Не бросил проклятый котел и не пожаловался учителю. А в конце похода, когда подлый Клапан стал опять привязываться к Корнелию, Пальчик вдруг дал своему адъютанту хлесткую, как выстрел, плюху.
- Ты небось только жрал, а Дыня за всех посуду драил! Убью, бактерия... - А Корнелию сказал: - Мы Уте потом ноги повыдергаем. Слинял от похода, мамина курочка, на тебя все взвалил. А ты ничего, жильный.
От такого признания внутри у Корнелия растеклось радостное тепло. Даже в глазах защипало. И он сказал с хрипотцой:
- Я с ним сам разберусь, с дезертиром.
Но никакой злости на Утю у Корнелия не было. Вроде бы кипел от яростной досады, а в глубине души понимал: вовсе Альбин не дезертир.
Если не пришел, значит, в самом деле не мог.
После похода начались каникулы. Сперва Корнелий поехал с родителями в пансионат на Птичий остров, а затем они сняли дачу на окраине Руты.
Здесь была своя ребячья компания, раньше Корнелий никого не знал. Никого, кроме Альбина. Семейство Ксото жило на даче в соседнем квартале.
Увидев здесь Альбина первый раз, Корнелий испытал тяжкое смущение, даже испуг. А Утя обрадовался.
Впрочем, он был здесь никакой не Утя. Его звали Алька, а чаще Халька или Хальк. И он был равный среди равных.
В этой дачной вольнице и не пахло нравами государственного мужского колледжа. И не было никого, похожего на Пальчика. Случалось, что ссорились и даже дрались, но главные мальчишечьи законы были прочны: двое на одного не нападают, слабого не дразнят. Конечно, над боязливостью и неловкостью смеялись, но посмеются и забудут. Здешний ребячий мир снисходительно прощал недостатки своим питомцам. Наверно, потому, что в каждом жило ощущение свободы и беззаботности. Лето теплое, небо чистое, лес и озеро ласковые, игры веселые. И нельзя идти против природы, травить жизнь страхом и обидами.
Увидев ребят и Альбина среди них, Корнелий растерянно встал посреди аллеи. Но Альбин глянул ясно, беззлобно и сказал мальчишкам:
- Это Корнелий, мы в одном классе были. - Потом спросил: - Ты, значит, тоже здесь поселился?
- Ага... - неловко сказал Корнелий.
- Ну, пошли! - Альбин стукнул о землю красно-желтым мячом. - Мы в пират-бол на берегу играть будем. Знаешь такую игру?
Вечером они шли домой вдвоем, и Альбин, глядя под ноги, вдруг сказал, негромко так:
- Ты, может, думаешь, будто я нарочно тогда в поход не пошел, с испугу?
Корнелий изо всех сил замотал головой:
- Не, я знаю, что ты болел!
- Тебе, наверное, досталось там...
- Ну и черт с ними! - Корнелий мужественно прищурился.
- Дикие какие-то, - почти шепотом проговорил Альбин. - Я так и не понял: что им надо? Все на одного.
- Это Пальчик всех заставляет... - пробормотал Корнелий. И тоже стал смотреть под ноги.
- Нет, - вздохнул Альбин. - Все какие-то... Если бы Пальчик подевался куда-нибудь, они бы другого нашли.
Альбин говорил "они", как бы отделяя Корнелия от остальных, от класса. И Корнелий радовался этому, хотя от стыда покалывало щеки".
Как Вы понимаете, Пацка, этих двух мальчиков поджидало совсем разное будущее, вернее, совсем разные будущие. Один стал Хранителем своего и параллельного мира, таким себе джедаем
Мне больше нравится иное написание имени первого героя: Гальбиен Ксото.
