"Ночью мне снится сон: плачут коза и слон".
читать дальшеСегодня был фантасмагорический сон о том, что Ксанатос подал на меня в суд за то, что я его убил – его, такого молодого и красивого, который так хотел жить! Это был суд присяжных. Про мадам Уотсон нигде не звучало, я нёс всю полноту ответственности один. Среди присяжных было очень много девушек, почему-то актёр Ярмольник и ещё один писатель-фантаст, про которого я помню только, что он сам – герой фантастического произведения (но не Феликс Сорокин, а кто-то другой, скорее из героев Владимира Савченко).
Меня допрашивали обо всей моей литературной деятельности, начиная от "Чудес в решете" (коричневая тетрадка с пометкой "в -х томах", про средневековую Ригу, с моими же иллюстрациями, которую я начал писать в 13 лет; одна из заседательниц сообщила: "Я читала эту повесть").
Самого Ксанатоса живым я не видел, только мёртвым (в начале сна он лежал на моём диване без всяких признаков жизни, я столкнул его за подлокотник – оказывается, на месте этажерки там у меня была яма в никуда). Но его голос постоянно возникал из воздуха и требовал одновременно и смертной казни, и "всё переписать", при этом совершенно в стиле Бездомного вопил безумным голосом: "Я в сумасшедшие рядить себя не позволю!"
Самой страшной и нелепой галлюцинацией был "дом Воланда" с табличкой "Бегемот навсегда ever and ever" (это явно из фильма "Сияние"), к парадному подъезду которого меня привели, дабы решить мою судьбу; фонтан превращений перед этим домом, потом появление A. в чёрном маскарадном наряде и её вход в дом, и её рука из-за двери с желтоватым листом А4 со странными символами, похожими на VO (среднее между визиткой одного автора и стилизованным рисунком Коровьева в пенсне), и чувство, что на этой бумажке сейчас проступит надпись "Виновен". Ну, тут я был виновен уже не перед Ксанатосом, а "вообще", по жизни (а Ксанатос ехидно комментировал, что его проблемы – мелочь по сравнению с моими, и хоть тут-то мы квиты). При этом к концу сна я был (естественно) в коричневых джедайских штанах и сапогах, хотя когда несколькими минутами ранее скатился с горки у фонтана превращений, на мне были детские сандалии (мои детсадовские сандалии, тоже коричневые) и белые носочки.
Да, кто бы мог подумать, что можно вот так сходить с ума даже не по-гоголевски, а неизвестно по-каковски. По-лужински. Как герой в "Защите Лужина", от своей собственной игры.
Даже не знаю, как мне отвязаться от такого приставучего образа.
"Доктор едет-едет сквозь снежную равнину..."