[old-diplomat]

Парадный портрет Императора
Фанфик



Когда пришла его очередь, он даже почувствовал облегчение. Ну, вот и всё. Облава, порванные губы, заплывающий глаз, фургон. Потом установление личности. Потом, как он прекрасно знал, депортация. Планета людей – для людей. Так говорит Император, а его слово, как известно, – закон.
– Имя?
– Зихаф Джаффар.
– Возраст и место рождения?
– Тридцать девять стандартных лет. Корускант.
– Раса?
Как будто и так не видно…
– Мон-каламари.
– Как оказался на Корусканте?
– Я же сказал, родился здесь.
– Чьи это документы?
На пластике блеснул переливающийся герб Республики.
– Мои.
– Известна информация о категорическом запрете пользоваться устаревшими документами?
– Да. Но у меня нет других.
– Известно слово Императора о нормах расселения граждан?
– Известно.
– Почему не соблюдено следование призыву на историческую родину?
– Моя родина – Корускант.
– Известны права и обязанности гражданина Империи?
– Да.
– Известно наказание за нарушение права человека жить среди людей?
– Известно.
К регистрационному дроиду, проводившему идентификацию, подошёл имперский чиновник в униформе.
– Вы – художник Зихаф?
– Когда-то им был.
– Прошу вас следовать за мной.

Его поместили в маленькую одиночную камеру. Губу зашили. Держали в камере до тех пор, пока не открылся глаз. К тюремной пайке добавляли большую кружку воды, чтобы он смачивал жабры. Потом чистая смена одежды и – выход в коридор под конвоем.
Открылся люк, он попал в капсулу, которую тут же закрыли.
Он потерял счёт дням, но не часам. Капсула двигалась около двух часов – по вертикали и по горизонтали. Его кистепёрые двоякодышащие предки когда-то жили глубоко под водой, и рудиментарный гироскоп сейчас очень хорошо подсказывал ему, что капсула с большим ускорением движется вверх.
Когда человек в униформе открыл капсулу, он снова оказался в коридоре, точно таком же, как тюремный, и его повели, приказав смотреть под ноги и не поднимать головы.
Он обратил внимание на то, что с некоторых пор пол под его ногами стал не пластиковым, а каменным, затем деревянным, затем ковровым. Но освещение по-прежнему оставалось искусственным.
– Можешь поднять голову! – последовал приказ.
Перед ним открылась дверь, и он вошёл в большой просторный зал без окон.

~*~

– Рад приветствовать вас, господин Зихаф! – сказал бледный худой старый человек невысокого роста, которого, тем не менее, никак нельзя было назвать маленьким. – Вы узнаёте меня?
– Да, ваше величество.
– И не хотите поклониться? – рассмеялся он и покачал головой.
Я молча поклонился.
– А я тоже кланяюсь перед вами. Именно! Я давний поклонник вашего таланта. Может быть, помните? Выставка в Сенат-холле. «Колодец и маятник». Помните?
– Да, ваше величество.
Я помнил. И выставку, и успех. Мою мастерскую. И запах горелого холста. Он преследовал меня повсюду.
– Очень хорошо, что у вас такая хорошая память. Я хочу заказать вам свой большой парадный портрет. На котором подданные моего государства будут видеть всё: мир, порядок, счастье, безопасность, стабильность, закон. На котором они будут видеть меня таким, как я есть. Лучший правитель – тот, о котором известно только то, что он есть. Я хочу быть наилучшим правителем, и пусть подданные это знают.
– Это великая честь, ваше величество, но…
– Но?
«Попал, как рыба на сковородку». Да, так они говорят. Я почувствовал и этот запах тоже.
– Ваше величество, я – художник-абстракционист… а не портретист…
– Именно, господин Зихаф! Абстракционист. А перед вами сейчас находится самая абстрактная из всех абстракций – абсолютная власть. Я олицетворяю власть, но не тождествен ей. Абсолютной власти не существует в природе, понимаете ли. Это гипотеза. Рабочая модель, – он очертил руками сферу, а руки у него были, как лицо, только ещё бледнее и страшнее. – Даже я пока что не достиг её. И потому приходится делить власть кое с кем ещё. Знаете, с кем? Ну, подумайте! Вы, автор «Колодца и маятника», должны догадаться художественным чутьём!
– Со смертью, – ответил я.
Он счастливо улыбнулся, несколько раз удовлетворённо кивнул головой.
– Я не ошибся в вас, господин Зихаф. И, скажите же, разве это не удача? Иметь перед глазами такую натуру? Запомните древнюю истину: как только возникает угроза равновесию, нужно понижать центр тяжести. Следите за моей мыслью. Всё ниже и ниже… Вы понимаете? До конца. Сообщающиеся сосуды. Вы всё это должны зафиксировать.
– Ваше величество… Я давно… не держал в руках кисти… В силу некоторых причин…
– Абстрактное искусство под запретом – да-да, конечно. Потому что это государственная тайна. Всё, что вы сейчас слышали – это тайна, которая не может жить ни минуты вне центра, её содержащего, – Император театральным жестом указал на свою голову. – А она улавливается. Как же я могу допустить утечку информации, сами посудите…
«Сумасшедший маньяк…»
– Нисколько, господин Зихаф. Я в своём уме, и даже более того. Я в вашем уме. В вашем уме уже живёт мой многомерный образ. Так перенесите его на плоскость! Покажите меня таким, как я есть, и пусть подданные радуются счастью жить под моей рукой. Ибо я всё беру на себя и освобождаю их от всего – а им только этого и надо, не правда ли? Почему же вы не отвечаете на мой вопрос? Неужели так страшно?
– Да, ваше величество.
Снисходительная улыбка – как у мертвеца.
– Вам будет предоставлено всё, что нужно для работы. Вы ведь хотите работать, не так ли? Вы соскучились по своей работе? Хотите поведать миру что-то особенное, а? Раскрыть мою тайну? – он рассыпался мелким смехом, как крупинками града. – И пожалуйста. Я разрешаю. И очень надеюсь, что портрет мне понравится.
– Вы хотите, ваше величество, чтобы подданные… боялись? Глядя на портрет?
– О, вовсе нет, вовсе нет. Достаточно, что они боятся меня, господин Зихаф. Зачем же им бояться ещё и портрета? И это вы тоже, пожалуйста, изобразите. С присущим вам мастерством. Вас не должна покидать мысль о величии. Как и каждого, кто увидит вашу работу. На сегодня аудиенция закончена. Благодарю вас, что вы согласились выполнить мою просьбу и приняли заказ.