[old-diplomat]

Ученик джедая
Фанфик

– А где же твой юный ученик? – спросила она, медленно шагая рядом с Квай-Гоном.
– Остроумие оттачивает, – уклончиво ответил Квай-Гон.
– Так ты, оказывается, и в самом деле дал ему возможность немного отдохнуть от своей неусыпной опеки? – поддела она.
– Это счастье глубоко обоюдное.
Джеймс Лучено, "Под покровом лжи"

– Учитель, вы узнали этот корабль?
– Этот корабль? – повторил Квай-Гон Джинн с той интонацией вежливого безразличия, от которой на сердце Оби-Вана всегда становилось горько.
Продолжать было бессмысленно. Однако ученик все-таки заговорил снова. По инерции. Или из упрямства? А может быть, он неосознанно пытался доказать мудрость древней поговорки – «вода долбит камень не силой, а частым падением»? Воистину, у его учителя было каменное сердце. В нем не было ни малейшей трещинки, ни малейшей выщербинки для падавана Кеноби. Так, во всяком случае, казалось Оби-Вану.
– Это «Монумент»… Корабль, который… На котором мы полетели на Бендомир… В нашу первую миссию… Помните?
– Да? Хм. Хорошая память – твое прекрасное качество.
И все. Похвалил, называется. Нет, сказал первое, что пришло на ум. Чтобы Оби-Ван отцепился со своими глубоко прочувствованными воспоминаниями. Никому не нужными.