Я ещё немного задержу Ваше внимание (и откушу кусочек от рабочего времени – работа не волк
си[с], а тайное скрываемое являет в видимое, так и Альбин, которого называли Халька, имел первый скрытый звук имени, на свету ставший даже не просто видимым, а звонким, и на свету же удлинившим "и" – знак свечи, света и металла. Меча, если хотите
Далее по тексту об этом есть в книге:
- Ты теперь уже не вернешься в колледж, да?
- Почему же? - Альбин встал на обе ноги, наклонил голову набок. - Я вернусь. Только... я теперь так им не дам с собой. Я тогда не знал, а теперь знаю.
- Что знаешь? - Корнелий опять почему-то смутился.
- Как жить, знаю, - просто ответил Альбин. - Я решил.
Он был вроде бы и прежний Альбин, и в то же время другой. Без вечного ожидания опасности в глазах. Веселый. Открытый.
Он бегал босиком, все в тех же штанах с пуговицами на животе и без карманов, но рубашку не надевал, лямки на голом теле. А на лямке - все тот же синий значок. Откуда и зачем этот значок, Альбина не спрашивали - "оло" есть "оло". Волосы у Альбина выцвели и отросли, сам он стал выше и еще тоньше, ловкий, быстрый, загорелый.
Когда первый раз пошли вместе купаться и Альбин, дернув плечами, сбросил лямки, Корнелий засмеялся:
- У тебя буквы на спине и на пузе...
Незагорелые следы от матерчатых полосок и в самом деле были как буквы: на спине "X", спереди - "Н".
Засмеялся и Альбин:
- Ну да! Я их нарочно загаром не закрашиваю! Потому что это мои инициалы.
- Как это?
- Ну, первые буквы имени и фамилии. Если латинским шрифтом...
- Но у тебя же первая - А...
- Не-е... Произносится будто А, но пишется... вот так! - Он присел и пальцем на сыром песке у воды вывел:
HALBIEN XOTO
old-diplomat, ох, подозреваю, что благорастворения все же не случится
Прочитала я отрывки из Крапивина. Очень стыдно, но меня они как-то не вдохновили. Мне уже довольно давно не нравятся книги, где действующими лицами являются дети и подростки (единственным исключением был "Гарри Поттер"). Мне более интересно читать про уже состоявшихся личностей, чем про то, как малолетки выбирают свой жизненный путь, будь он правильный или неправильный.
Хотя наше с вами средневековье было абсолютно таким же, как и мир, описанный Сапковским - с грязью, кровью, войнами и прочими ужасами, которые вам настолько неприятны
Так что, думаю, и Сапковскому его мир даёт по потребностям – и ему, и его благодарным читателям. "И это правильно" (с)
А что Крапивин не к месту – ну, и не страшно. Крапивин – это "Достоевский для самых маленьких"
Кстати, Старый дроид с форума "Кулички", который тоже 31 августа родился, – он Достоевского на дух не переносит. "Не совпадает" (с)
Так что это какбэ в переделах нормы
И кстати, как это в "ЗВ" нет крови и грязи? Там эт-та... "война клоническая началась" – гражданская война, грязнее не бывает. И Палыч тоже имеется, и прочие весьма мрачные подробности...
ray_nort,
Помню, некий человек излагал на форуме свою концепцию брака, что после трех лет наступает критический период, когда супруги уже знают друг друга наизусть, все интересные истории уже рассказаны не по разу, и говорить не о чем - ну разве что если ребенок успеет родиться...
Ой-й-й, да, хорошо, что такого в Вашей жизни не было. Про себя могу сказать, что каждый из близких мне людей, вне зависимости от пола, возраста и степени родства, не устаёт меня удивлять, и о каждом из них я могу сказать, что чем больше общаюсь, тем больше приятно удивляюсь. И истории интересные, нарастают, как грибы... И на мою жену я именно что надивиться не мог: она меня удивляла каждый день. Иной раз неприятно, но не в этом дело. Сказать, что я её знал наизусть – это было бы просто каким-то верхоглядством и бестактностью... Я и себя-то открываю каждый день по-новому, что уж о других людях говорить!
