[old-diplomat]

Испытание
Фанфик

Ожидание на окраине.
Ожидание на песке.
Ожидание на болоте.
Ожидание в крови.
Ожидание за вином и яствами.
Войдешь в пещеру, и прийдут трое неторопливых гостей.
Отнесись к ним с уважением,
и в конце концов будет счастье.

Книга перемен. Ожидание

- Надо приготовить знатный ужин! - сказал он вслух, выйдя на порог.
Он понес руку к глазам, приставил ее щитком и посмотрел на белесое небо пустыни.
В маленьком дворике, образованном камнями, которыми хозяин попытался защитить свой дом от песчаных заносов, все было мертво. Так же, как и в этом блеклом небе.
- Сегодня мне пятьдесят лет, золотой юбилей! Может быть, кто-нибудь разделит со мной праздничную трапезу? Надо быть готовым ко всему!
Он говорил уверенным бодрым голосом, и желто-серая тишина слушала благосклонно. Она знала цену и его бодрости, и его улыбке. Это она научила его держаться стойко и усмехаться весело, но и за урок взяла дорого. Очень дорого. Достаточно было посмотреть на его морщины, на клочковатые белые волосы и темные жилы, вспухшие на огрубевших руках.
На его лице не вылиняли только глаза, в них до сих пор отражалось небо другого мира. В другом месте и в другое время он выглядел бы подтянутым крепким мужчиной в полном расцвете сил, а не немощным стариком, иссушенным безжалостными солнцами жестокой планеты. Но он был в этом месте, и время обошлось с ним очень круто, так что он растерял и здоровье, и красоту лица, и силу тела… От прошлого у него не осталось ничего. Почти ничего.

Старик, в самом деле, начал хлопотать по хозяйству так, как будто в его убогую хижину могли прийти гости. Прийти к вечеру, когда дневное марево пригасает, сменяясь глубокими фиолетовыми разводами.
Он убирался в доме и напевал, а горячий желтый воздух впитывал негромкие звуки его голоса. Голос у старика тоже был яркий и высокий, как то, другое небо в его глазах. Пустыня была настолько уверена в своей власти, что до поры до времени позволяла ему и петь, и смеяться. Все равно он никуда от нее не денется, и скоро, совсем скоро его кости станут горсткой песчинок в ее беспредельных желтых волнах.
Во дворе за домом стоял привычный в этих местах влагоуловитель – маломощный и изношенный. Старик тщательно следил за его исправностью. Можно сказать, что большую часть времени он занимался починкой этой проржавевшей железяки. Впрочем, времени-то у него было много, хотя в самый разгар дня он все же не рисковал покидать дом. Страшная жара и воздух, пропитанный запахом раскаленных камней, были ему уже не по силам.
Сегодня он потратил значительное число драгоценной воды, чтобы вымыть в хижине пол и смахнуть влажной тряпкой песок и пыль со своей скромной мебели. Влага сразу же испарилась, но была минута, когда старый отшельник смог вдохнуть несколько глотков чистоты.
Потом он принялся за готовку. У влагоуловителя был отвод в камеру, где по стенкам рос лишайник со съедобными спорами, а внизу ползали медлительные белые улитки. За этим своим хозяйством старик тоже заботливо присматривал. Суп из улиток не нужно было солить, да и мясо у них было питательное - «хорошо, но мало». На самой водосборной колонне росли странные татуинские грибы. Когда-то давно отшельник брезговал ими.
У влагоуловителя и хижины появились тени, потом эти тени поползли через дворик. Старик выглянул из дома и по приставной лесенке поднялся на плоскую крышу. Он собрал вяленых улиток, которые стали коричневыми, и вернулся в дом. Были слышны звуки передвигаемой посуды, частые удары пестика в ступе, бульканье кипящей воды и все то же негромкое пение. Иногда монотонное, как молитва нараспев, иногда – торжественное, как гимн. Именинник праздновал свой золотой день.
Он разговаривал не только сам с собой. На кухне в большой банке у него жил пористый лохматый гриб, с которым отшельник привык общаться, как с товарищем по несчастью.
Гриб любил своего хозяина. По утрам, входя на кухню, отшельник здоровался с ним и похлопывал по маслянистой корке. А когда старик мыл его, ополаскивал его банку и заливал в нее свежую воду, гриб лоснился от удовольствия и щедро выделял из своих недр светло-коричневую жидкость, похожую на пиво.