~*~

И во второй раз «Монумент» предложил путешественникам более чем скромный комфорт в полете. Пожалуй, еще более скромный, чем в первый. Тогда, год с хвостиком назад, мастер-джедай Джинн и падаван Кеноби были заперты в крохотной, похожей на пенал двухместной каюте.
В этом рейсе места у них были еще хуже – два кресла в так называемом «общем салоне», причем в последнем ряду, рядом с агрегатами кондиционирования.
Квай-Гон занял место у стены, где сквозило и завывало особенно буйно, а своему ученику предоставил более удобное кресло у прохода. При желании Оби-Ван мог вытянуть ноги и вообще – менять позу, вставать, свободно двигаться.
Впрочем, мастер тут же соорудил из своего плаща нечто вроде палатки, а из рюкзака – нечто вроде подушки. Даже в самом неуютном углу корабля он уже построил себе дом и прекрасно разместил там свое двухметровое тело. Судя по выражению лица безмятежно дремлющего джедая, он чувствовал себя вполне счастливым и довольным жизнью.
Чего никак нельзя было сказать об Оби-Ване.
Сначала четырнадцатилетний падаван, нахмурившись, думал о неблагодарном правительстве Агамара. Учитель, можно сказать, все сделал за него, за этого толстомясого премьер-министра, на переговорах с двумя соседними планетами. Подписали договор об экономических зонах в астероидном поясе и о борьбе с пиратством, решив тем самым спор двадцати– то ли шести, то ли девятилетней давности. (Оби-Ван как-то не вникал в такие подробности; в его задачу входила караульная служба, поскольку ожидали какого-нибудь неприятного сюрприза со стороны экстремистов). Агамар не только не «потерял лица», чего так опасался премьер-министр, приглашая джедаев – напротив, учитель сказал, что теперь у планеты есть реальный шанс занять лидирующее место в своем секторе… И вот за все труды – «Монумент», общий салон, последний ряд, сквозняк и малоприятный звук работающей на полную мощность вентиляции. До чего же все-таки жадный народ… Банкет устроили в конце – и на том спасибо.
Потом мысли Кеноби как-то сами собой начали вертеться вокруг этого банкета, так что в животе заурчало.
Квай-Гон Джинн открыл глаза.
– По идее, здесь должны носить обед. В билете написано: «ланч и обед из трех блюд». Можешь узнать у персонала. Какой-нибудь дежурный дроид тут должен болтаться наверняка.
– В прошлый раз вы говорили, что в таких местах лучше не есть. Отравиться можно.
– Может, я ошибался, – усмехнулся джедай и снова закрыл глаза.
Глаза закрыл, а усмешка в уголке губ осталась. Зацепилась за кончик темно-русых усов.
Оби-Ван тяжело переживал юмор учителя. Этот юмор, надо честно сказать, был ему непонятен. Более того – неприятен. С непонятным ведь всегда так – чуть шагнул за грань, и уже неприятности.
Опять открылись глаза учителя – блеск ярко-голубой радужки в противном свете дешевых люминесцентных ламп.
– Хочешь кушать?
– Нет, спасибо.
– А что это ты нос повесил, Оби?
– Да так.
– Как так?
Оби-Ван решил, что этого юмора уже чересчур много, и даже дерзнул «решительно отрезать».
– Вам не понять.
«Отрезать» совсем уж «решительно» Оби-Вану не позволил голос – с юношеского тенорка вдруг ни с того ни с сего взмыл на писклявый фальцет. Неудобство, которое доставляла мальчику ломка голоса, конечно, не шло ни в какое сравнение с прочими проблемами его возраста. Но даже от этой, казалось бы, пустяковой ерунды он страдал не меньше, чем, к примеру, от ненасытного аппетита.
– Ну, тогда прости за праздное любопытство, – хмыкнул Квай-Гон.
Потом добавил совсем другим тоном.
– Ты бы поспал, малыш, а? Поел бы да поспал. Пока еще мы на этой колымаге домой дошкандыбаем… Тридцать шесть часов.
– Я не хочу есть, я же уже сказал.
Квай-Гон выкарабкался из своего навеса и отодвинул подлокотник, который разделял их кресла.
– Ложись бочком, голову мне на колени. Давай-давай, не упрямься. Надо отдохнуть. Ляжешь – и, представь, сразу – музыка волн, музыка ветра… Шур-р, шур-р – прибой по гальке, а?
Оби-Ван не заставил себя упрашивать. Поплотнее запахнул плащ, положил голову на колени Квай-Гона и занавесил лицо капюшоном. Сверху на его плечо опустилась рука учителя. То ли от прикосновения этой руки, то ли от прикосновения Силы мальчику сразу стало спокойно и уютно. Разумеется, никакой музыки прибоя он, настоящий корускантец, не услышал, но волны все-таки были. Он качался на них, как в гамаке. Глубокий отдых без сновидений. Одни только теплые волны, струящиеся сквозь тело…
Так прошли первые восемь часов полета.
– Оби, подъем!
Мальчик открыл глаза и сел, подавляя зевок.
– Ну-ка подвинься, мне надо выйти.
– Куда?
Учитель рассмеялся:
– В открытый космос!
Заспанный Оби-Ван поднялся, Квай-Гон протиснулся в проход.
– Там в моем рюкзаке кружка, подай-ка. Заодно и воды принесу.
Оби-Ван открыл один из боковых карманов учительского рюкзака и вынул дискообразный предмет из плотного пластика.
Проводив взглядом высокую фигуру джедая и уже полностью проснувшись, мальчик сбросил плащ, посмотрел на часы, потом достал из кармашка на поясе ментоловый леденец. Конфета растаяла во рту, появилось чувство свежести. Но и голода тоже. Оби-Ван вытащил из-под кресла свой рюкзак, вынул пачку галет и в мгновение ока их схрумкал. Вытер руки – и снова закопался в рюкзаке. Нашарил расческу. Причесал ежик своих стриженых волос и переплел ученическую косичку.
Тут как раз вернулся учитель. В руках он держал большой ребристый конус с несколькими краниками по периметру.
– Узнавал я насчет обеда – ты прав. Тем, что предлагают бесплатно по билету, можно именно отравиться. Правда, есть еще бар-ресторан, но там все очень дорого. Ну, ничего, я сейчас что-нибудь приготовлю. А ты иди, пока свободно.
Проходя мимо дремлющих или жующих пассажиров, Кеноби отметил, что публика на «Монументе» все та же. Шахтеры и старатели, возвращающиеся с приисков, мелкие коммерсанты, экономящие каждый грош, и студенты без гроша. Какие-то странные типы – сразу и не разберешь, что оно такое, и наверняка с поддельными документами. Целое семейство кварренов – похоже, беженцы…
Некоторые глаза с любопытством глядели вслед Оби-Вану, но большинство оставалось равнодушным и к присутствию мальчика с косичкой падавана, и к Великой Силе, и к Глубокому Космосу, и вообще ко всему на свете.
Кеноби прошел через весь общий салон и свернул в закуток, где находились туалеты. Когда он был здесь в первый раз, год назад, ему подумалось: а вдруг их корабль атакуют какие-нибудь пираты как раз тогда, когда он будет в кабинке? Сценарий развернулся сам собой, и был сплошь наполнен героическими приключениями со счастливым финалом – спасением Квай-Гона, экипажа и пассажиров.
Теперь мальчик со стыдом вспоминал эти глупости. Для того, чтобы стать героем, нужно, оказывается, быть запертым в туалете. А ведь учитель читает в его душе, как в раскрытой книге. Страшно представить, что он может там вычитать…