Не, если муж такое говорит о браке, это неправильный муж. Он, небось, и "на совет нечестивых" побежит с бОльшей радостью, чем останется жену послушать. Ффтопку такую мудрость.
Мне больше нравится анекдот про двух женщин, которые десять лет сидели в одной тюремной камере, потом в один день вышли на свободу и еще два часа стояли за воротами тюрьмы и разговаривали :-)))
old-diplomat, я про "Тевтонские хроники" не знала
крутые горкисредневековые ужасыКстати, Старый дроид с форума "Кулички", который тоже 31 августа родился, – он Достоевского на дух не переносит.
Стало ужасно интересно, какие у меня со Старым дроидом еще совпадения, кроме любви к ЗВ, одного дня рождения и непереносимости Федора Михайловича!
И кстати, как это в "ЗВ" нет крови и грязи? Там эт-та... "война клоническая началась" – гражданская война, грязнее не бывает. И Палыч тоже имеется, и прочие весьма мрачные подробности...
Я не совсем точно выразилась - в обоих трилогиях нет особой крови и грязи. Клонические войны Лукас нам в своих полнометражках не показал, раны от джедаевских и ситховских мечей не кровоточат, при отрубании головы и конечностей не хлещут фонтаны крови (вы видели "Убить Билла"?
Но они давно уже все успокоились, почили в Бозе (ради чего я, собственно и писал, как выяснилось впоследствии). Меня не тянет даже перечитывать. А когда-то это была моя самая что ни на есть живая полнокровная жизнь.
Тык-пык, да, всё течёт, всё меняется. "Хрусь - и пополам!"
Теперь насчёт крови-грязи в "ЗВ". У меня, наверное, неправильно устроены глаза, они такое доставляют в мозг, чего вроде бы нету на картинке. То, глядя на передвижения немецких войск у Эйзенштейна в "Александре Невском", вижу многое другое, чего режиссёр кагбэ и не показывал – в результате заболеваю средневековыми немцами. То, ещё не совсем оправившись от немцев, смотрю творение дядьки Лукаса – и снова заболеваю... и даже не знаю, легче, чем в прошлый раз, или вообще до красного креста на белом поле.
Короче, низ-зя мне кино смотреть, низ-зя. Я практически и не смотрю. На пустышку – жалко времени, шедевры – опасаюсь оказаться в полном неадеквате. В общем, трудные у меня взаимоотношения с шедеврами кинематографа, Вы поняли
А хочется же ещё какой-нить своей жизнью пожить, а не только перетаскивая на плечах немцев или этого тов. Ксанатоса Крионойса Телосиса, который один потянет на всех немцев, и уж всяко тяжелее, чем 20-килограммовый рюкзак. Я уж не говорю про тов. К. Палпатина – от него я вообще по-настоящему, буквально физически болел.
По этому поводу у меня даже есть стишок, который в свое время был вывешен на "Куличках". Повторю его здесь. Я посвятил его ray_nort и Старому дроиду, потому что эти люди тоже сильно прониклись бедами ДДГ, как своими собственными, и даже больше
О нас придумавших
И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?
Лук.1:43
Подумать только, наши звёзды
Кому-то вовсе не видны,
И Корусканта трудный воздух
И ближний свет, и дальний космос,
Планеты-зúмы, страны-вёсны –
Для них не более чем сны
Подумать только, наши раны
Для них – набор смешных значков...
И на спасённых пир не званы
Ни Силы мрачные шаманы,
Ни наши знатоки нирваны
В сияньи световых клинков
А хоровод безумных масок –
Всего лишь тени при луне...
Туннелей тьма, и смерти пляски,
И тошнота от гипервстряски –
Лишь тонкий слой прозрачной краски
На нарисованной стене
Откуда мне, что битвы наши –
Считалка из шести частей?
