Стихотворный флешмоб, день второй.
читать дальшеАнна Ахматова
Пушкин
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть.
Комментарий. К сожалению, я не помню, в каком классе сие происходило. Кажется, в восьмом. В общем, нам задали по литературе выучить стихотворение советских поэтов про Пушкина. Ну, тык-пык, библиотека, отрывные и настольные календари, туда-сюда – а все стихотворения километровые. Да, а надо сказать, что в означенное время я очень (от слова совсем) не любил поэзию, вообще был к ней глух лет до 19. И хотя (если это было в восьмом классе), к этому времени я с огромным удивлением для себя сам уже написал два стихотворения, но стихи?! в школе?! наизусть?!?! Это адЪ.
И вдруг, о чудо, я увидел это стихотворение в каком-то календаре. Конечно, меня затерзали смутные сомнения, что этого будет маловато, и учительница, уважаемая и даже любимая, Строгая-но-Справедливая Людмила Александровна аки командир Мёртвых-но-Незабвенных из "Обитаемого острова" призовёт меня к ответу, но... Но искушение учить всего ничего, конечно, взяло верх.
Однако нужно было обезопаситься от эпического фейла. Тут мне на руку сыграли две вещи. Во-первых, размер и рифма стихотворения очень "пушкинские". Во-вторых, сам факт, что оно было написано 7 марта 1943 года.
В общем, на уроке чаша меня не миновала, вызвали к доске. Скромно откашлявшись, я объявил, что прочитаю одно очень интересное стихотворение, которое имеет свою историю и т.п. Ввернул Ахматову до и после революции (поэт же должен быть советским? так вот вам путь поэта в советскую поэзию), и эвакуацию в Ташкенте (идёт война, только что отгремела Сталинградская битва – тут и про Сталинградскую битву, про Великую Отечественную войну, про блокаду Ленинграда и как Ахматова эвакуировалась, в общем, выложился по полной), наконец, про размер пушкинских стихов, которые бросают вызов любому поэту, "рука – к перу, перо – к бумаге", и если уж ты назвался поэтом, то вот тебе беговая дорожка соревновательности с Пушкиным, и вот тебе темы его творчества, его короткая жизнь и "наше всё". И вот насколько коротка была жизнь поэта, насколько ёмок его язык, насколько важен он для каждого русского человека и не только, насколько имя Пушкина это знамя победы для русского и советского поэта – настолько же гениальны стихи Ахматовой о нём, написанные в 1943 году.
А далее звучало само коротюсенькое стихотворение в моём не слишком-то артистическом исполнении.
Далее последовала глубокая пауза. Людмила Александровна растерялась, с ней случился разрыв шаблона. Пока я всё это говорил, она слушала меня, как Державин Пушкина на экзамене в Лицее. Имя Ахматовой для сердца советского интеллигента... Великая Отечественная... Спич о пушкинской строфе... Чуть ли не материализация тени Нашего Всего за моими плечами...
И вдруг – всего шесть строк! Шесть! ("Се-е-е-емь дн-е-е-ей!" (с) к/ф "Звонок", м-да). В то время как предыдущий оратор почёл длиннейшее стихотворение какого-то обитателя Массолита (и грибоедовского же ресторана)... Вот как это оценивать?
С её губ уже готовы были сорваться гневные слова, которые как будто были мною заслужены – как же так, её любимый ученик проявил позорную лень, небрежение долгом выучить Настоящее Большое Стихотворение...
Но после паузы она сказала только "садись". Не "садись, два", не "садись, придёшь на пересдачу", а просто "садись" – без всякой оценки, но так ведь и не с "двойкой" же!
И когда позже я прочитал знаменитое стихотворение Руми, которое оканчивается вот этими строчками:
Шах засмеялся, перестал сердиться.
Сказал: "Бери, факих, твоя девица!" –
я сразу вспомнил, как читал строжайшей Людмиле Александровне Ахматову.
А теперь перечитайте, пожалуйста, стих Анны Андреевны. Ну, ведь там же всё это есть: и Пушкин, и его стиль, и темы, и жизнь, и жизнь Ахматовой, и время, её и моё... Сравните длину моего комментария и её прекрасные шесть строк – разве не гениальны эти сверкающие малые алмазы, особенно по сравнению с песком прозаической речи нерадивого школьника?..