~*~

Квай-Гон встретил его улыбкой – хвала Силе, не ироничной, а самой обыкновенной. Из носиков кружки Тарна (так называлась походная печка-кастрюля-термос с несколькими емкостями, которую можно было надуть, как воздушный шарик) шли аппетитные пары. Оба столика были выдвинуты, еда разложена.
Учитель утверждал, что не любит готовить. Тем не менее, все, что он делал, получалось очень вкусно. А вот Оби-Ван считал, что без любви к делу ничего сделать нельзя. У него, у Кеноби, так и выходило. А уж быт казался ему какой-то особенно изощренной пыткой Жизненного Несовершенства. Во всяком случае, готовил он плохо, а поесть любил. У учителя – наоборот: готовит хорошо, а к еде равнодушен. Ну, так, в нужное время пополняет запас калорий – и всего делов. Это точно, что мастер Джинн и падаван Кеноби – полная противоположность друг другу. И если бы только в этом…
Мальчик сел на свое место и сначала налил в стаканчик горячего супа из кружки. Он любил еще накрошить туда галет, и даже потянулся к своему рюкзаку, но тут же вспомнил, что там уже пусто.
Квай-Гон положил на его столик галеты из своего запаса.
– Спасибо, учитель, я не…
– Бери-бери. Тебе надо расти и набираться сил. Не обижай меня отказом.
За едой было бы так естественно – поговорить. Недаром в давние-давние времена воины собирались на пиры, произносили тосты и вообще – вспоминали минувшие дни. Но не получалось у Оби-Вана – говорить с учителем. Так, молча, они и жевали.
За год и два месяца жизни в падаванах Квай-Гона мальчик знал о своем учителе чуть больше, чем в тот день, когда рыцарь заплел Кеноби ученическую косичку и поклялся быть ему отцом в Силе. То есть, конечно, информация о мастере Джинне в орденском архиве была открыта и доступна, да и сам он отвечал на любые вопросы своего воспитанника. Каждый день Квай-Гон добросовестно учил Кеноби своему делу, открывая перед учеником ту или иную сторону джедайского искусства и часто приводя подходящие к месту примеры из собственной жизни, – но при всем при этом оставался чужим, далеким и совершенно непонятным. Весь он был – одна сплошная тайна, этот мастер Джинн, и мысли ученика постоянно бились об нее, как волны о необозримо высокий утес.
Любил ли учитель Оби-Вана как сына? Так, как поклялся? Нет. Мальчик был в этом уверен. Хотя, конечно, надо отдать должное – за время учебы у мастера Джинна Оби-Ван достиг кое-каких успехов, особенно в фехтовании, да и вообще, в физическом плане. По сравнению с тем, что было, и что стало, он чувствовал, что существенно продвинулся вперед. Но все это было не то…
Кеноби был третьим падаваном мастера Джинна. А двое предыдущих были очень знамениты. И любимы учителем. Не только старший, Тиррен Кан, герой Саргафского кризиса, на звезде Саргаф и нашедший себе могилу, но и второй, отступник Ксанатос Телосис, ныне глава печально известной корпорации «Дальние миры».
Вот по сравнению с ними… Но нет, не легенды о способностях Тиррена во владении Силой и не голограммы с идеальными движениями Ксанатоса заставляли Оби-Вана страдать мучительнее всего, а обычные статические изображения учителя со своими учениками в папке «альбом»…
Еще один незаживающий ожог ревности Кеноби получил в ответ на вопрос о том, как Квай-Гон выбрал своего первенца.
(«…и спрашиваю это чудо ушастое-конопатое: «Хочешь быть моим падаваном?» А он на меня так оценивающе посмотрел и говорит: «Простите, а вы представитель какой школы?» Ну, думаю, вот это наглость! Говорю: «Я – ученик мастера Дуку. Знаешь такого?» Он мне: «Да, мастера Дуку знаю. Но хотелось бы и вашу технику увидеть. Покажите мне хотя бы «бой с тенью», что ли…» Ну, как его не полюбить после этого? И Йода свою карту вставил, мимо не прошел: «Не рановато ли тебе падавана брать, Джинн Квай-Гон? Тебя самого еще за косичку оттаскать бы, поторопился Дуку обрезать ее, хм». Тут уж мне тем более отступать было не в дугу…»
В уголках губ учителя мерцала улыбка, за которую Кеноби отдал бы полжизни. Ну, не глупо ли – ревновать к мертвому? Глупо. Но мальчик ревновал. О своем собственном посвящении Оби-Ван предпочитал не вспоминать, уж слишком это было унизительно и тоскливо. Он ведь умолял Квай-Гона взять его в ученики…)
Впрочем, трудно было сказать, к кому Оби-Ван ревновал больше – к мертвому Тиррену или к живому Ксанатосу. И о том, и о том Квай-Гон рассказывал охотно и спокойно. Отстраненно, да. Нет, как будто бы отстраненно, а на самом деле – с любовью, Кеноби чувствовал. Не надо быть джедаем, чтобы чувствовать: вот это – любовь, а это – приказ начальника.
Оби-Ван был – «приказ начальника». Он об этом догадывался. Поэтому-то у учителя не было для него слов. А только язвительный юмор, от которого Оби-Вану хотелось плакать.