И судеб рдеющие чаши,
Война, пустые патронташи,
Постылый вкус казённой каши –
Лишь пар, не ломящий костей
О нас придумавших тоскуя,
Я вопрошаю Силу: ты
Единая, что всё связует –
Лёд смерти, пламя поцелуя
Ошуюю и одесную,
Скажи: что значат их мечты?
В их книгах Жизни и Суда
Нас не было, нет и не будет
Ведь мы немы. Ведь мы не люди!
Но если так желают чуда
Они и мы – то что тогда?
«Их Светоч Силы скажет: да»
ray_nort, говорить два часа – это, конечно, сильно... В таком режиме для меня лично перебор, но вообще идея – очень правильная!
БИТВА
Верховный главнокомандующий Феттерер стремительно вошёл в оперативный зал и рявкнул:
— Вольно!
Три его генерала послушно встали вольно.
— Лишнего времени у нас нет, — сказал Феттерер, взглянув на часы. — Повторим ещё раз предварительный план сражения.
Он подошёл к стене и развернул гигантскую карту Сахары.
— Согласно наиболее достоверной теологической информации, полученной нами, Сатана намерен вывести свои силы на поверхность вот в этом пункте. — Он ткнул в карту толстым пальцем. — В первой линии будут дьяволы, демоны, суккубы, инкубы и все прочие того же класса. Правым флангом командует Велиал, левым — Вельзевул. Его Сатанинское Величество возглавит центр.
— Попахивает средневековьем, — пробормотал генерал Делл.
Вошёл адъютант генерала Феттерера. Его лицо светилось счастьем при мысли об Обещанном Свыше.
— Сэр, — сказал он, — там опять священнослужитель.
— Извольте стать смирно, — строго сказал Феттерер. — Нам ещё предстоит сражаться и победить.
— Слушаю, сэр, — ответил адъютант и вытянулся. Радость на его лице поугасла.
— Священнослужитель, гм? — Верховный главнокомандующий Феттерер задумчиво пошевелил пальцами.
После Пришествия, после того, как стало известно, что грядёт Последняя Битва, труженики на всемирной ниве религий стали сущим наказанием. Они перестали грызться между собой, что само по себе было похвально, но, кроме того, они пытались забрать в свои руки ведение войны.
— Гоните его, — сказал Феттерер. — Он же знает, что мы разрабатываем план Армагеддона.
— Слушаю, сэр, — сказал адъютант, отдал честь, чётко повернулся и вышел, печатая шаг.
— Продолжим, — сказал верховный главнокомандующий Феттерер. — Во втором эшелоне Сатаны расположатся воскрешённые грешники и различные стихийные силы зла. В роли его бомбардировочной авиации выступят падшие ангелы. Их встретят роботы-перехватчики Делла.
Генерал Делл угрюмо улыбнулся.
— После установления контакта с противником автоматические танковые корпуса Мак-Фи двинутся на его центр, поддерживаемые роботопехотой генерала Онгина, — продолжал Феттерер. — Делл будет руководить водородной бомбардировкой тылов, которая должна быть проведена максимально массированно. Я по мере надобности буду в различных пунктах вводить в бой механизированную кавалерию.
Вернулся адъютант и вытянулся по стойке смирно.
— Сэр, — сказал он, — священнослужитель отказался уйти. Он заявляет, что должен непременно поговорить с вами.
Верховный главнокомандующий Феттерер хотел было сказать «нет», но заколебался. Он вспомнил, что это всё-таки Последняя Битва и что труженики на ниве религий действительно имеют к ней некоторое отношение. И он решил уделить священнослужителю пять минут.
— Пригласите его войти, — сказал он.
Священнослужитель был облачён в обычные пиджак и брюки, показывавшие, что он явился сюда не в качестве представителя какой-то конкретной религии. Его усталое лицо дышало решимостью.
— Генерал, — сказал он, — я пришёл к вам как представитель всех тружеников на всемирной ниве религий — патеров, раввинов, мулл, пасторов и всех прочих. Мы просим вашего разрешения, генерал, принять участие в Битве Господней.