Когда солнца совсем ушли за горизонт, и в небе на западе остался только шлейф их жара, отшельник зачем-то вынес из хижины стол, кряхтя от неудобства ноши. В доме был только один стул, но им старик не ограничился. Он еще выволок свой старый сундук и прикатил из мастерской большой плоский камень, похожий на огромный пень какого-то диковинного дерева. Стул он поставил во главе стола, а сундук и камень по бокам. Последовала расстановка блюд – в дело, кажется, пошла вся утварь, бывшая в доме. Тем временем в небе появились яркие острые звезды, и старик поставил в центр стола лампу.
Убедившись, что все устроено наилучшим образом, хозяин сел на камень и положил на стол усталые руки. Все вокруг было по-прежнему мертво и безжизненно. Ни одно насекомое не прилетело к лампе, чтобы сгореть в ее пламени. Не было здесь насекомых. Одна только смертоносная пустыня. Но сейчас и она отдыхала в темноте.
Правда, в некотором отдалении от маленькой хижины один фермер, спешивший из Мос-Айсли домой на потрепанном спидере, навел на крохотный огонек свой бинокль, хмыкнул и покрутил головой на крепкой потной шее – то ли недоуменно, то ли осуждающе. Старый Бен оказался именно тем, кем его и называли в округе – сумасшедшим колдуном.
Несмотря на то, что фермер мог стать легкой добычей тускенских молодчиков, он все же притормозил, чтобы разглядеть происходящее за забором Бена повнимательнее. Но даже подкрутка бинокля на максимальную дальность и резкость не помогла разобраться в том, что, собственно, делает старик. Отшельник сидел во дворе за столом, шевелил губами, и все его движения были таковы, будто он общался с кем-то невидимым. «Совсем спятил, старый хрыч, - подумал наблюдатель. – Мерещится ему, вишь, что к нему кто-то пришел. А попытайся в самом деле зайти к нему в дом – шиш. Двух слов не скажет и тут же начнет выпроваживать. Больно гордый!»
Фермер опустил бинокль, пожал плечами и прибавил ходу. Все-таки с тускенами шутки плохи.
______

- Учитель, помните ли вы обо мне? Я бы очень хотел видеть вас за своим столом. Не знаю, узнали бы вы меня сейчас… Я стал старше вас на год. Сегодня мне исполнилось ровно пятьдесят лет. Помните, вы говорили: «Традиция гласит, что с этого дня человек начинает жить для вечности».
Старик усмехнулся, покачал седой головой.
- Вот и я наконец добрался до вечности… «Отшельнику стойкость – к счастью». Я уже до того помудрел, учитель, - снова смешок, - что даже смог бы дописать к основной формуле свою: «Отшельнику в стойкости – счастье». Только некуда дописывать… «Желтое не желтеет», помните? Теперь я сам мог бы рассказать вам, что это такое… Смотрите, я приготовил праздничный обед из ничего, и какой обед! Я очень старался превзойти вас хотя бы в этом... И конечно же из уважения к вам я приглашаю и вашего любимого ученика Энакина. Вашего ученика, не моего.
Я пытался. Я знаю, «делай или не делай», но я не смог. Я слишком уважал вас, чтобы отказаться от той обузы, которую вы на меня навесили. Наверное, я был не прав. Это было еще одно ваше испытание… а я его не выдержал.
Но и вы... Вы бросили меня. А он не считал меня своим учителем. Учителем для него были вы. Он говорил, что вы приходите к нему, учите его... А меня, меня вы ни разу не навестили… Конечно, я же всегда был нелюбимым учеником, не то, что этот…
Его наглость иной раз переходила все границы - вам бы понравилось. И видите, видите, что из него выросло? А ведь я предупреждал, я просил! Но вы никогда никого не слушали...
Кто теперь может что-то изменить? Кто повернет мир в нужную сторону? Я остался один...
Вообще-то я хотел бы иметь возможность встретиться с ним и поговорить. С этим противным пацаном с Татуина. Не знаю, что бы я сказал ему. Наверное, вот что: посмотри на себя, посмотри внимательно. Ты всегда говорил, что я никто, а ты-то кто, ты? Ну что, молчишь? То-то же! А сколько раз ты рассказывал мне, как принимал нашего учителя в своем доме, здесь, на этой омерзительной планете… и каким ты был добрым, смелым, великодушным, и какая у тебя была хорошая мама, и что это я виноват в ее смерти. Сколько раз ты рассказывал, как учитель посадил тебя на плечо после выигранных гонок – чтобы я ревновал и завидовал, да? Так вот, знай, Энакин, - я тебе никогда не завидовал. Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Уж сейчас тем более. Потому что с первого дня, как мы встретились, я увидел тебя насквозь. Увидел твою черную душу, которая похожа на эту пустыню. Я хотел спасти от тебя мир, но не смог. Я ничего не смог.