~*~

После обеда Кеноби отнес в мусоросборник пакет с обертками и грязными салфетками, вымыл и свернул кружку Тарна. Когда он вернулся, на его столике лежало что-то фантастически золотисто-серебристо-желто-фиолетовое. Сладкая трубочка с орехами ду – лакомство не для средней кредитной карты.
На столике Квай-Гона стоял портативный компьютер.
– А откуда эта вафля, учитель?
– Как откуда? С банкета, разумеется, – со смешком ответил тот. – Спер под шумок из-под носа у премьер-министра. Помнится, мой учитель говорил, что класть на стол что-либо в обертке – дурной тон, а уж он-то разбирался в этих тонкостях… Вот я и решил сделать так, чтобы все было, как положено. Это тебе аванс – сейчас будем писать отчет о проделанной работе.
Тут разговор все-таки завязался: джедай обращался к падавану для уточнения всяких мелочей. У Оби-Вана была прекрасная память на даты, имена и места.
Когда отчет был написан, мастер Джинн нацепил наушник и включил радио. Новости, наверное, послушать захотел. Или эту свою так называемую «любимую музыку». А Кеноби принялся складывать из обертки от вафли разные фигурки. Нельзя сказать, чтобы он находил удовольствие в этом малышовом занятии или знал в нем какой-то особенный толк. Просто недавно в библиотеке он наткнулся на информацию, что тридцать, кажется, лет назад Квай-Гон Джинн был призером всекорускантских соревнований по вот этой ерунде, и хотел привлечь внимание учителя.
– Ну, вот, вышли на финишную прямую, – мастер посмотрел на часы и вынул наушник. – Меньше суток осталось.
– Ненавижу эти перелеты, – проговорил мальчик, сминая бесполезную бумажку и засовывая ее в один из кармашков на поясе. – Только и думаешь, как убить время. Прямо видно, как свою жизнь в них убиваешь, а не время.
– Ну, ты и сказал, малыш! Это же единственное место и время, где можно по-настоящему отдохнуть!
– Отдохнуть? Скрючившись в этом кресле?
– Во-первых, не обязательно скрючиваться. А во-вторых, в прошлый раз у нас в каюте была ванна, а на корабле – настоящий бассейн. Раз на раз не приходится. Если у тебя затекла пятая точка, походи по кораблю. Не хочешь? Ну, тогда смотри за вещами, а я пойду прогуляюсь. Если заскучаешь, можешь почитать «Знаки».
~*~

Когда Квай-Гон ушел, Оби-Ван встал в проходе и сделал несколько наклонов и приседаний. Вынул еще один ментоловый леденец и положил за щеку. Снова сел в свое кресло. Рядом лежал рюкзак учителя. Мальчик посмотрел на него, открыл один из боковых карманов и вынул книжечку, стилизованную под старину. Информация записана краской на прессованных листах. Книжечку надо было перелистывать. Квай-Гон говорил, что это движение – уже медитация.
Оби-Ван уважал любовь учителя к этой вещи, но сам не испытывал большого удовольствия от такого чтения. Если честно, он больше любил комиксы, только никому в этом не признавался.
Оби-Ван раскрыл книжку наугад (ее рекомендовалось читать только таким образом, даже существовало выражение: «Я видел знаки, но не знаю всех»). Здесь были собраны мудрые мысли джедаев древности – короткие фразы, приглашающие к размышлению.
Некоторые из них Оби-Ван принимал вполне. Что тут думать – и так все понятно.

«Не печалься о своей правде».
«Отшельнику стойкость – к счастью».
«Если не будешь ограничиваться, то будет о чем вздыхать».
«Если не пройдешь мимо, то встретишься».
«Владея правдой, изменишь судьбу».
«Смиренный из смиренных благородный человек».
«Возвысь смирение».
«Желтое не желтеет».
«Воспитание малым: от кровопролития уходи, из опасности выходи».
«Управляя людьми и служа небу, лучше всего соблюдать целомудрие и воздержание».
«В словах имеется начало, в делах имеется главное».
«Не принимай близко к сердцу ни приобретение, ни утрату».
«Не в твоей власти начало, но в твоей власти конец».