Верховный главнокомандующий Феттерер нервно забарабанил пальцами по бедру. Он предпочёл бы остаться в хороших отношениях с этой братией. Что ни говори, а даже ему, верховному главнокомандующему, не повредит, если в нужный момент за него замолвят доброе слово…
— Поймите моё положение, — тоскливо сказал Феттерер. — Я — генерал, мне предстоит руководить битвой…
— Но это же Последняя Битва, — сказал священнослужитель. — В ней подобает участвовать людям.
— Но они в ней и участвуют, — ответил Феттерер. — Через своих представителей, военных.
Священнослужитель поглядел на него с сомнением. Феттерер продолжал:
— Вы же не хотите, чтобы эта битва была проиграна, не так ли? Чтобы победил Сатана?
— Разумеется, нет, — пробормотал священник.
— В таком случае мы не имеем права рисковать, — заявил Феттерер.
— Все правительства согласились с этим, не правда ли? Да, конечно, было бы очень приятно ввести в Армагеддон массированные силы человечества. Весьма символично. Но могли бы мы в этом случае быть уверенными в победе?
Священник попытался что-то возразить, но Феттерер торопливо продолжал:
— Нам же неизвестна сила сатанинских полчищ. Мы обязаны бросить в бой всё лучшее, что у нас есть. А это означает — автоматические армии, роботы-перехватчики, роботы-танки, водородные бомбы.
Священнослужитель выглядел очень расстроенным.
— Но в этом есть что-то недостойное, — сказал он. — Неужели вы не могли бы включить в свои планы людей?
Феттерер обдумал эту просьбу, но выполнить её было невозможно. Детально разработанный план сражения был совершенен и обеспечивал верную победу. Введение хрупкого человеческого материала могло только всё испортить. Никакая живая плоть не выдержала бы грохота этой атаки механизмов, высоких энергий, пронизывающих воздух, всепожирающей силы огня. Любой человек погиб бы ещё в ста милях от поля сражения, так и не увидев врага.
— Боюсь, это невозможно, — сказал Феттерер.
— Многие, — сурово произнёс священник, — считают, что было ошибкой поручить Последнюю Битву военным.
— Извините, — бодро возразил Феттерер, — это пораженческая болтовня. С вашего разрешения… — Он указал на дверь, и священнослужитель печально вышел.
— Ох, уж эти штатские, — вздохнул Феттерер. — Итак, господа, ваши войска готовы?
— Мы готовы сражаться за Него, — пылко произнёс генерал Мак-Фи.
— Я могу поручиться за каждого автоматического солдата под моим началом. Их металл сверкает, их реле обновлены, аккумуляторы полностью заряжены. Сэр, они буквально рвутся в бой.
Генерал Онгин вышел из задумчивости.
— Наземные войска готовы, сэр.
— Воздушные силы готовы, — сказал генерал Делл.
— Превосходно, — подвёл итог генерал Феттерер. — Остальные приготовления закончены. Телевизионная передача для населения всего земного шара обеспечена. Никто, ни богатый, ни бедный, не будет лишён зрелища Последней Битвы.
— А после битвы… — начал генерал Онгин и умолк, поглядев на Феттерера.
Тот нахмурился. Ему не было известно, что должно произойти после битвы. Этим, по-видимому, займутся религиозные учреждения.
— Вероятно, будет устроен торжественный парад или ещё что-нибудь в этом роде, — ответил он неопределённо.
— Вы имеете в виду, что мы будем представлены… Ему? — спросил генерал Делл.
— Точно не знаю, — ответил Феттерер, — но вероятно. Ведь всё-таки… Вы понимаете, что я хочу сказать.
— Но как мы должны будем одеться? — растерянно спросил генерал Мак-Фи. — Какая в таких случаях предписана форма одежды?
— Что носят ангелы? — осведомился Феттерер у Онгина.
— Не знаю, — сказал Онгин.
