[old-diplomat]

Еще из статьи о Юрии Норштейне мне очень близко, об иерархии в детском коллективе:

"Единственный мой авторитет, который был безусловен – это когда я брал карандаш и альбомчик и садился рисовать. Я уже забыл, а у многих остались рисуночки, я там детей рисовал. Этим же мой авторитет возрастал в пионерлагерях, потому что я много читал и много рассказывал. Потом, когда читал Шаламова и лагерную литературу, узнал, что там тоже ценился рассказчик…"

При моём физически бедственном существовании в никудышном теле я никогда не был внизу иерархии именно потому, что славился и в детском саду, и в школе как рассказчик. Кроме того, я умел виртуозно подделать почерк учителей, а подпись директора у меня получалась вообще неотличимой от оригинала. А поскольку учителя доверяли мне перенос журнала из кабинета в кабинет, мой авторитет в мальчишеской среде был чрезвычайно высок. И даже во время моего униженного дрыганья на перекладине на физкультуре не помню каких-то особо язвительных комментариев.

А вот такой же задохлик, как я, да ещё хуже чем задохлик — еврей Рамш, вот он, да, выносил на себе всю тяжесть иерархической пирамиды. Хотя даже Боря иногда бывал прикрыт совсем уж опущенным Седовым, умственно отсталым мальчиком, которого мама забрала из нашей школы после того как я рассказал своему отцу, что с бедным Седовым вытворяют в туалете. А отец сообщил на родительском собрании, причем как-то очень хитро, чтобы никто в классе не узнал, что это я стал "доносчиком". Потому что мой папа тоже был мужчиной и понимал, что такое мужской коллектив, собранный вместе насильно.

Когда читал у Шаламова про лагерные нравы, тоже это отметил, как и Норштейн: хорошо подвешенный язык и уважаемая воровская "специальность" (а подделка документов — это очень ценимая специальность) не дают быть затоптанным.

И это мир детства! "День знаний"!
Тьфу, погань, мрак, лагерь, тюрьма! Первое сентября — ненавижу, до сих пор ненавижу.

Причем параллельно школа — это место, где я познакомился с моей женой, где работали надо мной, любили и всячески привечали Ирина Михайловна, Тамара Ивановна и Людмила Александровна, водили в театр, в кино, на экскурсии. Где вечно пьяненький "рисователь" (как же его звали? Виктор Анатольевич?) научил меня видеть внутреннюю красоту деталей, чувствовать поэзию чертежей.
Но вот эту поганую тюремную иерархию, этот зверинец, вонь ещё детских, но уже гниющих и воняющих первородным грехом душ, вот это полное бесправие перед мордой буден — ненавижу.
Это то, о чём сказано "земля и все дела её сгорят". Аминь.
Это то, чего нет и не может быть в "Полдне" Стругацких, и потому он так любим.
(Хотя один из моих друзей отметил, что для него "Полдень" погас, когда в одном из ранних рассказов АБС он прочитал, что Комов, Сидоров и Гнедых, будучи маленькими мальчиками, в своём интернате затравили другого мальчика, Вальтера Сароняна, а учитель это безобразие покрыл. Поэтому и в "Полдне" нет рая, и поэтому продолжения из "Времени учеников" такие гадкие, и потому "Бессильные мира сего" такие сволочные, и самая сволочь из них — сэнсэй Стэн Агре.)

Воситину, все эти толпы диких молодых людей с разноцветными тряпками и с перекошенными мордами, с цепями и кастетами — это всё дети, которые не вернулись из школы. Сюжет для Стивена Кинга. Они так и живут в школе, мучают друг друга в школьном туалете, и жизнь их уже сейчас ад. И ад они творят вокруг себя, они получили такую передачу знаний. Таких знаний. И также передают их дальше, следующим поколениям.
Если кто и спускается к ним в подземелье, чтобы вывести оттуда, то только Гаммельнский Крысолов. Для своих целей, не для их блага.