Некоторые – удивляли отсутствием смысла.

«Когда молния приходит, то она ужасна».
«Войдешь в пещеру, и будет приход трех неторопливых гостей. Отнесись к ним с уважением – и, в конце концов, будет счастье».
«Свидание затруднено на пне».
«Может быть, и получишь парадный пояс, но в течение дня тебе трижды изорвут его».
«Носильщик, а едет на другом – сам привлечет приход разбойников».
«Если идут трое, одним будет меньше. Если идет один, он найдет своего друга».

Были и такие фразы, которые вызывали у Кеноби глухое неудовольствие.

«Нет запретов в силу правдивости».
«Люби – и делай, что хочешь».
«Если будет трудно, то будет и счастье».
«Успокоишься в ограничении? Сладкое ограничение. Горькое ограничение».
«От молнии потеряешь самообладание и будешь пугливо озираться вокруг».
«Начнем сначала, пускай и не дойдем до конца».
«Кто не превосходит учителя, тот обречен всю жизнь питаться холодными остатками его супа».
«Воспитание великим: какие могут быть дороги на небе?!»
«Благородный человек, лишь для него есть разрешение».
«Старшему сыну – вести войска. Младшему сыну – воз трупов».
«Ничтожному человеку придется быть могучим, благородному человеку придется погибнуть».

Любимый «знак» Оби-Вана был первый – «Не печалься о своей правде». Он старался уверить себя, что не печалится ни о своем одиночестве, ни о своей судьбе. Он прав, потому что живет правильно. Он много знает, особенно по сравнению со сверстниками в миру. Он очень старается в учебе. Он уважает учителя. Не его вина в том, что он не любим. Пусть будет стыдно тому, кто является причиной его печали, а он, Оби-Ван – он не печалится!
Но почему же так грустно от этого благородного мужественного знака? Ему говорят «не печалься», а он никак не может превозмочь себя… И за что такое наказание? Ребенком старался быть всегда на хорошем счету у наставников – в результате чуть не выгнали в Сельскохозяйственный корпус. Никто в падаваны не хотел брать – почему? Вот появился долгожданный учитель, вымоленный, вымечтанный… И опять – не судьба. У всех его друзей учитель – родной человек, у него же – несчастье какое-то…
Нет, Оби-Ван ни в коем случае не отрицал мастерство джедая Джинна. Наоборот, когда магистр Йода намекнул Кеноби, что именно этот прославленный воин и дипломат станет его проводником на пути постижения Силы, мальчик был вне себя от радости. Мастер Джинн – не просто один из лучших бойцов Ордена, он ведь еще и представитель самой славной из семи джедайских школ. Но уж таким невезучим, видно, уродился Оби-Ван – и тут его светлая надежда обернулась горьким разочарованием. Оказалось, что у него с учителем нет ничего общего. Ни одной точки соприкосновения.
Иногда Оби-Вану казалось, что даже Сила не сближает их, а разделяет. Мальчик до сих пор съеживался от стыда, когда вспоминал первые слова, услышанные им от Квай-Гона. «Ты думаешь, что твой боевой стиль – яростные атаки? Нет, малыш. Техника, которую ты старался показать на том соревновании, что я видел, очень опасна для тебя. Основная проблема – твой стиль боя совсем не сочетается со стилем твоей жизни. Получается, что ты борешься не столько с противником, сколько сам с собой. Кто-нибудь победит – или человек Кеноби воина Кеноби, и тогда джедай – не твоя профессия. Или воин победит человека, и твоему противнику особо-то и трудиться не придется, ты сам все сделаешь за него. У тебя килограммов пять лишнего веса и очень слабое дыхание – а ты рвешь и мечешь, и душишь сам себя никому не нужной яростью. Значит, так: никаких пирожков, никаких булочек. И ни одной мысли о том, что ты умеешь держать световой меч. Начнем сначала – знаешь такую древнюю мудрость?»
В первый день занятий – в той самой крохотной каюте этого «Монумента» – Оби-Ван под руководством учителя старательно делал приседания и выпады, совмещенные с дыхательной гимнастикой, – как будто ему было три года, а не без трех недель тринадцать. А потом, запершись в кабинке санузла, давился горькими слезами. Это был его последний плач навзрыд. Так безрадостно он простился с детством и начал новую жизнь – жизнь ученика джедая.