— Белые одеяния? — предположил генерал Делл.
— Нет, — твёрдо ответил Феттерер. — Наденем парадную форму, но без орденов.
Генералы кивнули. Это отвечало случаю.
И вот пришёл срок.
В великолепном боевом облачении силы Ада двигались по пустыне. Верещали адские флейты, ухали пустотелые барабаны, посылая вперёд призрачное воинство. Вздымая слепящие клубы песка, танки-автоматы генерала Мак-Фи ринулись на сатанинского врага. И тут же бомбардировщики-автоматы Делла с визгом пронеслись в вышине, обрушивая бомбы на легионы погибших душ. Феттерер мужественно бросал в бой свою механическую кавалерию. В этот хаос двинулась роботопехота Онгина, и металл сделал всё, что способен сделать металл.
Орды адских сил врезались в строй, раздирая в клочья танки и роботов. Автоматические механизмы умирали, мужественно защищая клочок песка. Бомбардировщики Делла падали с небес под ударами падших ангелов, которых вёл Мархозий, чьи драконьи крылья закручивали воздух в тайфуны.
Потрёпанная шеренга роботов выдерживала натиск гигантских злых духов, которые крушили их, поражая ужасом сердца телезрителей во всём мире, не отводивших зачарованного взгляда от экранов. Роботы дрались как мужчины, как герои, пытаясь оттеснить силы зла.
Астарот выкрикнул приказ, и Бегемот тяжело двинулся в атаку. Велиал во главе клина дьяволов обрушился на заколебавшийся левый фланг генерала Феттерера. Металл визжал, электроны выли в агонии, не выдерживая этого натиска.
В тысяче миль позади фронта генерал Феттерер вытер дрожащей рукой вспотевший лоб, но всё так же спокойно и хладнокровно отдавал распоряжения, какие кнопки нажать и какие рукоятки повернуть. И великолепные армии не обманули его ожиданий. Смертельно повреждённые роботы поднимались на ноги и продолжали сражаться. Разбитые, сокрушённые, разнесённые в клочья завывающими дьяволами, роботы всё-таки удержали свою позицию. Тут в контратаку был брошен Пятый корпус ветеранов, и вражеский фронт был прорван.
В тысяче миль позади линии огня генералы руководили преследованием.
— Битва выиграна, — прошептал верховный главнокомандующий Феттерер, отрываясь от телевизионного экрана. — Поздравляю, господа.
Генералы устало улыбнулись.
Они посмотрели друг на друга и испустили радостный вопль. Армагеддон был выигран и силы Сатаны побеждены.
Но на их телевизионных экранах что-то происходило.
— Как! Это же… это… — начал генерал Мак-Фи и умолк.
Ибо по полю брани между грудами исковерканного, раздроблённого металла шествовала Благодать.
Генералы молчали.
Благодать коснулась изуродованного робота.
И роботы зашевелились по всей дымящейся пустыне. Скрученные, обгорелые, оплавленные куски металла обновлялись.
И роботы встали на ноги.
— Мак-Фи, — прошептал верховный главнокомандующий Феттерер. — Нажмите на что-нибудь — пусть они, что ли, на колени опустятся.
Генерал нажал, но дистанционное управление не работало.
А роботы уже воспарили к небесам. Их окружали ангелы господни, и роботы-танки, роботопехота, автоматические бомбардировщики возносились всё выше и выше.
— Он берёт их заживо в рай! — истерически воскликнул Онгин. — Он берёт в рай роботов!
— Произошла ошибка, — сказал Феттерер. — Быстрее! Пошлите офицера связи… Нет, мы поедем сами.
Мгновенно был подан самолёт, и они понеслись к полю битвы. Но было уже поздно: Армагеддон кончился, роботы исчезли, и Господь со своим воинством удалился восвояси.
А мы писали примерно о том же в тексте про наше альтерристическое кредо:
http://alterristika.livejournal.com/824.html