Старик опустил голову. Как только он перестал говорить, зазвучала ночная песня пустыни – шуршал, струясь, остывающий песок.
Помолчав, именинник придвинул к себе миску.
Он ел. Пережевывал и глотал свою стряпню, запивая холодным кисловатым настоем пивного гриба.
- Учитель, умом я понимаю, что виноват, а сердцем – нет. Я не виноват. Ну скажите, что я не виноват!
…

- Подайте мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать?
…

- Почему это со мной случилось? Почему, почему? Учитель! Лучше бы тот раскрашенный болван убил меня, а вы остались живы! Я ведь здесь все равно что мертвый! Зачем я живу? Я не живу, я существую! Услышьте меня! Помогите мне! Возьмите меня к себе! Ну хоть бы кто-нибудь сказал мне – что делать?
…

- Учитель, я умер вместе с вами! Мало того… мало того, вы прожили сорок девять лет, а я? Почему я должен был убивать свои лучшие годы с этим отвратным пацаном, которого вы мне навязали? Почему сейчас я должен заживо умирать в этих песках? Почему, почему? И все-таки я прав, а не он! Я!
…

- Вы этого хотели, да? Вы этого добивались? Эта черная машина правит всей галактикой! Вы бы не узнали нашего мира, если бы появились здесь! Где же ваша справедливость? Где ваша любовь?
…

Голос старика становился все более громким и хриплым, и отчаяние звучало в нем все сильнее. А звезды пустыни такие яркие, такие острые. Такие далекие и равнодушные…

- Где, где ваша хваленая любовь, где ваш Свет? Или испытание было в том, чтобы я презрел вашу последнюю волю и поступил по-своему? Так, как вы сами всегда поступали? Ни с кем не считаясь? Вы хотели, чтобы я отрекся от вас так же, как вы отреклись от меня? Потому что как же это назвать иначе? Да, вы отреклись от меня! Вы бросили меня! Вы никогда не считали меня своим учеником! А его, его… А он – ваш ученик, да? Ваш любимый ученик?

Так кричал старый Бен в черную ночь пустыни, и она торжествовала, впитывая каждое его негодующее слово.
_____

Наконец он устал. Было уже очень поздно. Он поднялся и начал собирать со стола. Его руки дрожали. Унеся остатки еды, он вернулся во двор, чтобы внести в дом и стол, но лишь махнул рукой. Забрал лампу и скрылся за дверью.

Во дворе под звездным небом остался стоять стол и три места для сидения. Когда в хижине отшельника погас свет, оказалось, что эти места заняты тенями. В темноте призрачные гости светились изнутри.

Старый Бен уже крепко спал, когда одна из теней скользнула в дом. Она прошла сквозь стену так же просто, как если бы хижина тоже была сном.
Тень постояла у изголовья спящего и даже присела на краешек его убогого ложа. Потом протянула руку – да, у тени была рука – и погладила старого отшельника по щеке.